Великая русская революция. Воспоминания председателя Учредительного собрания. 1905-1920 - Виктор Михайлович Чернов

источником сил, устраивавших время от времени вспыхивавшие массовые бунты, а также еврейские и прочие погромы, которыми славилась старая Россия.

   Во время войны толпа деклассированных неимоверно увеличилась. Источником этого роста были массовые эвакуации, проводившиеся военными властями в грубой и бесцеремонной манере. Кроме евреев, массами вывозившихся из прифронтовых областей из-за общего и ни на чем не основанного подозрения в шпионаже и помощи врагу, кроме правительственных чиновников и добровольных беженцев существовала еще одна группа (самая большая по численности), состоявшая из тех, кого вывезли силой, чтобы обезлюдить территории, оставляемые врагу.

   Яхонтов писал: «Военные власти совершенно потеряли голову; казалось, этот хаос создавался намеренно... Людей отрывали от их родных деревень и перевозили в далекие и незнакомые места... Брошенные вещи и даже их собственные дома сжигали у них на глазах... По всем дорогам нескончаемым потоком текла огромная толпа... Люди умирали сотнями от голода, холода и болезней... Второе великое переселение народов, организованное армейской ставкой, кончится для России несчастьями, революцией и гибелью»10.

   Во время войны кадровый состав промышленности резко изменился. Ряды фабричных рабочих, сильно поредевшие из-за повальной мобилизации, пополнились человеческим материалом, который был под рукой: крестьянами, мелкими лавочниками, служащими, привратниками, половыми, людьми без определенной профессии – словом, всеми, для кого работа на оборонных предприятиях была единственным способом избежать отправки на фронт. Настоящие пролетарии утонули в пестрой толпе люмпен-пролетариев и люмпен-буржуазии.

   А затем настала периодическая безработица из-за недостаточного снабжения топливом и сырьем, внутренних конфликтов и, наконец, открытого применения локаутов. На возраставшую безработицу и усиление темпов инфляции отчаявшаяся толпа деклассированных реагировала не организованной классовой борьбой, а требованием социального чуда – обеспечения работой «за хорошие деньги» и всеобщего процветания по указу правительства.

   Кроме того, существовала толпа солдат, в основном из тыловых гарнизонов. В последние годы царизма Россия кишела этими разросшимися тыловыми гарнизонами. Плохо обученная, недисциплинированная и страдающая от недостатка офицеров, эта толпа была всего лишь громадной лабораторией по превращению неоформившихся деревенских парней в морально опустошенных людей, озлобленных монотонным и скучным существованием среди городских соблазнов.

   В столицах ситуация была еще хуже. Сначала гарнизоны с недоумением наблюдали за революционными событиями. Затем они начали принимать в них участие – иногда с большим опозданием и в основном благодаря стадному чувству. Все они внезапно стали «героями борьбы за свободу». Советы твердо гарантировали им «революционную» привилегию в виде избавления от отправки на передовую. В действительности формирование фронтовых батальонов из запасных полков продолжалось. Но чем успешнее оно велось, тем быстрее из гарнизонов уходили лучшие люди и тем более ненадежными становились оставшиеся части. «Естественный отбор» превращал многие казармы в кормушку для бесстыдных корыстолюбцев, сквозь пальцы смотревших на лузганье семечек, игру в карты, пьяные дебоши, самовольные выходы на улицу и участие в многочисленных митингах. Среди этой отсталой и невежественной толпы попадались группы, принципиально выступавшие против войны; эхо этих речей подхватывали массы, находившие в них оправдание собственной лени и неряшливости. Постепенно такое состояние умов передавалось фронтовым частям, регулярно пополнявшимся из резерва.

   Кроме того, существовали самые деклассированные из деклассированных – дезертиры. Согласно официальным данным, количество дезертиров с фронта еще до революции составляло больше 195 000, а на 1 августа 1917 г. их насчитывалось уже 365 000. Вместе с теми, кто уклонялся от мобилизации и прятался в лесах, полях и оврагах («зелеными»), их общее количество, по данным Родзянко, составляло до революции около 1 500 000, а к 1 октября 1917 г. – около 2 000 000. И наконец, революция совершила красивый жест, более прекраснодушный, чем практичный, почти повсюду открыв двери тюрем и выпустив на свободу даже уголовников.

   Такими были главные источники пополнения бесформенной толпы. Скорее жертва, чем виновник собственного общественного положения, эта толпа ощущала всеобщий энтузиазм революции. Но ее праздничное настроение не могло пережить «медовый месяц» нового порядка. Суровая проза жизни требовала своего. Чем более примитивными были эти люди, тем скорее они начинали ощущать беспричинную злобу. Все эти элементы составляли аудиторию нескончаемых митингов. В больших городах эти митинги проходили на каждой площади, бульваре, перекрестке и в сквере, причем выступали на них ораторы безграмотные, но страстные. «Улица» жила своей собственной шумной политической жизнью. В Петрограде местом постоянных митингов была площадь у дворца Кшесинской, ныне занятого большевиками. Именно там большевистские агитаторы научились приспосабливаться ко вкусам определенных слоев городского населения, но не пролетариев, а безработных нищих. Это диктовало изменение арсенала большевистской фразеологии. Страстные революционные призывы теперь были обращены к социальной категории, никогда не пользовавшейся любовью сторонников марксизма: «городской и деревенской бедноте». Партия тут же стала выпускать популярную газету «Беднота». Классовой основой большевизма вместо пролетариата стал люмпен-пролетариат; большевизм совершил грех, в котором всегда обвиняли анархистов.

   Первая речь Ленина перед марксистской и социал-демократической элитой, делегатами недавно состоявшейся Всероссийской конференции Советов, вызвала всеобщую оторопь. Долой Временное правительство! Долой мелкобуржуазные Советы; долой буржуазную демократию; долой парламентскую республику; никакого правительства, кроме прямой власти Советов беднейших классов, власти, завоеванной пролетариатом. Долой социал-демократическую партию; да здравствует созданная вместо нее коммунистическая партия! Долой интернациональный мирный съезд социалистов в Стокгольме; да здравствует мир с помощью братания на фронте, ура переговорам революционных сил с обеих сторон, эскадрона с эскадроном и батальона с батальоном! Да здравствует гражданская война, которая покончит с империалистической войной! После этой речи старый большевик Гольденберг заявил с места: «Ленин претендует на европейский трон, который пустует уже тридцать лет: трон Бакунина. Новое слово Ленина является переложением старой истории примитивного анархизма. Ленина – социал-демократа, Ленина – марксиста, вождя нашей боевой социал-демократии больше нет!» Другой большевик, представитель левой фракции «Вперед» Богданов (Малиновский) вышел из себя и крикнул, что речь Ленина – это бред сумасшедшего; бледный от гнева и презрения, он резко бросил аплодировавшим: «Как вам не стыдно хлопать этой чуши? Позор! И вы еще смеете называть себя марксистами!»

   Несмотря на явное стремление Ленина сорвать начавшиеся переговоры об объединении меньшевиков и большевиков, эта речь привела скорее к обратному. Спровоцировав громкий скандал, Ленин покинул собрание. Вслед за ним ушли пятнадцать большевиков в знак протеста против враждебного приема их апостола. Оставшиеся практически единогласно признали необходимость проведения объединительного съезда всей российской социал-демократии и выбрали его организационный комитет, включая представителей большевиков. «Даже ближайшие товарищи Ленина, люди, которые работали с ним десятилетиями, начали возражать ему... Споры, особенно в кабинетах редакторов «Правды», были чрезвычайно острыми»11.

   Многие авторы склонны приписывать полную победу, одержанную Лениным над его сторонниками, исключительно личности вождя большевиков. Однако нельзя считать, что Ленин, типичный параноик, изменил все концепции левого крыла когда-то