VZ. Портрет на фоне нации - Дмитрий Львович Быков

Константину Симонову за советом. Симонов был советским литературным генералом, любимцем Сталина, после короткой опалы при Хрущеве (когда он сам себя сослал работать рядовым журналистом в Ташкент) быстро вошел в прежнюю славу и выглядел, по выражению Наума Коржавина, главным либералом среди черносотенцев: прославленный поэт военных времен, плодовитый драматург, советский Хемингуэй, он заканчивал в это время свою массивную (и довольно посредственную) военную трилогию.

У Поповкина падала подписка, в напряженной оттепельной полемике между либеральным «Новым миром» Твардовского и партийным «Октябрем» Кочетова он не сумел выбрать четкую позицию, и ему нужна была сенсация. В то время, как всегда в России во время оттепелей, обильно печатались тексты из писательских столов либо проза репрессированных, запрещенная в сталинскую эпоху.

— Сенсация у меня есть, — сказал Симонов, — да ты не напечатаешь.

— Напечатаю! — твердо сказал Поповкин, и Симонов, возглавлявший комиссию по литературному наследию Михаила Булгакова, сказал вдове Булгакова Елене Сергеевне, что напечатать «закатный роман», конечно, трудно, но иногда шанс приходит с неожиданной стороны. Елена Сергеевна уже сумела однажды, выполняя завещание мужа, через свою портниху передать роман Сталину (у этой же портнихи обшивалась жена сталинского секретаря Поскребышева), и роман, адресованный не столько массовому, сколько вполне конкретному читателю, подействовал: массовые писательские аресты прекратились, брали только писателей-евреев, членов антифашистского комитета. Ахматову, Зощенко, Пастернака шельмовали в газетах ежедневно, но не трогали. Теперь она отнесла роман Поповкину, а тот, прежде чем знакомиться с ним лично, вручил его авторитетному члену редколлегии — Юлиану Семенову. Семенов много печатался, был автором нескольких политических хроник, знаменитых репортажей из горячих точек (Испания, Куба, Вьетнам, Парагвай, Афганистан — туда он поехал сразу после ИСАА, будучи по первому образованию востоковедом). Но, что еще важнее, он был сыном видного советского издателя и литературоведа Семена Ляндреса — правой руки Бухарина; в конце тридцатых Ляндрес уцелел, но в 1952 его взяли и во время допросов сломали позвоночник; вышел он в 1954, в самом начале реабилитанса, и несмотря на инвалидность, многих репрессированных классиков напечатал, став одним из руководителей Госиздата. Кстати, в комиссию по наследству Булгакова он входил вместе с Симоновым.

Семенов развернул толстую папку с булгаковским романом и не оторвался до тех пор, пока не отложил последнюю страницу машинописи. Впечатление, производимое на советского человека этой книгой, если даже это был не рядовой читатель, девственный в религиозном отношении, а сын крупного издателя и филолога, сравнить не с чем. Представьте себе, что вы впервые в жизни пошли в кино, и показывают там не «Прибытие поезда» братьев Люмьер, а сразу «Изгоняющего дьявола».

Утром Семенов сказал Поповкину, что печатать это необходимо, но напечатать нельзя.

Поповкин заинтересовался. Дело в том, что в этой истории тоже замешан Крым — поистине главная точка российской истории: в нем фаворит Екатерины Потемкин удостоился титула Таврический, в нем бесславно закончилась эпоха Николая I, из него бежала в Константинополь белая гвардия, в нем произошла катастрофа Красной Армии 1942 года, его в 1954 году передали Украине, заложив одну из главных бомб в российской истории (тогда это было актом чисто формальным и вполне рациональным)... И вот Поповкин, представьте себе, был после войны секретарем Крымского отделения Союза писателей, депутатом Крымского облсовета. А председателем Крымского облисполкома, впоследствии первым секретарем крымского обкома, фактически хозяином Крыма, горячо поддержавшим идею его передачи Украине, был Дмитрий Полянский, который на этом эпизоде попер в гору и сделался сначала председателем Совмина РСФСР, а затем и первым вице- премьером СССР. Само собой, у главного коммуниста Крыма с главой крымских писателей были уважительные, товарищеские отношения. Поповкин прочел роман, и роман ему не просто понравился, а до глубины души его потряс. Он был хороший человек, Поповкин, хотя и абсолютно суконный советский писатель, автор романа «Семья Рубанюк» о борьбе с фашистами на крымском полуострове, захваченном немцами к лету 1942 года после восьмимесячных тяжелых боев. И он понял, что единственный способ напечатать этот роман — это пойти к Полянскому.

И он пошел — но не с романом, конечно, а с пачкой благожелательных отзывов, кратко излагавших сюжет книги, в том числе с внутренней рецензией Юлиана Семенова. У вице-премьера огромной страны вряд ли найдется время читать большой роман, хотя бы и самый интересный; но его остросатирическая направленность и верное направление, то есть оправдание жестокой и мудрой власти... Полянский отнес экстракт романа Суслову, главному идеологу ЦК, мрачному аскету, советскому Победоносцеву — но, однако, с зачатками вкуса (это он сказал Гроссману после ареста его романа «Жизнь и судьба»: мы понимаем, что вы не враг, но ваша книга объективно вредна и будет напечатана через триста лет; напечатали за рубежом через 20, в СССР через 30). Суслов Полянскому поверил и публикацию разрешил.

И в номере 11 за 1967 была напечатана первая часть романа (с купюрами, составлявшими примерно седьмую часть книги; Ляндрес настоял, чтобы для заграничных переводов использовался полный текст). Вторая часть, в интересах подписки, анонсирована была на первый номер 1968 года.

Тираж журнала вырос в полтора раза — со 160 до 250 тысяч экземпляров. На черном рынке переплетенный экземпляр романа стоил 25 пореформенных рублей — столько же, сколько «родные джинсы».

Но Евгений Поповкин порадоваться этой удаче не успел. Он скоропостижно скончался в феврале 1968 года, словно миссию выполнил или некую черту переступил — это уж кому как кажется — буквально накануне собственного 61 дня рождения. А был здоровяк, силач, человек крепкий, ничто не предвещало; правда, попивал, но кто же не?

А в 1968 году Юлиан Семенов написал первую редакцию романа «Семнадцать мгновений весны», о советском Воланде, основу самого известного советского сериала (1972, премьера 11 августа 1973, ровно 50 лет спустя я это пишу) и тот самый чертеж, по которому был выкроен миф Владимира Путина. Выпустил, так сказать, джинна и так же скоропостижно скончался после третьего инсульта в октябре 1993 года, за месяц до своего 62 дня рождения. А был здоровяк, боксер, учил Никиту Михалкова драться (был женат на его сестре). И ничто не предвещало.

В двух последних номерах «Москвы» за 1969 год, ровно через два года после «Мастера», Семенов напечатал самый знаменитый роман о Штирлице, основу фильма и бесчисленных анекдотов.

Он вообще писал очень быстро.

2.

Личное сопоставление Владимира Путина и Владимира Зеленского (они еще и тезками оказались для наглядности) — идея бесперспективная, хотя эффектная: Зеленский десять лет был капитаном КВН, Путин три года (1980–1983) — капитаном КГБ.