Некромагичка для мажора (СИ) - Даллас Ирэн

— Тем не менее, вы всё равно не приложите больше усилий, чтобы спасти тех несчастных, что попали под горячую руку Сковронским? — нахмурилась студентка.

— Тем не менее, — кивнул Маллой-старший, отвлекаясь на то, чтобы наполнить стакан игристой шипящей прозрачной жидкостью. — Сколь ни был прекрасен женский взгляд, он не учитывает великое множество деталей. Для того и нужны мужчины с их жёсткостью. Лишь вместе мы можем создать гармоничное общество.

— Забавно, что вам кажется, будто бы я недостаточно жестока, пан ректор, — не удержалась от усмешки девушка.

— Не выдавайте желаемое за действительное, слечна Глашек, — хмыкнул мужчина. — Будь вы достаточно жестоки, вас бы не беспокоило несовершенство этой вселенной.

4.

Семеро решили посмеяться над Броней.

Действительно, что им мольбы какой-то иномирянки, решившей, что она имеет право решать, как им, богам, строить их собственный мир. Неравенство людей лежало в самой основе форгерийской морали. Плоть слабого была пищей сильного. И не только плоть. В самом прямом из возможных смыслов: некромаги, стоящие на вершине пищевой цепочки, буквально сжирают души челяди ради самой возможности творить заклинания.

Это первооснова. Это нельзя изменить. Это бытие, формирующее сознание живущих здесь людей. Оно выстраивает по кирпичикам мировоззрение коренных форгерийцев, а затем берёт лом и с громким хохотом лупит по жизненным ценностям и приоритетам попаданцев, чьи принципы и взгляды на жизнь были сформированы иной жизнью.

Вот только в случае с Броней у бытия ничего не получилось. Девушка уже прожила тридцать лет в мире, пытавшемся её сломать, а потому она не испытывала никакого особенного дискомфорта от чувства собственной отчуждённости. Попаданка никогда не была полноценной частью общества, а потому и не стремилась этого изменить. Ей было плевать на отсутствие друзей, на чужое неодобрение.

Нет, не плевать. Всё было куда как серьёзней. Некромагичка просто не желала видеть в своём личном пространстве других людей. Не важно кого: родителей, брата… Илегу. Они вносят сумятицу, каждый раз нанося удар по внутренней гармонии синеглазки, больше всего на свете желавшей лишь того, чтобы её не трогали.

Никогда.

Но ведь не получается. Не выходит. Приходится смириться с диктатурой общественного договора, с необходимостью терпеть чужое присутствие ради тех плюшек, что оно даёт. Это работа. Всего лишь работа. От неё, конечно же, можно отказаться, но тогда качество жизни неминуемо упадёт.

Либо ты выполняешь должностные обязанности “гражданина”, либо лишаешься базовых прав на свободу, имущество и жизнь. Выбирай.

И Броня выбрала.

Вот только тот факт, что девушка работала на общество Форгерии, отнюдь не означает, что она разделяла его ценности. Попаданка терпеть не могла несправедливость. Точнее то, что она считала несправедливостью в рамках своей собственной, весьма плохо соотносившейся с окружающей действительностью, системы координат. И это не гипербола, не речевой оборот для красного словца. Броня, действительно, не могла терпеть несправедливость.

Именно так она и погибла в прошлый раз.

Разумеется, синеглазка не хотела умирать. Пусть она ненавидела этот мир, она любила жить. Жить вопреки. Словно насмешка над системой общественных ценностей и взаимоотношений. Ошибка, существующая независимо от того, хотят этого окружающие или нет.

Это чувство подпитывало некромагичку. Оно определяло её. Злорадство было главной её эмоцией. Не “мягкость”, “доброта” и прочие сопли, о которых говорят окружающие. Нет-нет-нет. Только злоба. Она заставляла девушку чувствовать себя живой.

Наверное, именно поэтому Броне было почти физически больно видеть несправедливость. Именно с помощью несправедливости мир кунал самодовольную попаданку головой в грязь. У него были большие проблемы с тем, чтобы сделать что-то с самой синеглазкой: она была существом чрезмерно вёртким и крепким, достаточно отчаянным, чтобы подниматься вновь и вновь после каждого удара.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Но даже такое противоестественное создание, как Броня Глашек, оказывалось бессильно, когда мироздание атаковало кого-то другого со словами “смотри, на её месте могла быть ты”. Каждый такой случай девушка воспринимала на удивление болезненно.

— Смотри же, распахни свои синие глаза, — шептали Семеро. — Мы могли бы раздавить тебя в любую секунду. Что бы ты стала делать, окажись на месте той же пани Вейлис? Без некромагии. Одна против толпы здоровых мужиков? Ничего.

— Я не стану пани Вейлис, — отчаянно кричало нутро попаданки. — Я буду сильной! Я уже могу разобрать на запчасти каждую из этих мускулистых свиней!

— У Сковронского есть не только они. У него есть некромаги. Могущественные некромаги. Дипломированные, — в голосах Семерых слышались великое множество интонаций: кто-то зол, кто-то хихикал, кому-то было просто всё равно. — Не вооружённые гориллы, так мастера волшебной палочки тебя достанут.

— Не достанут! У меня есть протекция! Меня защищают! — надрывалась сущность Брони.

— Защита не будет вечной! Ты оступишься!

— Не оступлюсь!

— Признай это! И мы отстанем! Признай, что ты живёшь не вопреки нам, а лишь потому, что мы позволяем!

— Нет! Не могу! Тогда я не смогу злорадствовать! — взмолилась девичья душа. — Тогда мне незачем будет жить!

— Эмоции не важны, ты же знаешь, — форгерийские боги чувствовали своё превосходство. — Важны лишь факты. Ты — никто. Тебе просто повезло. Мы позволили тебе стать той, кем ты являешься.

— Нет! Ничего подобного! Я! Я сама! Я работала! Я старалась! Я трудилась! Я впахивала в поте лица! Не вы, а я себя построила! Я себя создала!

— Лишь потому, что мы позволили.

— Это не так! Я докажу! Вам не победить! Вы можете убить меня, но я продолжу жить вам на зло! Не в этом мире, так в другом!

Именно так. Броня была обязана либо остановить резню, либо сдаться. И это снова выбор без выбора. Либо ты рискуешь физически, либо умираешь внутри. Но какой смысл существовать дальше пустой оболочкой, в которой не осталось ничего?

В которой не осталось даже злобы?

И пусть весь мир верит, что синеглазая попаданка спасает других людей исключительно из доброты и женской мягкости. Кому какое дело до их мыслей? Люди не имеют значения. Никто, кроме самой Брони. Ей были нужны другие представители рода человечества, но не чтобы их любить, а чтобы иметь моральное право презирать само мироздание.

Жизнь становится значительно проще, когда ты осознаёшь, кем являешься, чего хочешь и почему ты жаждешь именно этого. Когда ты больше не обманываешь сама себя.

И именно оттого походка попаданки была лёгкой. Именно потому девушка решительно распахнула дверь в зал совещаний студсовета. Именно упомянутое осознание придавало уверенности внимательному взгляду синих глаз, высокомерно обшаривающему помещение в поисках весьма конкретной личности.

Той самой, что имела недавно неосторожность пообещать одному маленькому лживому комку злобы исполнить любую его просьбу.

По счастью, несмотря на тот факт, что перемена уже постепенно подходила к концу, Ёлко Каппек всё ещё находилась там же, где Броня видела её в последний раз. Даже более того: компанию ей составлял сын ректора. Тот самый, что всего пару дней назад красиво пел о том, что его волнует судьба жителей Хотски и весь тот бардак, который происходил в последнее время в жизни синеглазки, был нужен исключительно для того, чтобы сделать жизнь челяди комфортней и безопасней.

— Лучше. Не. Бывает, — с плохо скрываемым удовольствием прочеканила самозванная Лешая и удовлетворённо щёлкнула языком.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Чрезмерно громкий, по меркам этих мест, голос привлёк внимание немногочисленных обитателей зала заседаний. В том числе, конечно же, Дарка.

Маллой-младший демонстративно поднёс палец к губам и осудающе зашипел на шумную посетительницу. Не то решил ни с того ни с сего проявить немного такта, не то просто нашёл этот жест чрезмерно забавным. Однако же, на Броню этот призыв, правильный и уместный, не оказал никакого влияния. Если не считать, конечно же, лёгкого чувства раздражения.