Современная практика православного благочестия - Николай Пестов

Наконец, для близких к совершенству учеников Христовых наблюдается значительное смягчение сознания обособленности своего «я»: «я» простирается к Богу и к ближним.

По словам схиархимандрита Софрония:

«Любовь усвояет жизнь любимого. Любящий Бога включается в жизнь Божества: любящий брата включает в свое ипостасное бытие жизнь брата; любящий весь мир духом объемлет весь мир».

Подобное глубочайшее единение нашего «я» с Богом и близкими производит наличие в душе Христовой любви, в которой достигается полнота самоотречения. Присутствие Христовой любви в человеке и познается по способности его жить не собою, ценить не свою личность и свои интересы, утверждать внимание не на себе, но на тех, кого он любит. Между любимыми душами стирается разделяющая их грань индивидуальности в силу сильнейшего взаимного обмена господствующих идей и стремлений.

Душа человека (или ангела), поглощенная любовью, сознает себя уже не одинокой самодовлеющей личностью. Она как бы сливается с любимыми и живет, действует вместе с ними. Так Господь Иисус Христос объединял Себя с Богом Отцом: «Я и Отец — одно» (Ин. 10, 30), «Отец во Мне и Я в Нем» (Ин. 10, 38).

Там, где любовь, там нет разделения воли, потому что любовь заставляет взаимно подчинять свою волю. Поэтому Господь всегда исполнял волю Отца, как и Отец исполнял все просьбы Сына.

Только постигая в какой-то мере сущность любви, можно приблизиться к постижениям антиномии — христианского догмата о Троичности Единого Бога. Святая Троица «Неслиянна», потому что у каждой Ипостаси есть Свое лицо, есть Своя индивидуальность; но Она же и «Нераздельна» по непостижимой силе взаимной любви, связывающей Ипостаси. Также и святые в любви простираются к Богу и Господу Иисусу Христу, и как они всегда творили Его волю, так и Господь исполняет их прошения. Вот почему и у ап. Павла уже как бы стиралась своя воля и своя личность, и он говорит: «Уже не я живу, но живет во мне Христос».

«Кто стяжал любовь Христову, тот облекается в Самого Бога», — говорит и прп. Исаак Сириянин.

Единение своей воли с волей Божией можно заметить и в других великих святых. Так, прп. Варсонофий Великий в наставлениях своим ученикам часто указывает на подобное единение его воли с волей Божией: «Да будет мир тебе от меня, точнее же сказать — от Бога» (Отв. 28). «Напиши слова мои, точнее же сказать — слова Божии» (Отв. 31). «Через меня, малейшего, говорит тебе Бог» (Отв. 226) и т. д.

Таинственное и теснейшее сближение очищенной души христианской с Господом в таких словах изображается прп. Макарием Великим:

«Господь Собственный образ неизреченного света Божества Своего положил в теле ее [т. е. души христианской]. Он служит ей во граде тела, и она служит Ему во граде небесном.

Душа соделалась наследницею Его в небесах, и Он принял ее в наследие на земле. Ибо Господь делается наследием души и душа наследием Господа.

Душа, с которой покрывало тьмы снято силою Духа Святого, и когда умные очи ее просвещены небесным светом, и когда она совершенно избавлена от страстей бесчестия и соделалась чистою по благодати — тогда она всецело на небесах служит Господу духом, и всецело служит Ему телом, и столь расширяется мыслию, что бывает повсюду и где хочет и когда хочет служит Христу».

Итак, если у нас возрастает любовь ко Христу, то возрастает единение с Ним, возрастает подчинение нашей воли Его воле, а также взаимно возрастает и исполнение Им прошений христианина. «Кто возлюбил, — говорит св. Григорий Богослов, — тот будет возлюблен, а кто возлюблен, в том обитает Бог. А в ком Бог, тому невозможно не сподобиться света; первое же преимущество света: познавать самый свет. Так любовь доставляет ведение».

Путь единения и слияния души с Богом и ближними наглядно представлен св. аввой Дорофеем в его знаменитой геометрической схеме. Она представляет центр с концентрически описанными вокруг него окружностями, состоящими из точек. Центр — это Бог, а точки на окружности — люди. Как можно душой сближаться с людьми? Только идя к центру — к Богу. Тогда окружности становятся все теснее, и все точки на них сливаются друг с другом.

Итак, сердце человека будет тогда сердцем истинного христианина, когда, обладаемое Христовой любовью, оно вместит в себя Бога и ближних. Для этого оно должно быть «расширено».

К этому призывал коринфских христиан апостол Павел, упрекая их, что в их сердцах «тесно», т. е. нет в них Христовой любви (2 Кор. 6, 11–12).

Лишь при подобном расширении сердца христианина оно поистине вмещает в себя своих близких и в полной мере способно и сострадать им. Об этом так пишет архиеп. Гурий (Степанов):

«Любовь переводит содержание страждущей души в сердце сострадающей. Совершается великое таинство восприятия другой души.

Душа эта воспринимается со всей ее немощью, и ее страдания становятся страданием души состраждущей».

Глава 34. Любовь Христова и любовь к ближним по плоти и к себе

В каких язвах наша любовь естественная.

Свт. Игнатий (Брянчанинов)

Господь сказал: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мф. 22, 37–39). И кроме того: «Любите врагов ваших» (Мф. 5, 44).

Вместе с тем Господь говорит: «Если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником. И кто не несет креста своего и идет за Мною, не может быть Моим учеником» (Лк. 14, 26–27).

Если Господь велит любить даже врагов, то как же Он велит приходящим к Нему ненавидеть отца, мать, детей и всех ближних?

Чтобы понять это кажущееся противоречие, надо вспомнить о пути, который должна пройти всякая душа христианина до смерти тела.

После зарождения (или оживления) веры в Бога в душе человека должен произойти процесс, который так описывается схиархимандритом Софронием:

«Христианин отходит от мира; в "эгоистической" (как думают многие) заботе о своем спасении он все оставляет как "ненужное", он "ненавидит" отца своего, и мать, и детей, если они есть; он отвергает всякую плотскую связь; в своем устремлении к Богу он "ненавидит мир" и всецело уходит в глубину своего сердца.

И когда действительно войдет туда, чтобы сотворить там брань с сатаною, чтобы очистить сердце от всякой духовной страсти, тогда в том же сердце своем, в глубине его, он встречается с Богом, и в Боге начинает видеть себя неразрывно связанным со всем бытием мира, и нет тогда для него чуждого, постороннего.

Порывая вначале с миром, он через Христа снова обретет его в себе, но уже совершенно иным образом, и становится связанным с ним "союзом любви" на всю вечность. Тогда всякий человек, независимо от удаленности места или исторической эпохи, когда он жил, включается через молитву в его вечную жизнь, и нет тогда для него чуждого человека, но каждого он любит, как заповедал Христос. Кончает христианин желанием душу свою положить за Христа и за други и недруги своя…

Итак, все отвергая, со всеми порывая, все "ненавидя", христианин получает от Бога дар вечной духовной любви ко всем и ко всему».

Поэтому архиепископ Иоанн (Шаховской) пишет:

«Мера мудрости человека определяется и мерой его евангельской ненависти к себе».

Как видно из вышеуказанного, чувства, обозначающиеся одним словом «любовь», могут разнообразиться беспредельно, как беспредельно число ступеней перехода от природной, естественной любви до совершенной любви Христовой.

Наличие же естественной любви не составляет заслуги и даже не свидетельствует о высоких достоинствах души: так материнская любовь, общая у человека со многими высшими животными, может быть и у очень порочных натур, таких, например, как мать императора Нерона, побудившая его даже на убийство своего брата Британика.

Как пишет Н. Н. Фиолетов:

«Извращенная форма любви — слепая любовь — пристрастие (распространенная, в частности, в обывательских семейных отношениях). Эта любовь носит чисто душевный характер и видит в любимом человеке только душевную и плотскую его стороны; она не проникает в его духовную сторону, составляющую самый центр личности, и не заботится о ней. Движимый этой слепой любовью с пристрастием заботится лишь о внешних благах для любимого, о внешнем его «устроении», внешних успехах, не различая дурного и хорошего, одинаково принимая и поощряя все, что тот делает.

Такая слепая душевная привязанность не думает о подлинном благе для души любимого, о том, что должно быть главным смыслом его жизни, и часто приносит прямой вред его душе. Такая любовь может быть страстной и сильной, но неглубокой по содержанию, не захватывающей самого главного в человеке — образа и подобия Божия в нем. В ней также содержатся скрытые эгоистические мотивы; любящий здесь выше всего ставит свое собственное чувство и привязанность».