Фашисты - Майкл Манн

самих легионерах, а потом выясним, кто был их благодарной аудиторией.

КЕМ БЫЛИ ЛЕГИОНЕРЫ?

Как и в других случаях, румынские фашисты в подавляющем большинстве были молодыми мужчинами. Британский дипломат передает то, что говорили о себе сами фашисты: их движение «поглотило» молодежь страны. Вебер говорит о «крестовом походе подростков» (Weber, 1966b: 514, 519; Sturdza, 1968: 102; Vago, 1975; 1987: 286–297). Легион сложился в университетской среде — и далее вербовал в свои ряды в основном студентов и даже школьников. Кодряну вспоминал, что, когда легионеры совершали свои походы, вокруг предводителя ехали верхом молодые мужчины в возрасте 25–30 лет, за кавалькадой пешим порядком шли еще более молодые студенты — фашистская пехота. Были здесь и молодые военные, хоть и не в таком количестве, как в Венгрии. Руководители движения были моложе, чем в других политических партиях, еще моложе были рядовые активисты. Средний возраст легионера как в 1927-м, так и 1942 г. составлял 27–28 лет. Посольство Виши сообщало, что во время войны Легион состоял «почти исключительно из молодых людей», а опытных политиков в нем было мало (Ianciu 1998: 72). Кадровый голод объясняется тем, что старая гвардия была уничтожена, брошена за решетку или выслана из страны в предвоенные годы, некоторые ветераны воевали за Франко в Испании и там нашли свою смерть.

Молодое поколение легионеров не успело понюхать пороху во время Первой мировой войны. Сам Кодряну еще мальчишкой сбежал на фронт, был комиссован за молодостью лет и отправлен в кадетскую школу. Для него и его сверстников война была чуть ли не религией — ведь именно тогда румыны впервые за многие годы получили «крещение кровью». В начале 1920-х националистическая эйфория захлестнула университеты, где «домашнее» и «фронтовое» поколения бурно обсуждали национал-этатистские рецепты для исцеления страны. Краткое затишье наступило, когда к власти пришла Национальная крестьянская партия, 1930-е г. ознаменовались новым подъемом легионерского движения вначале на селе, потом в городах, энтузиастами этой идеи снова стали молодые люди, родившиеся уже после войны. В ту пору ветеранами движения считались мужчины 30–40 лет, учившие молодых катехизису румынского фашизма, тогда еще наивному, лишенному острых углов реального военного или парамилитарного насилия.

Объединял Легион и женщин. Три из 34 партийных ячеек на 1934 г. представляли собой женские группы, так называемые «бастионы», и женщины составляли 8 % всех членов партии. В 1936 г. в трудовых лагерях работало 842 легионера, 10 % из них были женщинами (данные по мужчинам приведены во второй строке табл. 8.1), «дети» добавили еще 6 %, впрочем, их трудно было назвать работниками. Половина женщин были домохозяйками, вторая половина — студентками, плюс одна парикмахерша (Heinen, 1986: 385–387). В руководящий состав партии они не входили, но на фотографиях, запечатлевших восстание 1941 г., мы видим вооруженных женщин и даже детей с оружием в руках (Veiga, 1989: 265; Ioanid, 1990: 72). Участие женщин и детей в реальных боевых действиях является уникальным событием в истории фашизма. Как в трудовых лагерях, так и в идеологии Легиона семейные ценности уникальным образом сочетались с феминистическими идеями. Кодряну провозглашал своего рода фашистский феминизм: движение было «гарантом равных прав мужчины и женщины» и «защитой румынской семьи». Это первый элемент в румынском фашизме, который можно расценить как прогрессивный. Были и другие. Не вполне ясно, откуда пошел такой взгляд на отношения полов: вероятно, это объясняется тем, что новорожденная нация была свободна от косных традиций, движение не имело военного опыта, а мистицизм его, возможно, препятствовал развитию мужского шовинизма.

Легион родился в городах, его первыми неофитами стали студенты и уволенные в запас офицеры: ярко выраженное движение среднего класса, хотя некоторые исследователи различают в нем и ремесленников. Идеалы Легиона быстро овладели умами интеллектуалов и начали распространяться среди старшеклассников. В этой среде укоренились патриархально-народнические идеи:

Перед нашими глазами лежит Румыния больших городов, городского комфорта и достатка: это материальная цивилизация Запада, это станки и машины, это противостояние труда и капитала. Но это не наша Румыния. У нас есть и другая страна — Румыния деревень, Румыния румынов, Румыния несокрушимых духовных основ, веками, со времен Дария, остававшихся неизменными… Нет! Социальное наполнение нашей эпохи — это не битва между диктатурой и демократией или буржуазией и пролетариатом, ибо ни те ни другие по большей части не являются румынскими. Главный спор ведется сейчас между двумя Румыниями (Ioanid, 1990: 149–150).

Некоторые видные легионеры были сыновьями префектов и полицейских: в уличных беспорядках им частенько доставалось от сослуживцев их отцов. Другие были из семей крестьян, священников и сельских учителей (Weber, 1966b: 569; Heinen, 1986: 383; Veiga, 1989: гл. 4). Вердери (Verdery, 1983) на основе устных историй предполагает: крестьяне-середняки Трансильвании считали, что старшие сыновья могут вырваться из замкнутого круга сельской общины и стать «большими» людьми в городе, лишь получив городское образование. Старший сын начинал учиться, младшему доставалась ферма. Из таких интеллигентов-народников в первом поколении получались ярко выраженные национал-этатисты, идеализирующие крестьянство и свои народные корни. В румынских университетах крестьянское происхождение, близость к почве, к корням было таким же предметом гордости, как «пролетарская кровь» среди европейских студентов-радикалов 1960-х. Некоторые молодые румыны, возможно, даже придумывали себе крестьянскую родословную. Такая почва была благоприятна для произрастания крестьянского фашизма.

У первого поколения фашистов не было трудностей в карьерном росте, однако многие по-прежнему объясняют ранний фашизм «перепроизводством» среднего класса. Утверждается, что закончившаяся война выплеснула на рынок занятости огромное количество демобилизованных солдат, что выпускники университетов не могли найти себе достойную работу. Диплом не стоил и гроша — и в 1921–1932 гг. его получили якобы лишь 8 % студентов (с трудом могу в это поверить). Обломки этих житейских кораблекрушений, люди, не нашедшие места в жизни, становились фашистами (Weber, 1966b: 514; Barbu, 1980; Vago, 1987: 286). Все это вызывает у меня большие сомнения. После войны Румыния вдвое увеличила свою территорию. Венгры, австрийцы, немцы, русские, болгары, в их числе госслужащие и офицеры, массово покидали страну. Карьерным перспективам в госсекторе для образованных румын могла бы позавидовать любая страна Европы. Даже если студенты бросали учебу, не получив диплома, они легко могли найти себе работу (Vago, 1987: 287). Сокращать зарплаты и выводить сотрудников за штат в раздутом управленческом аппарате начали лишь при Великой депрессии. Ситуация с занятостью ощутимо улучшилась в 1935 г., что совпало по времени с бурным развитием фашизма. Современники отзывались о фашистах как о «лучших людях поколения», а не как о люмпен-буржуазии. Польский вицеконсул, вспоминая жестокие преследования Легиона в 1938 г., сожалеет о результатах: «Движение лишилось своих вождей — студентов, идеалистически настроенной молодежи, интеллектуальной элиты» (Watts,