Знакомьтесь – Тигр! Святой выходит на сцену - Лесли Чартерис

Значит, эти люди умны. Возможно, там действительно намеки, а возможно, пустышка, обман. Вдруг здесь используется какой-то шифр? Тебе кажется, что решение найдено — достаточно лишь разгадать намеки, — а на самом деле это ловушка.

— Ты видишь здесь какой-нибудь шифр?

— Я не специалист в тайнописи. Но это не значит, что его тут нет.

Хиллоран нахмурился.

— В конце концов, какая разница? Я считаю, что письмо подозрительно. Если ты со мной согласна, выход только один.

— Разумеется.

— Можно отправить его за борт, как он пытался поступить со мной вчера вечером.

Одри покачала головой.

— Я не люблю убийства, Хиллоран, ты знаешь. Да и необходимости нет. — Она указала на его карман. — Снадобье у тебя. Пусть без него будет только одна чашка кофе после ужина, а не две…

Лицо Хиллорана зажглось жестоким нетерпением. Он едва смог скрыть радость. Все оказалось даже слишком просто — прямо стрельба по неподвижной мишени. Поистине, враги сами отдавались в руки… Однако он постарался изобразить отстраненность и трезвый расчет, прежде чем уступить и принять эту идею.

— Да, так будет безопасней. Должен сказать, у меня просто гора с плеч от того, что ты теперь разделяешь мои мысли, Одри.

Та пожала плечами.

— Чем больше я тебя узнаю, тем больше понимаю, как часто ты оказываешься прав.

Хиллоран поднялся. Он был словно вулкан, в котором под тонкой корочкой застывшей лавы бушует пламя, и ужасные силы грозят вот-вот вырваться наружу.

— Одри!..

— Не сейчас, Хиллоран…

— У меня есть имя, — медленно проговорил он. — Джон. Почему ты никогда меня так не называешь?

— Хорошо… Джон. Пожалуйста, я хочу отдохнуть перед ужином. Когда дело будет сделано, тогда я… тогда и поговорим.

Он шагнул к ней.

— Ты ведь не попытаешься надуть Джона Хиллорана, правда?

— Ты же знаешь, что нет!

— Я хочу тебя! — выпалил он безо всякой связи. — Много лет! Ты вечно меня отшивала. Когда я узнал, что ты слишком близко сошлась с этим скользким типом Тремейном, то буквально с ума сошел. Но ты ведь больше ему не веришь, так?

— Нет…

— И никого другого у тебя нет?

— Откуда?

— О, моя прелесть!

— После, Хиллоран. Я устала. Мне нужно отдохнуть. Уйди пока…

Однако тот бросился к девушке и, заключив в объятия, отыскал ртом ее губы. Секунду она покорно терпела, потом оттолкнула его.

— Ухожу, ухожу, — неверным голосом пробормотал Хиллоран.

Застыв как статуя, Одри не сводила глаз с закрывающейся двери, пока щелчок вставшей на место задвижки не оборвал туго натянутую струну. Девушка безвольно опустилась на стул. Секунду она сидела неподвижно, потом повалилась грудью на стол и упала лицом в скрещенные руки.

VIII

— Мы должны были, — щебетала «графиня» с легким акцентом, — прибыть в Монако в девьять часов. Но мы опаздываем, капитан говорит, ми будем там только в десьять. Так что после ужин можно не торопиться.

«Иностранный» говор доносился до Тремейна поверх бычьего мычания мистера Джорджа Й. Алрига, который читал ему лекцию о будущем японской колонии в Калифорнии. Дикки оно интересовало не больше, чем судьба валлонской — в Цинциннати. Куда больше его заботил скомканный листок бумаги, что буквально жег карман смокинга.

Записку подсунули под дверь каюты, пока Дикки одевался. Он стоял у зеркала, воюя с галстуком, когда обрывок бумаги скользнул на ковер. Молодой человек застыл, словно загипнотизированный, и лишь спустя некоторое время подошел и поднял его. Когда он, прочитав написанное, рывком распахнул дверь, коридор был уже пуст.

В записке была только одна строчка печатными буквами: «Не пей кофе». Больше ничего — ни подписи, ни хотя бы инициалов. Никаких объяснений. Одна строчка, и все. Однако написать это мог лишь один человек на яхте.

Дикки поспешно закончил свой туалет, надеясь встретить Одри перед ужином до прибытия гостей, но она появилась самой последней. Постучаться к ней в каюту он не решился. Желание увидеть девушку и снова переговорить наедине под любым предлогом натыкалось на другое, столь же сильное — не дать ей ни единого шанса напомнить о вчерашнем неосторожном признании.

— Япошки — куда ни шло, — вещал Джордж Й. Алриг, держа свой коктейльный стакан, словно скипетр. — Вредных привычек мало, чистоплотные, проблем не доставляют. С другой стороны, слишком умные, доверять им нельзя. Они… Эй, дружище, да что вас гложет?

— Ничего, — поспешно ответил Дикки. — Почему вы считаете их слишком умными?

— Ну вот китайцы — самые честные люди в мире, что бы про них ни говорили, — продолжил бубнить Алриг. — Я вам приведу пример…

И неторопливо принялся рассказывать историю. Тремейн принужденно изображал интерес, что было непросто.

К счастью, наконец подали ужин. Соседкой Дикки оказалась менее бдительная миссис Джордж Й. Алриг. Она не обратила внимания на его рассеянность, с которой он слушал подробное описание ее последней болезни. Однако посреди трапезы его снова призвали к вниманию, чему он почему-то был даже рад.

— Дикки, — окликнула его Одри с другого конца стола.

Тот поднял взгляд.

— Мы тут спорим, — пояснила она.

— Тело фот в щем, — прервал ее сэр Эсдрас Леви. — Крафиня спрашиват: бредставим, что фи мой труг, а я телать пизнес с тругой трузья и обещать им никому нишего не коворить. Но я знать, что фи пудет разорен, если скрыть от вас сделка. А если сказать — сделка будет зорван. Что я телать?

Это красочное описание было встречено приглушенным хихиканьем. Сэр Эсдрас нетерпеливо выдохнул в бороду и возбужденно взмахнул руками.

— Я сказать, — властно добавил он, — что шестни слово шеловек есть нерушимо. Мне шаль фас, но слово надо тержать.

— Однако ж… — вмешался мистер Мэтью Санкин; поймав ядовитый взгляд жены, он поперхнулся и покраснел. — Лично я придерживаюсь нашего британского обычая, что за дружков — в смысле, друзей — надо стоять горой. Негоже их подводить.

— Мэтью, милый, — вкрадчиво проговорила миссис Санкин, — графиня задала вопрос мистеру Тремейну, если не ошибаюсь. Будь так любезен, позволь нам выслушать его мнение.

— Как насчет проголосовать? — предложил Дикки. — Кто из вас считает, что данное слово нужно держать, чего бы это ни стоило?

В воздух поднялись шесть рук. Санкин и Алриг оказались единственными из мужчин, кто считал иначе.

— Меньшинство, — объявил Дикки, — до половины не хватает одного голоса.

— Ньет, — возразила «графиня». — Я не голосовать. Назначаю тебя председателем, Дикки, ты имеешь последнее слово. Что ты сам скажешь?

— Шансов на компромисс, насколько я понимаю, нет? Нельзя придумать способ сказать другу так, чтобы не испортить сделку и не подвести остальных?

— Нет, никакой гомпромисс, — строго заявил сэр Эсдрас.

Дикки, посмотрев через стол, твердо встретил взгляд Одри.

— Тогда сначала я