Миры Клиффорда Саймака. Книга 16 - Клиффорд Саймак

Но дело даже не только в этом, сказал я себе.

Если Человек и дальше намерен осваивать космос, он должен взять на себя ответственность за правильное использование природных ресурсов, которые он там найдет. Простой факт, что их очень много, не оправдывает никакое разбазаривание. Мы уже не дети, и нам нельзя поганить каждый мир, как это было сделано с Землей.

К тому времени когда разум становится способным завоевать космос, он должен быть взрослым. Теперь настало время человеческой расе доказать, что она повзрослела. Мы не можем опустошить Галактику, как орда жадных детей.

Мне показалось, что освоение этой планеты должно стать одним из многих доказательств, чего стоит на самом деле раса Человека.

Однако если мы хотим, чтобы дело было сделано, если мы вообще хотим что-то делать, то существует проблема, которую надо решить в первую очередь. Если «тени» являются причиной всех наших неурядиц, то необходимо как-то их остановить. Причем не просто остановить, а понять их самих и мотивацию их поведения. Ибо как можно бороться с тем, спросил я себя, чего ты не понимаешь?

А чтобы понять «тени» — там, в палатке, мы сошлись на этом, — необходимо разобраться, что они представляют собой физически. С этой целью одну из них надо «сцапать». И сделать это четко — ведь если первая попытка не удастся, это насторожит «тени» и второго случая может и не быть.

А вот с грезоскопом, подумал я, попытка будет беспроигрышной. Если я попробую использовать грезоскоп, но он не сработает, то хуже от этого никому не станет. Это будет неудача, которую никто не заметит.

Мы с Бенни пересекли равнину и подъехали к сопкам. Я направился к месту, которое называл «садом». Не потому, что оно было садом в полном смысле этого слова, а потому, что в этом районе было много плодовых деревьев. Я все собирался добраться сюда и провести тесты с фруктами на их пригодность для человека.

Мы домчались до сада, я припарковал роллер и осмотрелся. И сразу же заметил, что тут что-то изменилось. Когда я был здесь около недели назад, деревья ломились под тяжестью плодов, которые, казалось, почти созрели. Теперь же фрукты исчезли.

Я шмыгнул под деревья посмотреть, не осыпались ли плоды, но там оказалось пусто. Было похоже на то, как если бы кто-то пришел и собрал урожай.

Мне стало интересно, уж не дело ли это «теней», хотя я знал наверняка, что им плоды не нужны. «Тени» не едят.

Я не стал доставать грезоскоп сразу, а уселся под дерево, чтобы перевести дух и немного поразмышлять.

С того места, где я сидел, был виден лагерь. Любопытно, что предпринял Мэк, когда не нашел грезоскоп? Я мог представить, как он выходит из себя. И мог представить себе вздохнувшего с облегчением Гризи, который ломает голову, куда мог подеваться грезоскоп, и даже пеняет Мэку за подозрения.

У меня появилось чувство, что не стоит появляться в лагере по крайней мере до обеда. Возможно, к этому времени Мэк немного поостынет.

Я подумал о «тенях».

Жалкие дикари, как сказал Торн. Однако они были отнюдь не дикарями. Они были истинными леди (или джентльменами — Бог их знает, какого они пола, если не обоих сразу), а настоящие дикари — отнюдь не леди и не джентльмены по ряду самых основополагающих пунктов. Тени же были умыты, здоровы и хорошо воспитаны. Они обладали определенной культурой поведения. Больше всего они походили на группу цивилизованных туристов, правда, без обычного снаряжения.

Вне всяких сомнений, они скрупулезно нас изучали. Они хотели знать о нас все, что только можно, но зачем им это было нужно? Какой им толк от горшков и сковородок, землеройных машин и всего прочего?

Или они просто прикидывали, как посподручнее будет нас извести?

И была еще масса вопросов.

Где они шатаются все остальное время?

Как исчезают, а когда исчезают, то куда?

Как они питаются и дышат?

Как они общаются между собой?

По чести говоря, признался я себе, «тени» несомненно знают о нас гораздо больше, чем мы о них. Ибо наш список на поверку оказался бы весьма жидковат.

Я еще немного посидел под деревом, в голове роились мысли, но толку от этого было мало. Встав на ноги, я подошел к роллеру и достал грезоскоп.

Я впервые держал аппарат в собственных руках, и мне было интересно и слегка не по себе — с такой вещью не до шуток.

С виду штуковина выглядела просто — коробочка с двумя окулярами и множеством верньеров по бокам и сверху.

Смотришь в нее и регулируешь, пока не получишь желаемую картину. Затем как бы переступаешь через порог и живешь той жизнью, которую обнаруживаешь внутри, — той самой жизнью, которую ты выбрал с помощью настройки. А выбирать было из чего, ибо верньерами можно набрать миллионы комбинаций — от призрачной мишуры роскошной жизни до самых невообразимых кошмаров.

Естественно, грезоскопы были вне закона — это было хуже алкоголя или наркотиков, хуже самого страшного зла, когда-либо обрушивавшегося на человека. Они травмировали психику, калечили души и затягивали навсегда. Когда человек обретал привычку, а сделать это было весьма просто, он был уже не способен ее преодолеть. Остаток жизни он проводил, пытаясь отделить события собственной жизни от фантазий, уходил от реальности все дальше и дальше, пока все вообще не становилось для него ирреальным.

Я присел на корточки рядом с роллером и попытался разобраться в верньерах. Их было тридцать девять, все пронумерованы от 1 до 39, и я задумался, что бы могли означать эти цифры.

Бенни подошла, сгорбилась надо мной и, коснувшись моего плеча, стала наблюдать, чем я занимаюсь.

Я задумался над цифрами, но толку от этого не было. Существовал лишь один способ добиться того, чего я хотел. Поэтому я выставил все верньеры на «ноль», а затем щелкнул на пару делений номером первым.

Я знал, что на самом деле с грезоскопом так не обращаются. Следовало установить определенные верньеры на определенные цифры, перемешав различные факторы в соответствующей пропорции так, чтобы добиться желаемого образа жизни. Но мне это было не нужно. Все, что я хотел узнать, так это, чем управляет тот или иной верньер.

Потому-то я и перевел первый номер на пару делений и поднес грезоскоп к глазам… И вернулся в поле своего детства — неправдоподобно зеленое, над ним простиралось голубое небо цвета старого застиранного шелка, а неподалеку журчал ручей и порхали бабочки.

Более того, казалось, что этот день никогда не кончится, это место не знало, что такое время, а солнечный свет был ярким отблеском детского счастья.

Я буквально чувствовал прикосновение травы к босым ногам, видел, как солнце отражается в водной ряби ручья. Это было самым трудным в моей жизни, но я это сделал — я оторвал грезоскоп от лица.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});