Роковое наследство - Бенедиту Барбоза

— Луане придется выбирать. Либо половина моего состояния, либо — ребенок проклятого Медзенги!

— Но какая мать откажется от своего ребенка? — возразила Жудити. — Мне кажется, вы слишком строги к Луане.

— А мне кажется, ты слишком много на себя берешь, — проворчал Жеремиас.

— Но вам же никто не посмеет сказать правды, кроме меня, — не отступала Жудити. — Я думаю, вы и с Отавинью поступили несправедливо. Фактически выгнали его из дома. А ведь сеньор Олегариу был вашим истинным другом. Он умер за вас!

— Этот долг я ему уже отплатил, — сказал Жеремиас.

— Как? — не поняла Жудити.

— А вот если пойдешь со мной сегодня в постель — расскажу! — огорошил ее Жеремиас, и она вынуждена была прекратить свои расспросы и замечания.

Он же, оставшись в одиночестве, задумался над тем, что она говорила. Бесспорно, Жудити была права: Луана никогда не бросит своего ребенка, ни за какие деньги. Но что же тогда делать? Расстаться с нею навсегда или?.. Нет, воспитывать ребенка Медзенги как своего внука — это уж слишком!

Так и не придумав, как поступить с Луаной, Жеремиас принялся рассматривать деловые бумаги, но тут раздался телефонный звонок, сразу снявший эту неразрешимую проблему.

— Дядя, я звоню из Рибейран-Прету, — услышал он голос Луаны. — Хочу успокоить вас: со мной все в порядке. У меня родился сын! Мы с Бруну дали ему имя Филипе. Филипе Бердинацци Медзенга!

У Жеремиаса потемнело в глазах от такого сообщения. С трудом переведя дух, он глухо выдавил из себя:

— Я рад, что ты жива, но не хочу знать тебя!

Затем положил трубку и стал ходить из угла в угол по комнате, гневно выкрикивая:

— Она не получит от меня ничего! Ничего! Знать ее не желаю!

Рафаэла тем временем уехала на свою фазенду — злая и обиженная на весь белый свет.

Отавинью отказался ехать вместе с нею и заодно отказался от фазенды.

— Мне ничего не нужно, — объяснил он Жеремиасу. — Жить с Рафаэлой я все равно не смогу. Вернусь в Соединенные Штаты, буду там работать. Спасибо вам за все. И — простите меня.

После его отъезда Жудити передала Жеремиасу письмо, в котором Отавинью признавался, что под влиянием Рафаэлы в какой-то момент поддался искушению получить все наследство.

«Теперь я глубоко в этом раскаиваюсь, — писал он, — и считаю себя не вправе пользоваться вашей добротой. Простите меня, если сможете».

— Я уже давно простил, — растрогано молвил Жеремиас. — Жаль, что не сказал тебе этого раньше. Но обязательно разыщу тебя, и мы вновь будем друзьями!

Решение о двойной фамилии новорожденного Филипе далось его родителям нелегко. Бруну, конечно же, поначалу возражал против этого, но Луана проявила завидную твердость, отстояв свою точку зрения.

— Мы оба с тобой — Бердинацци, — убеждала она Бруну, — значит, наш сын точно должен носить эту фамилию. Может, хоть в третьем поколении закончиться проклятая вражда? Не зря же ведь твои родители — Медзенга и Бердинацци — когда-то полюбили друг друга, положив начало возможному перемирию. Позже то же самое произошло с нами, но вражда чуть было не погубила нашу любовь. Теперь у нас родился сын, и я хочу, чтобы он никогда не испытал на себе этой чудовищной вражды, доставшейся ему по наследству.

Бруну было трудно представить, как можно воспылать родственными чувствами к Жеремиасу, но он пообещал Луане, что, по крайней мере, не станет прививать сыну ненависть к Бердинацци.

— Нам еще надо подумать, кто будет крестным отцом и матерью для Филипе, — напомнила Луана. — Я бы хотела взять крестными Режину и Жасиру, но ты, конечно, не согласишься.

— Да, если быть честным, то мне не хотелось бы… — признался Бруну.

— А что скажешь на счет Зе и Донаны? — улыбнулась Луана, чувствуя, что тут не будет возражений.

— Я сам привезу их сюда ради такого случая! — тоже улыбнулся Бруну. — Зе много усилий приложил, чтобы тебя найти, и я в благодарность подарил ему тысячу быков. Теперь он — мой компаньон. А друзьями мы стали с ним уже давно. Так что лучшего крестного для нашего Филипе и представить трудно.

На крестины Зе и Донана приехали вместе с Уере. Донана светилась от счастья, рассказывая об успехах своего воспитанника, уже научившегося читать.

— Его надо бы отдать в хорошую школу, к опытным учителям, — сказал Бруну и, увидев, как сразу погрустнела Донана, поспешил ее успокоить: — Парень будет приезжать к вам на каникулы, а потом, когда выучится, сможет грамотно вести хозяйство вместе с Зе.

Уере действительно был мальчиком смышленым и сразу понял, что судьбе угодно разлучить его с ласковыми Донаной и Зе, которых он к тому времени считал своими родителями. Но учиться ему тоже очень хотелось! И, подумав несколько секунд, он продемонстрировал мудрость, на какую бывают способны только дети. Уткнувшись Донане в подол, стал утешать ее:

— Мама, ты не грусти, пожалуйста. Я тоже по тебе буду очень скучать, но мне ведь надо учиться. Я буду приезжать к вам на все выходные, а потом приеду насовсем — когда научусь летать.

Растроганная Донана улыбнулась и вытерла повлажневшие от слез глаза.

Пора было отправляться в церковь, на крестины Филипе и Маркуса Роберту.

Крестными своего сына Лилиана выбрала Лию и Арарасиу. Взволнованные, торжественные, они уехали в церковь заранее. Чуть позже туда прибыли и бабушки — Роза и Лейя. Обе выглядели не слишком веселыми, хотя причины их грусти были разными: Роза сожалела, что радость дочери не может разделить покойный Роберту, а Лейя чувствовала себя чужой на этом семейном празднике.

Из церкви она поехала в свою одинокую квартиру, не в силах видеть, как радуются обретенному счастью Бруну и Луана.

Все остальные отправились в дом Бруну, где их уже ждал празднично накрытый стол.

Семейное торжество было в самом разгаре, когда пришла печальная весть из стана безземельных крестьян: Бия сообщила Луане, что Режину был убит во время переговоров с землевладельцами.

— Господи, он погиб так же, как сенатор Кашиас, — опечалилась Луана. — Когда же кончится это кровопролитие?

На похороны она отправилась в сопровождении Бруну, который не мог отпустить ее туда одну.

Там он, к своему удивлению, увидел Шакиту, с которой не так давно познакомился при не менее печальных обстоятельствах — во время похорон Кашиаса.

— Простите, вы — Шакита? — подошел он к ней. — Я не обознался?

— Вам кажется странным, что я здесь? — спросила та в свою очередь.

— В общем, да, — пробормотал Бруну.

— Нет, все закономерно. Я считаю своим долгом продолжить дело Роберту Кашиаса, — просто, без всякого пафоса произнесла Шакита. — Он мечтал, чтобы земельная реформа протекала мирно. И я не пожалею сил для осуществления его мечты. Так что мое место здесь, среди этих людей. Я теперь и живу здесь, вместе с ними.