Наш Ближний Восток. Записки советского посла в Египте и Иране - Владимир Виноградов

Наступила ночь, но все думалось: как дальше пойдут события? Что противопоставить провокации, демонстрации бешенства наших врагов?

29 декабря вместе с советником-посланником Е.Д. Островенко и 1-м секретарем А.Г. Марьясовым поехали к премьер-министру Раджаи. Встречу он назначил на 10 часов вечера.

Премьер-министр сидел в накинутом на плечи пальто за письменным столом, освещенным, как всегда, яркой лампой. С ним был, примостившись сбоку, Ханеми (Рафсанджани) – младший брат председателя парламента, являющийся «советником» премьер-министра по внешнеполитическим вопросам. Нас посадили на стулья к противоположной стене перед столом. Это персидское выражение неуважения к гостям, а для себя – самоутверждение в собственной значимости.

Раджаи улыбнулся, мы – нет.

Я сказал, что пришел по поручению Советского правительства, чтобы вручить иранскому правительству ноту протеста в связи с бандитским нападением на советское посольство. Первый секретарь Марьясов зачитал ее перевод на персидский язык. В ней говорилось, что, хотя посольство заблаговременно информировало власти о готовящемся нападении, со стороны властей эффективных мер принято не было и хулиганствующие элементы учинили бандитский погром. Только после неоднократных и настойчивых обращений советского посла были приняты меры. Советское правительство, выражая иранскому правительству решительный протест, требует недопущения подобных случаев в будущем и оставляет за собой право потребовать компенсации материальных убытков, равно как и определить меры, которые должны оградить интересы Советского Союза в связи с бандитским нападением на посольство СССР в Тегеране.

Передал Раджаи официальный текст на русском языке и неофициальный перевод на персидский язык.

Раджаи произнес традиционное «бесмуллахи рахмано рахим» («во имя Аллаха всемилостивейшего, всемогущего») и начал отвечать по-персидски. Несколько раз он упомянул слово «Афганистан». Я прервал его речь и попросил Марьясова перевести, ибо почувствовал попытку перевести беседу на другую тему.

Действительно, Раджаи начал с поучений Советского Союза в связи с событиями вокруг Афганистана, здесь были и такие выражения, как «война против афганского народа», и «агрессия против братского иранцам народа», и поддержка нами «кучки лиц, являющихся предателями народа». Все это Раджаи говорил улыбаясь, с каким-то наслаждением. Стоп, так дальше не пойдет.

Я сказал Раджаи, что пришел к нему не по вопросу об Афганистане, а о бандитском нападении на советское посольство в Иране.

Раджаи понял, что я не хочу дать ему выговориться по Афганистану, т. е. замять вопрос о нападении на посольство. Он стал продолжать говорить вновь об Афганистане. Тогда одновременно стал говорить и я. Я сказал: «Если вы хотите говорить об Афганистане, я готов в другой раз специально побеседовать на эту тему, когда у премьер-министра будет время, но не сегодня. Сегодня я пришел совсем по другому вопросу».

Я сухо сказал, что доложу Советскому правительству о рассуждениях премьер-министра, из которых следует, что он одобряет нападение на посольство, во всяком случае – оправдывает его.

Почему же все-таки правительство не приняло мер против погрома, о чем мы предупреждали, о чем, собственно говоря, знал весь Тегеран, спросил я и показал фотографии варварского погрома. Раджаи начал утверждать, что посольство, дескать, предупреждало не о готовящемся погроме, а лишь о намечавшейся демонстрации. Это уже была наглая попытка перейти в наступление. Я отвел эти рассуждения как несерьезные, сказал, что не хватало нам указать еще точно, что именно подвергнется разрушению. Разговор начал опять принимать обостренный, а следовательно, бессмысленный характер. Раджаи сказал все, что мог, мы – тоже. Поэтому распрощались.

На следующий день по радио и в газетах версия Раджаи о разговоре с ним. Конечно, все переврано, переставлено местами, остались лишь одни его поучения насчет Афганистана.

Иранцы различных слоев, судя по сообщениям из разных мест, высказывали возмущение налетом, указывали на организаторов – Бехешти, Готбзаде и К°. Показательна была заметка в газете «Кейхан»: «Побито все, что можно было побить, захватчики не успели напасть на жилой дом, иначе была бы трагедия».

Идут дни, и никто из власть предержащих не осудил нападение и разгром посольства. Никто не заявил, что этого делать не следует. Даже не напечатано извинительное лопотание премьер-министра в беседе со мной. Опять создается атмосфера допустимости, а вернее – приглашение нападения на посольство.

Оставалось неясным, правильно ли информирован Хомейни о происшедшем. Нужно было удостовериться, все ли государственное руководство смотрит на вещи так же, как премьер-министр.

И тут в голову пришла мысль: посетить Боруджерди, он один из заместителей министра иностранных дел, а главное – зять Хомейни. Контакт с ним был уже установлен, и впечатление он оставил неплохое, с точки зрения обычной порядочности.

6 января был у Боруджерди. Сказал ему, что хочу поговорить не как с официальным лицом, а иранцем – патриотом своей страны. Рассказал о деталях налета на посольство, о непонятной легковесной реакции нынешних государственных деятелей, показал фотографии о разгроме и попросил передать их Хомейни. Разве имам знает об этом? Разве он мог дать санкцию на такое злодеяние? Попросил рассказать обо всем Хомейни и о том, что, по нашему мнению, назревает опасность, состоящая в том, что некоторые государственные деятели Ирана явно недооценивают серьезность вопроса и, возможно, влияние его на наши отношения.

Боруджерди признал, что нападавшими были иранцы, а не какие-то «афганцы», что это устроили те, кто хочет ухудшения отношений с Советским Союзом. «Сейчас идет расследование, – с важным видом сказал он, – что за организация стояла за налетом». Было интересно наблюдать человека, который прекрасно знает, что за люди организовали и принимали участие в налете, а говорит, что все это еще будет выяснено. Боруджерди обещал довести все до сведения Хомейни.

А между тем дни шли, и никакого ответа от иранцев не было. Экстремистская газета «Ранчбар» возмущается: «Почему слышна вроде бы какая-то критика, ведь все действия 27 декабря против посольства были разрешены властями?» (!!)

12 января в Москве иранскому послу Мокри было сделано новое заявление. В нем говорилось, что Советское правительство было вправе ожидать от иранского правительства открытого и недвусмысленного осуждения акции, учиненной против советского посольства 27 декабря, наказания ее организаторов, тем более что речь идет об учреждении и гражданах страны дружественной и соседней страны, которая первая признала революцию и поддержала иранский народ, которая помогает Ирану бороться с теми, кто хочет задушить революцию. Ничего подобного, однако, не было сделано. Представители иранского правительства, выразив в закрытом порядке сожаление, не осудили открыто погром, а в публичных выступлениях руководящих деятелей даже содержится как бы одобрение. Советское правительство будет вынуждено оградить свои законные права и интересы, если иранское правительство не пожелает или окажется не в состоянии обеспечить безопасность советских учреждений и советских граждан в Иране. Естественно, что Советское правительство требует полного возмещения ущерба за принесенный посольству СССР в Тегеране материальный ущерб.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});