Имаго - Юрий Никитин

Лютовой не двинул ни одной мышцей морды лица, но в серых глазах мелькнуло глубокое удовлетворение.

– Спасибо, – сказал он отрывисто. – Сегодня же вобью в головы!

– А послушают?

Он кивнул.

– У нас отряды совсем молодых ребят. Возраст «…пока отвагою горим, пока сердца для чести живы…».

– Человек Завтрашнего Дня, – закончил я, – он же иммортист, постоянно совершенствует себя! Во всем, что доступно на пути к Богу.

Он улыбнулся:

– Нашему Богу.

– Нашему, – согласился я. – Людям вчерашнего дня он покажется, возможно, не совсем Богом, хотя мы наделяем его могуществом побольше того, что творил жизнь только на планете Земля. Но хрен с ними, этими долюдьми!.. Мохнатые гусеницы, их мнения для нас – тьфу!.. Даже если их в этом времени именуют «совестью нации»…

Уходя, он поинтересовался:

– Подкинь какой-нибудь девиз, а?.. Мне скоро разговаривать с… группой. Старшей группой.

Я подумал, предложил:

– «Долой пережитки феодальной системы!»

Он подвигал морщинами на лбу, спросил:

– А что это, если на пальцах? При чем тут феодальная система?

– Мы все, – объяснил я, – все еще в феодализме, хоть и с компами. Церкви, рестораны, бары, массажные салоны, огромная промышленность, направленная на удовлетворение прихотей древнего римлянина: косметика, дезодоранты – все это остатки того старого мира, когда главным в человеке была обезьяна, а не человек. Сейчас мы эту обезьяну большой толстой палкой!.. А из кого изгнать обезьяну не удается…

Он смотрел с напряженным ожиданием. Я сказал осторожно:

– … Этих тоже в огонь, но говорить об этом сегодня не стоит. Когда укрепимся – да. А сейчас сказанное пусть относят только к наркотикам, извращениям, ворью, браткам… И вообще, Алексей Викторович, будьте с этим осторожны!

Он скупо улыбнулся.

– Сама по себе осторожность – неплохой принцип. Но обретающий безопасность обычно теряет счастье.

Он крепко пожал руку, козырнул и вышел.

В мае на город обрушилась такая жара, что в августе при такой температуре уже ходили бы полуголыми, но сейчас еще вроде бы низзя: на календаре не тот месяц. Улицы поливают дважды, с балкона видно, как проползли приземистые жуки, широкие серебристые струи, похожие на растопыренные крылья исполинских стрекоз, проволоклись по тротуару, сгребая пыль, грязь, делая его блестящим, а траву – зеленой, яркой, радостной.

Я вернулся в комнату, в квартире хозяйничает отец, ему это важно для поддержания своего чувства нужности и востребованности в обществе. Я подыгрываю: покорно делаю те или другие мелочи, поддерживая иллюзию, что он по-прежнему руководит и что без него мир бы рухнул.

Сейчас он, после трудов по облагораживанию моей берлоги, сел в кресло и переключал каналы телевизора. Мелькали рожи клоунов, устроителей шоу, голые девицы, натужно веселые комментаторы…

Я сказал торопливо:

– Отец, останови!.. Нет, промотай на два канала взад!

Он пощелкал, остановил на новостном канале.

– Этот?

– Да, спасибо… Что говорит, гад, что говорит…

На экране показывали крупным планом самодовольного скота, откормленного, холеного, знающего режим питания, потребляющего все нужные витамины, аминокислоты, с безукоризненными зубами, которые он все время держал напоказ, будто рекламировал зубную пасту. Диктор сообщал, что мистер Гендисон назначен наместником России. Сейчас вот направляется в аэропорт, его провожают жена и обе любовницы, дети от первого и второго брака… Не скажет ли мистер Гендисон на трапе самолета перед отправкой в ужасную Россию несколько слов нашему корреспонденту…

Камера дала сперва общий вид самолета, мистера Гендисона с одной ногой на ступеньке, словно на трупе убитого голыми руками льва, затем крупный план сытой рожи с безукоризненными зубами и вечным смайлом.

– Я выражаю уверенность, – донеслось из динамиков, – что мы совместными усилиями поднимем экономику России сразу же, как только окончательно установим там общечеловеческие ценности… как только демократия по-американски войдет в каждый дом…

Я стиснул зубы, сказал зло:

– Не могу! Переключи на что-нибудь… Да на что угодно!

Отец буркнул с хмурым сочувствием:

– Ишь, как тебя… Подумаешь, новость! Да уже неделю тому было известно, кого назначат. А приказ в Белом доме подписали еще три дня тому.

Я сказал сдавленным голосом:

– Они официально признали себя империей… Они официально назначили в России своего наместника… Значит, кем надо считаться России?

Отец отмахнулся.

– Какая разница? Главное, чтобы все жили хорошо. Чтобы хорошая работа, чтобы люди могли работать меньше, а отдыхать больше. И чтобы зарабатывали на жизнь достаточно, чтобы могли отдыхать… Разве не это человеку нужно?

Я вздохнул.

– Да, отец, конечно. А на что ты ловил, на червяка или блесну?

Кровь стучала в виски, будто изнутри били молотами. Я прижал ладони к вискам, изнутри мощно толкало горячим, упругим. Я доказываю всем, что мы также имеем право вмешиваться в жизнь Юсы, мотивируя тем, что Юса вмешивается в жизнь моей страны. Ну и, ессно, в жизнь других стран. Но сейчас, пока они переваривают сказанное, я, похоже, готов шагнуть дальше…

Да, следующий шаг – это: весь мир уже одна страна и один народ с разными обычаями и языками, что быстро стираются, нивелируются. Скоро будет один язык, а правительство у этой единой страны, похоже, уже есть… А те маленькие начальнички, что на местах, ну всякие там президенты, канцлеры – это на уровне местных губернаторов, региональных лидеров. Словом, уже сейчас – это одна страна! Нужно перестраивать восприятие, перестраивать свое мышление.

Отсюда – следствие: мы вправе вмешиваться в дела любой из «стран», не как в ответ на ее вмешивание, а потому что уже, по сути, начинаем жить одним человечеством. Так что, когда террористы взрывают башни в Нью-Йорке или танкер прямо в проливе, они наносят удар не по чужой стране, а пытаются повлиять на действия своего же правительства.

Следствие для меня, замечательного: я разрабатываю иммортизм не для того, чтобы вывести Россию из затяжного кризиса. Я берусь спасать все человечество от деградации и гибели. Да, я. Не потому, что самый умный и замечательный… хотя, конечно, умный и замечательный, а потому что все остальные – пьют да по бабам, пьют да по гомосекам, пьют да наркоманят, пьют да… словом, оттягиваются культурно и с полного одобрения нынешней гнилой морали… нет, с полного одобрения того гниющего зловонного болота, что возникло на месте цветущего сада недавней строгой морали.

Разум ли во мне говорит?

Нет, бери выше!

Не разум, не всего лишь разум… которому от роду всего лишь несколько тысяч лет, пусть даже миллион, а инстинкт, великий и древний инстинкт выживания рода. Тот самый, у которого разум на побегушках. Инстинкт, что заставляет куропатку прикидываться раненой, уводя лисицу от гнезда с малыми птенчиками, инстинкт, что побуждает могучего и молодого оленя бросаться на волчью стаю, чтобы оленихи и оленятки могли убежать.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});