Четыре сестры-королевы - Шерри Джонс

Он пригнал ей карету. Элеонора забирается внутрь. Он влезает следом – к ее неудовольствию, потому что она дрожит от страха и не хочет, чтобы кто-то это видел.

– Я бы предложил вам убежище у меня дома, если бы он не был слишком скромен для вас. У меня всего четыре комнаты и пятеро детей.

Элеонора закрывает глаза, скрывая слезы. До чего она дошла – просить приюта в доме горожанина? Снаружи опять поднимаются крики. Что-то ударяет в дверь кареты, слышится вопль. Элеонора сползает с подушки и видит, как Эбуло вонзает меч в чье-то тело. Другого языка эти люди не понимают, думает она.

Маргарита

Та же мелодия

Прованс, 1265 год

Возраст – 45 лет

Вот что означает смерть: она лишает нас чувств. Маргарита не может смотреть на красные глаза матери, ее посиневшие губы, разинутый рот, ее так одрябшую плоть, что лицо, кажется, вот-вот соскользнет вниз. Беатриса Савойская, графиня Прованская, была знаменита своим изяществом и красотой. Она бы не хотела, чтобы ее видели такой, даже дочери.

Но вот она лежит, зажав в зубах последний вздох, и жизнь сочится из нее, слишком слабой, чтобы сесть, но не такой уж бессильной, чтобы не сжать Маргаритину руку, словно из страха упасть. Рядом плачет Беатриса – полная угрызений совести, как представляется Маргарите, за всю ту боль, что они с Карлом причинили маме, – а Элеонора суетится, взбивает подушки, вытирает больной пот со лба, велит заменить увядшие цветы на столике у постели свежими. А Маргарита может лишь держать мамину руку, вдыхать через полуоткрытые губы застоявшийся воздух и смотреть в полные отчаяния глаза с утешающей улыбкой, за которой, она надеется, не видно ее отвращения.

Мамины яркие темные очи потускнели. Медленная удавка смерти погасила огонь, оставив тление. Марга-рита вспоминает мамин смех – раскатистый, как у муж-чины, – и видит, как она широко шагает, приподняв юбку, по прованским холмам с ястребом на руке, и ее сокольничему приходится бежать трусцой, чтобы не отстать. Она закрывает глаза.

Вдох – хрип, кашель – выдох.

– Мои мальчики. – Так она ласково называла их в детстве. – Но где же Санча? – Долгий хрип в груди, приступ кашля. Потом долгий выдох. – Ах да, я скоро ее увижу.

– Не сдавайся, мама, – уговаривает Маргарита. Она ощущает себя мягкой и безвольной, как будто ее хребет растаял. Не отпуская маминой руки, она садится на постель.

– А ты уступи, – говорит мама. – Прекрати эту борьбу. Беатриса твоя сестра.

Маргарита снова закрывает глаза. Следовало ожидать, что мама начнет про это. Она непреклонна, когда чего-то хочет.

– Думаю, сейчас не время… – начинает Элеонора.

– Другого времени не будет! – отрезает мама и снова заходится кашлем.

К ней спешит лекарь, его редкие волосы взлохма-чены.

– Я просил не волновать ее.

– Они меня не волнуют, – лает мама. – Они мне надоели до смерти.

Он снова исчезает.

– Ты всегда любила все волнующее, – говорит Элеонора.

Это правда. Когда они были детьми, мама устраивала охоту и возглавляла преследование зверя – мчалась за гончими, перепрыгивая поваленные деревья и поднимая брызги в ручьях, и при этом непрестанно крича. Она выдала дочерей за самых богатых и могущественных людей, каких могла найти, и потом провела жизнь, переезжая от двора ко двору, чтобы вдохновлять и поощрять их на все более великие подвиги. Это она подбила жителей Марселя восстать против угнетения Карлом и продолжала бороться за свои права в Провансе, пока возраст не лишил ее сил и здоровья.

– За это не стоит биться, Марго. Вы – сестры.

Маргарита не станет спорить с умирающей женщиной. Но мама не оставляет эту тему:

– Вы должны воссоединиться. Должны помогать друг другу. Как принято у мужчин. Подумайте, что вы могли бы сделать для Санчи. Бедная Санча!

Элеонора краснеет и закусывает нижнюю губу. Она бы сказала, что была тогда заключена в лондонском Тауэре и не могла приехать к Санче. Она бы сказала, что Ричард ничего об умирающей сестре ей не сообщил. У Маргариты есть собственные оправдания: траур по умершему сыну, государственные дела, поскольку Людовик окончательно потерял интерес к этому миру, борьба на стороне Элеоноры за английскую корону, попытки Карла настроить против нее Филипа – ее сына и наследника трона.

У Беатрисы же достаточно оправданий и ни капли угрызений совести.

– Конечно, я не виновата в смерти Санчи, – говорит она. – Я подавляла восстание в Марселе, как ты, должно быть, знаешь. И, – мимолетная улыбка, – готовилась к Сицилии.

– Сицилии? – удивляется Элеонора.

– Карлу предложили сицилийскую корону.

– И вы собираетесь ее принять? После всех моих хлопот за Эдмунда?

Беатриса задирает подбородок:

– Предложение Эдмунду отозвано. Папе надоело ждать обещанных денег. Мы же готовы прислать деньги и войска. Неужели мы должны упускать такую возможность, потому что вы ее прошляпили?

Смех Маргариты звучит хрипло, как карканье во-роны.

– Прошляпили? – кричит Элеонора. – Да как ты смеешь? Это наша вина, что у нас зреет гражданская война?

– Если твой муж не умеет управлять своим королевством – как же он подчинит Сицилию? А Карл в этом отношении проявил себя превосходно.

– Да, покорение – это его конек, – говорит Маргарита. – Он обложил народ Марселя налогами, а тех, кто отказывался платить, пытал крысами.

– Но по крайней мере положил конец смутам в Провансе.

– Какой ценой? Вы с Карлом растоптали народ Прованса, и вас теперь там проклинают.

Беатриса пожимает плечами:

– Если бы нашей целью была популярность, мы бы стали менестрелями.

– А какова ваша цель? – спрашивает Маргарита.

– Та же, что и у вас. Власть.

– Моя цель – помочь моей семье, включая сестер, – возражает Элеонора.

– Да, много ты мне помогала, – фыркает Беатриса. – И Санче тоже. Она умерла в одиночестве, но, конечно, ее сердце согревали твои любовь и забота.

– Ты же этого не испытаешь, – возмущенно говорит Маргарита. – Никто не подарит тебе любви.

Она смотрит на мать, не заметив, что та больше не сжимает ей руку. Мама уставилась в потолок, словно слушая далекую музыку. Маргарите хочется встряхнуть ее, сказать: «Видишь, мама? Ты должна наставлять Беатрису, а не меня».

Но бесполезно, потому что мама уже ничего не видит и никого не наставит. Ее глаза не мигают. Дыхание остановилось. Всегда волновавшаяся, когда дочери спорят, теперь она, очевидно, решила оставить их в покое раз и навсегда.

* * *

На погребальной мессе в Отекомбском аббатстве сестры не разговаривают ни друг с другом, ни с другими собравшимися, которые заполнили собор и выплеснулись на лужайку. Они не разговаривают уже несколько дней, их языки омертвели после перебранки в последние часы жизни матери.