Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А теперь, ежась от сквозняка из двери, мы сидим себе у окошек и смотрим, как мчатся по Пречистенке — обгоняя друг друга, нагло подрезая троллейбус, — «Мерседесы» и «Лексусы», за рулями которых восседают недавние фарцовщики, воры, бандюки, вдруг заделавшиеся хозяевами жизни, хозяевами страны.
Мы прячем глаза друг от друга еще и потому, что знаем свою вину: это мы сделали их хозяевами жизни.
И нечего оправдываться, нечего лепетать, что мы хотели вовсе не этого, а лишь мечтали о глотке свободы, о свободе своего вдохновенного творчества.
Мы получили свое, а они свое.
Нечего кукситься.
Я даже любуюсь тем, как величаво и гордо восседают на истертых кожаных сиденьях троллейбуса недавние властители дум, недавние кумиры сердец. Как высоко и твердо держат они подбородки. Как смелы их взгляды. Как иногда их губы трогает благодарная улыбка — это когда их узнают, когда им кланяются совершенно незнакомые люди.
— Дом ученых, — провозглашает голос радиодиктора. — Следующая остановка — Академия художеств…
Дама с сумкой, та самая, что села в троллейбус на Пречистенке, поднялась со своего места и двинулась к выходу.
Попутно, мельком, она взглянула на меня — может быть, учуяла, что я обозвал ее кошелкой, — и прошла мимо.
Я увидел ее лицо, ее глаза.
Это длилось всего лишь секунду. Не десять, не семнадцать мгновений, а одну секунду, одно мгновенье.
Где же я видел эти глаза, серо-голубые, прозрачные, такие беззащитные, но, вместе с тем, и поразительно твердые, не смаргивающие, не роняющие слез?
Где я видел это лицо, такое открытое и, вместе с тем, такое кроткое, в ореоле светлых подстриженных волос?
Может, окликнуть ее, спросить, как нынче принято: женщина, это что за остановка? — и опознать по голосу.
Но, помнится, в фильме, где я ее видел, она тоже была безмолвна, не произнесла ни слова, только смотрела, смотрела…
Да и опоздал я с вопросами: она уже сошла со ступенек на асфальт, зашагала довольно бодро, взметнув на плечо ремень своей кошелки.
Дверь содвинулась. Троллейбус тронулся.
— Следующая остановка — Зубовская площадь…
И тут я вспомнил.
Это была жена Штирлица. Как же фамилия актрисы, которая сыграла ее в одном-единственном и то немом эпизоде? Забыл… Она не очень известна в киношных кругах, редко появлялась на экранах, вероятно — всё отдала театру, сцене… Как же ее зовут? Ведь об этой ее роли судачили не меньше, чем о самом Тихонове, игравшем Штирлица…
Вспомнил: эту актрису звали Элеонорой Шашковой, именно так.
А что, если это не она?
Теперь перед моими глазами, уже сами собой, прокручивались кадры знаменитого эпизода.
В маленьком берлинском ресторане появляется жена Штирлица, которую зовут Сашенькой — лишь однажды мы увидим ее в фильме.
Ее сопровождает наш человек, изображающий ихнего.
Они садятся за столик. Поодаль от другого столика, за которым чадит сигаретой безмерно усталый и чем-то подавленный завсегдатай — советский разведчик Юстас, он же Максим Исаев, известный тут как Макс фон Штирлиц.
Спутник жены, извинившись, отходит к стойке буфета, заказывает по чашке кофе, себе отдельно — рюмку коньяку. Озабоченно поглядывает на часы: времени для свидания — в обрез, лишь несколько минут.
Идет фонограмма: проникновенная и печальная музыка Микаэла Таривердиева.
Жена Штирлица, наконец, перехватывает взгляд мужа.
Он каменеет от неожиданности, но ни вскриком, ни жестом не выдает своего волнения. Шевельнешься — и засекут, и тогда всем капут…
Они смотрят в глаза друг другу.
Как давно, как долго они не были рядом. Как отчаянно истосковались, лишь во сне видя родные черты. Дни, месяцы, годы — не то, что без ласки, но и без участливого взгляда. А ведь есть еще и обычные, повседневные тяготы жизни, преодолевать которые лучше бы вместе, но и этого они лишены.
А каких трудов, какого риска стоило организовать хотя бы эту встречу!
Наш человек у буфетной стойки, ее спутник, смотрит на часы. Просит буфетчика нацедить еще рюмку, чтобы не выдать своего напряга.
Двое любящих людей, через весь зал, смотрят в глаза друг другу.
Сколько тоски, сколько душевной муки в этих взглядах!..
Наконец, спутник у буфетной стойки принимает решение: пора.
Возвращается к столику, берет даму под руку, ведет ее к двери.
И всё.
На протяжении эпизода герои не проронят ни слова. Лишь взгляды — глаза в глаза. И музыка Микаэла Таривердиева.
Как в том безмолвном, немом кино, где снималась когда-то моя молодая мама.
Только глаза.
И еще — музыка, которую играет на стареньком пианино тапер, поглядывая на экран.
Нет даже закадрового текста, хотя, вообще, в этом фильме голос за кадром звучит довольно часто и объясняет многое.
Да, конечно, это единственно правильное режиссерское решение. И я рукоплещу ему — тоже безмолвно, мысленно.
Сравнительно недавно, в июле 2004 года, газета «Московский комсомолец» опубликовала пространное интервью с режиссером фильма «Семнадцать мгновений весны», народной артисткой СССР Татьяной Михайловной Лиозновой.
Думаю, что читатели газеты были не меньше меня озадачены жесткостью ее тона. Особенно с учетом того, что Юлиана Семенова к этой поре уже не было в живых.
«…Я его не видела вообще. Только когда он мне свой сценарий сунул — на том кончилось наше с ним сотрудничество. И когда я показывала первый раз материал группе, разрешила прийти даже некоторым из родных. Смотрели сырой материал. Даже встреча с женой шла без музыки. И сцены этой, кстати, вообще не было в сценарии. И Юлиан, которого не звали, случайно попал на просмотр.
Через день в „Неделе“ появился его рассказ на разворот… Называется „Встреча с женой“. И жутким языком он описывает то, что видел на экране. Читаешь и начинаешь себя презирать: это у меня так было! И еще: она сказала то, а он сказал это. В моей же сцене они не разговаривают. Но ему-то надо было как-то доказать… Пусть лучше скажут: „А это Татьяна взяла и выбросила весь текст…“»
Я не читал в «Неделе» упомянутого рассказа Юлиана Семенова «Встреча с женой». Верю Лиозновой, что он был плох. Как плохо в литературе, в искусстве всё вторичное. Юлиан обладал этим сомнительным даром: писать временами из рук вон плохо. Тем паче, когда пытался возместить в говорильне, в размазне натужных диалогов трагическую глубину молчания.
Но так ли всё просто на самом деле?
Почему этой встречи Штирлица с женой изначально не было в романе «Семнадцать мгновений весны»?
Почему, ошеломленный успехом этого эпизода у зрителей — действительно, лучшего в сериале — он и в дальнейшем не пытался включить его в текст романа, хотя бы тот, худенький, что в спешке нацарапал для «Недели»?
Нет, он вовсе не случайно был так угрюм в своем упорстве.
Дело в том, что никакой реальной встречи Штирлица с женой в берлинском ресторане быть не могло.
А что могло быть?
Я совершенно уверен, что Татьяна Лиознова вовсе не выдумала, не высосала из пальца (пусть она извинит мне изысканность метафор) забойный эпизод своего фильма.
Догадываюсь даже, как он возник.
В одной из последних глав романа «Семнадцать мгновений весны» у Юлиана Семенова есть эпизод, датированный с намеренной точностью: 17 марта 1945 года, 22 часа, 57 минут.
Штирлиц встречается со связником из Центра в ночном баре, причем — и это важно! — действие происходит не в Германии, а в Швейцарии, на нейтральной будто бы земле.
«Штирлиц спросил связника:
— Как у вас со временем? Если есть десять минут, тогда я напишу маленькую записочку.
— Десять минут у меня есть — я успею на парижский поезд. Только…
— Я напишу по-французски, — улыбнулся Штирлиц, — левой рукой и без адреса. Адрес знают в Центре, там передадут.
— С вами страшно говорить, — заметил связник, — вы ясновидящий…
Связник заказал себе большой стакан апельсинового сока и закурил…»
Итак, связника из ленты Татьяны Лиозновой мы нашли, в том самом месте, где он появляется в ее фильме: у стойки бара, хотя и пьет он здесь вместо коньяка апельсиновый сок. Ждет, покуда Штирлиц напишет свою записку…
Теперь попробуем отыскать Сашеньку Гаврилину, жену Штирлица.
Тот размышляет мучительно.
«…Ну как же сейчас написать Сашеньке, как осенью — он точно помнил тот день и час: 17 октября сорокового года — он пересекал Фридрихштрассе и вдруг увидел Сашеньку, и как у него заледенели руки, и как он пошел к ней, забыв на мгновение про то, что он не может этого делать, и как, услыхав ее голос и поняв, что это не Сашенька, тем не менее шел следом за этой женщиной, шел, пока она дважды не обернулась — удивленно, а после — рассержено.
- Куры не летают (сборник) - Василь Махно - Эссе
- Краткое введение в драконоведение (Военно-прикладные аспекты) - Константин Асмолов - Эссе
- Вербы на Западе - Александр Амфитеатров - Эссе
- И не только Сэлинджер. Десять опытов прочтения английской и американской литературы - Андрей Аствацатуров - Эссе
- Кухня и кулуары - Михаил Веллер - Эссе
- Невозможность путешествий - Дмитрий Бавильский - Эссе
- Постсоветский мавзолей прошлого. Истории времен Путина - Кирилл Кобрин - Эссе
- Конспирологическая утопия братьев Стругацких - Антон Первушин - Эссе
- Блокнот Бенто - Джон Бёрджер - Эссе
- Место действия. Публичность и ритуал в пространстве постсоветского города - Илья Утехин - Эссе