Энциклопедия Хулиганствующего Ортодокса - Иосиф Раскин

Ю: Ты бывал в комнате смеха?

Р.: В детстве часто бывал.

Ю.: Ты заразительно смеялся?

Р.: Очень. Я всегда, когда вижу что-нибудь смешное, хохочу очень заразительно. Я даже над собой смеюсь.

Ю.: А если ты попадаешь в комнату, где самые обычные зеркала, но их много, и ты видишь 20-30 собственных отражений?

Р.: Меня бы это очень раздражало.

Ю: Раздражало... Понимаешь ли ты, что мог бы быть совсем другим, если бы жизнь сложилась по-другому, и у тебя могло бы быть 20-30 других обличий?

Р.: Что понимать под словом "другой"? Да, я, может быть, не занимался бы книжной торговлей. Хотя я считаю, что нашел в этом себя. Может быть, я не любил бы юмор, - но не думаю: все-таки это гены... Как бы моя жизнь ни сложилась, я никогда бы не смог убить человека. Не смог бы даже ударить...

Ю.: И ты не допускаешь, что мог бы стать преступником, политиком, мерзавцем, что терпеть не мог бы анекдоты?

Р.: Я немножко мерзавец и сейчас, и немножко преступник. Когда я был маленьким, я воровал у соседей деньги из карманов. Когда мне было девять лет, я из дома украл страшно дорогую, ценную вещь...

Ю.: Понимаешь ли ты, что все люди, которые провинились перед тобой, не понравились тебе, оттолкнули тебя, - что они не виноваты в этом, что так уж сложилась жизнь?

Р.: Конечно. В ярости я могу это забыть, но потом я это вспоминаю и понимаю. Осуждать легче всего. Тяжелее всего понять.

Ю.: Наша беседа похожа на то, как два попутчика в купе встретились и начинают разговаривать. Мы с тобой надеемся на интересный разговор. Или, может быть, это похоже на то, как знакомятся юноша и девушка? Мы надеемся на удачу. Что ты в грязь лицом не ударишь, что я задам тебе умные вопросы. Они надеются, что полюбят друг друга...

Р.: Нет, все это не похоже. Это похоже на беседу умного человека с мудаком. В данном случае я считаю тебя человеком даже не просто умным, а человеком действительно от Бога.

Ю.: А почему ты себя считаешь мудаком?

Р.: Потому что я мудак.

Ю.: Почему ты мудак?

Р.: Ну потому что я дикий невежда. Я начал читать, когда мне было пять лет. И читал страшно много. И в то же время я очень многого из того, что считается необходимым для нормального человека, не читал. Я могу тебе сказать, тебе, кто считает выше себя только одного Набокова...

Ю: Ты заблуждаешься. Я всех великих писателей считаю великими людьми и ставлю выше себя.

Р.: Нет, ты мне говорил, что выше тебя только Набоков, Ходасевич и кто-то еще, не помню.

Ю.: Не было такого!

Р.: Я немного нервничаю, разговаривая с великим человеком. Ты от Бога, а я даже Достоевского не читал. С начала до конца не прочел ни одной книги Достоевского. И даже не начал ни одной книги Набокова. Зато прочитал все тридцать томов Горького, в детстве - Гюго с первого тома до последнего. Мне так захотелось - все пятнадцать томов прочитать. Бальзака читал, там еще что-то... Поэзия - я страшно любил Константина Симонова, почти всего знал наизусть. А Пастернака я не знаю, Цветаеву не знаю, Ахматову... То есть я знаю, что есть такие поэты, читал их стихи...

Ю.: Скажи, кроме твоей необразованности, еще что-нибудь тебя безобразит, уродует?

Р.: Да, мой ужасный, с детства испорченный вкус.

Ю.: Вкус к вещам, одежде, людям?

Р.: К людям, к музыке, к женщинам, к вещам и т.д. Я получаю колоссальное удовольствие от Шаинского...

Ю.: Бог троицу любит. Назови еще третье, из-за чего ты мудак в своих собственных глазах.

Р.: Все-таки слово "мудак" не подходит. "Мудак" - прекрасное слово. Говно. Я говно.

Ю.: Итак, первый пункт - необразованность, второй - плохой вкус, а третье?

Р.: Не необразованность. Я кончал институт, у меня высшее образование. И в школе, слава Богу, учился. Невежество.

Ю.: Необразованность и невежество - синонимы. Третье?

Р.: Третье, наверное, это мое отношение к женщинам, к жизни. Именно это главное.

Ю.: Тогда ты не мудак и не говно, а просто достаточно несовершенный человек. Но ведь ты знаешь многих выдающихся людей - и кто же из них само совершенство, или хотя бы приближается к нему? Явлинский, Окуджава, Весник?..

Р.: Я никогда никому не завидовал. Но все-таки было три человека, кому я завидовал белой завистью. Это Муслим Магомаев, когда он пел "Бухенвальдский набат". Страшно завидовал, что он может так петь. Завидовал Леве Оганезову, потому что он фантастически играет на пианино. И был еще третий. Он был энциклопедически образован и умел это преподнести.

Ю.: Видимо, когда ты постарел, ты перестал завидовать? А если бы не это, ты бы мне тоже завидовал?

Р.: Тебе - нет: ты - как многие, у кого гений и злодейство не только совместны, но не могут существовать друг без друга.

Ю.: Ты говорил, что в каждом человеке много говна. Но ведь свое говно не пахнет.

Р.: Да, но все-таки чувствуешь его в себе, и хочется от него избавиться.

Ю.: Есть ли у тебя собеседник из сотен твоих знакомых, с которым ты изменял бы своей привычке говорить больше других, с которым ты молчишь, и наслаждаешься его речью, и стараешься запомнить?

Р.: Есть, и даже много, и все-таки мало. Но это во мне еврейское: чтобы я не перебивал?..

Ю.: Ты старался запомнить когда-нибудь, что я говорю?

Р.: Конечно.

Ю.: А что Кораллов говорит?

Р.: Тоже, конечно. Я стараюсь запомнить очень многих. Но мы говорим о разных вещах: ты - о тех, кого я не перебиваю...

Ю.: А с наслаждением кого слушаешь?

Р.: Очень многих. К примеру, Новодворскую. Зиновия Гердта с огромным наслаждением и готов слушать сутками по телевизору. Хотя я с ним не знаком. Тебя слушаю очень часто с наслаждением, когда ты говоришь о жизни, о писателях, о литературе... Готов сутками слушать свою жену...

Ю.: А бывает, что ты слушаешь с наслаждением самого себя?

Р.: Бывает, и чаще, чем хотелось бы.

Ю.: Как ты думаешь, что меняется в людях, когда они остаются наедине с собой? Кровь остается та же, мозг вроде бы тот же, - но работает как-то иначе?

Р.: Это зависит от человека. Я знаю людей, у которых мозг работает продуктивнее в одиночестве. Я не такой. Я не могу без общения, это мое спасение.

Ю.: Значит, тебе нужны люди, чтобы самому говорить - чтобы тебя слушали; затем, чтобы ты слушал, восхищался и запоминал; а третье? Какое самое большое удовольствие на третье месте?

Р.: Преферанс. Давным-давно не играл, но страшно люблю преферанс.

Ю.: И тебе нравится, когда тебя обыгрывают?

Р.: Когда это красиво - конечно. Но когда обманывают - это меня бесит.

Ю.: И ты не жалеешь, когда красивая карточная комбинация - не у тебя?

Р.: Нет. Я радуюсь. Я знаю людей, которые не умеют проигрывать, делают это очень некрасиво, да и выигрывают они тоже отвратительно, унижая партнера: вот, мол, какое ты говно, что я тебя обыграл. А я умею проигрывать.

Ю: Ну вот я, писатель от Бога, гениальный, выдающийся. А сколько раз ты говорил мне, когда я приходил к тебе: "Я занят, у меня нет ни минуты". Разве ты не злорадствовал хоть немного, что ты говоришь гениальному человеку, что ты занят?

Р.: Да ничего подобного. Я всегда переживаю оттого, что лишаюсь общения с тобой. Но причина этого в тебе самом. Ты испускаешь страшные отрицательные флюиды. Каждая лишняя минута общения с тобой, которая, к счастью, бывает не часто, отнимает у меня огромное количество энергии.

Ю.: Ты веришь в доноров и вампиров? И я, по-твоему, вампир?

Р.: Конечно.

Ю.: Состояние одиночества... Не похожи ли мы на табун лошадей? Наши мысли - это лошади. Когда мы одни, то лошади мирно пасутся. А когда мы начинаем беседовать, то это табун несущихся лошадей. Не нравится тебе такое сравнение?

Р.: Я могу сказать, что для меня одиночество - это скука. Я знаю многих, для кого, наоборот, скука - это когда кругом люди. Вот когда он один - он счастлив: он может размышлять, думать о жизни... А для меня всегда мучительно, когда возле меня никого нет.

Ю.: Тебе твоя торговля всегда приносила всего лишь как бы прожиточный минимум - то, что ты всегда сразу же тратил. Тем не менее, ты полюбил это занятие. Ты сидишь, деньги считаешь, с девочками своими разговариваешь... Тебе это нравится?

Р.: Знаешь, книги - это не картофель и не капуста. Я бы никогда не смог торговать ничем, кроме книг. Все-таки это не просто торговля, это пропаганда, это распространение чего-то хорошего. Но сам я уже не стою и не торгую. А когда сам торговал - я нашел себя, свой талант в этой работе.

Ю.: И даже считать на счетах или на калькуляторе тебе нравится?

Р.: Я всегда любил арифметику.

Ю.: Понятно. Фабрика выпускает детские игрушки. Начинается война. Фабрика выпускает пулеметы. Не кажется ли тебе, что состояние одиночества - это фабрика, выпускающая игрушки, а беседа - фабрика, выпускающая пулеметы?

Р.: Сравнение совершенно неудачное. Для меня одиночество - это всегда ужасно.

Ю.: Если бы твой доход превышал твои расходы и ты бы разбогател, ты все-таки предпочитал обедать дома с женой или ходил бы в ресторан с ней?