Виноградник Ярраби - Дороти Иден

Он говорил перед работниками виноградника, которым велено было собраться во дворе. Для того чтобы возвышаться над всеми, он встал на стул. Любая опасность, нависавшая над виноградником, по-прежнему глубоко волновала его. Глаза Гилберта сверкали, голос звучал властно и убежденно. У него была крупная фигура, в волосах и бакенбардах поблескивала седина, кожа утратила свой здоровый красный цвет и стала желтоватой, как охра. Очень не многие из рабочих находили в себе мужество противостоять вспыльчивому и суровому нраву хозяина. По меньшей мере один из них все еще помнил страшную боль, которую испытал, когда хозяин стегал его плетью по обнаженной спине. И все-таки Гилберт был человеком справедливым, хорошим работодателем, поэтому они слушали его, несмотря на терзавшее их души волнение. Золото! Во всяком случае, у одного из слушателей глаза лихорадочно сверкали. Это был не кто иной, как сын хозяина.

— Надежды на хороший урожай винограда никогда не были столь велики, как в этом году, — продолжил сильным, уверенным голосом Гилберт. — Если повезет, урожай может оказаться рекордным. У нас не было сильных морозов, во время обрезки ветвей погода стояла благоприятная, дождей с тех пор выпало достаточно. Никаких признаков какой-либо болезни растений не замечено. Будем надеяться, что града не будет. Солнце наполняет ягоды сладостью. Я предсказываю, что кларет и бургундское, полученные из винограда нынешнего сбора, будут с удовольствием пить и двадцать, и тридцать лет спустя. Пусть себе другие бродят по речонкам со старательскими мисками грязи. Вот наш золотой прииск, — сказал он, махнув рукой в сторону террас, покрытых рядами зеленых виноградных лоз. — Каждому, кто останется со мной до окончания сбора урожая, я обещаю награду в размере полугодовой заработной платы. Лучше иметь золотые соверены в руке, чем миску желтой грязи, которая после промывки может оказаться попросту глиной. Я не требую, чтобы вы приняли решение сию минуту. Обдумайте. Обсудите. Но я хочу, чтобы каждый, кто решит остаться, пришел ко мне завтра в девять утра и расписался в книге выдачи заработной платы. А после этого я буду рассчитывать, что он сдержит свое слово так же, как я сдержу свое. Вот так-то, братва. Ярраби и хороший урожай — или масса тяжкой работы без всякой оплаты на золотоносном участке, который на деле может оказаться пустым местом.

— Ну как, пронял я их? — спросил чуть позднее Гилберт Молли.

— Не знаю. Как будто, да. Думаю, особенно тех, что постарше, в молодых я не уверена.

— Да. Я и сам в их возрасте был бы таким же, если бы смог думать о чем-нибудь еще, кроме виноделия. Это моя золотая лихорадка. Надеюсь, Киту не взбредет на ум кинуться вслед за всеми. Этот парень готов на что угодно, лишь бы ускользнуть от занимающего целый день труда. Не то он родился лентяем, не то мы с Юджинией сделали его таким. Может, ему устроили слишком легкую жизнь?

Гилберт вздохнул. Он вновь почувствовал себя уставшим.

Страстное обращение к рабочим отняло у него все силы. Ему чуть больше пятидесяти. Не слишком много, чтобы так уставать.

— Во всяком случае, вряд ли он может уехать, когда готовится этот самый бал, как по-вашему?

— Нет, мой дорогой, нет, — успокаивающим тоном произнесла Молли.

— Мне бы хотелось только, чтобы он проявлял хоть чуточку больше интереса к тому, что я для него создал. Ярраби… Это ведь кое-что, Молли!

— Несомненно.

— Ну что ж, вероятно, все родители пытаются руководить жизнью своих детей. Хотелось бы мне знать, каким был бы наш с вами сын.

— Наверное, сумасшедшим — вроде вас.

— И преданным всей душой, — пробормотал Гилберт, прижимаясь губами к ее губам.

Юджиния не слышала речи Гилберта, но она сочувственно выслушала его рассказ и заявила, что уверена в том, что он убедил людей. Полугодовая зарплата в качестве премии — это чрезвычайно щедро. А он может себе это позволить?

— Рассчитываю, что смогу. Я рассчитываю сделать и еще кое-что.

— Уж не отправить ли меня наконец домой?

Его разочаровало, что она догадалась и таким образом сюрприза не получилось.

— Я знаю, что достаточно часто обещал вам это. Но на сей раз поездка действительно состоится. Я покупаю билеты на дорогу в Англию для вас и для девочек.

— И для девочек тоже? — Юджиния позволила себе проявить радостное волнение.

— Разве вы не стремитесь именно к этому? Ведь вам хочется представить их ко двору? Я в достаточной мере сноб, чтобы эта идея понравилась и мне. Только имейте в виду, что я буду скучать по Адди; надеюсь, вы не станете держать ее там слишком долго и не попытаетесь превратить в никчемное светское создание. Люси — той, возможно, больше подойдет в мужья какой-нибудь англичанин. Но я хочу, чтобы Адди вернулась домой.

— Гилберт, могу я написать об этом Саре?

Он улыбнулся. Редкая теперь на его лице нежность, по которой она так истосковалась, на мгновение мелькнула в его взоре.

— Если вы доверяете моему слову.

— Кажется, на этот раз — да.

Юджиния порывисто поднялась, чтобы поцеловать мужа.

— Вы что, так рады уехать от всех нас? — проворчал он.

— Да не от вас, а от солнца, Гилберт. Я всегда ненавидела это палящее солнце и пыль. И вечную тревогу из-за виноградника.

— Иногда также из-за вашего супруга. Он неотъемлемая часть всех самых худших прелестей Австралии.

— Нет. Тут вы совершенно не правы.

Гилберт вопросительно посмотрел на нее, и она с горечью сказала:

— Вы уже очень давно заблуждаетесь на этот счет.

Он смотрел на нее в упор, не веря спокойным, твердым словам. А может, просто не хотел им верить, ибо опустил глаза и сказал чуть наигранным веселым тоном:

— Ну что ж, рад, что я не такой уж пария.

— Пария? Я думала, что пария — это я. Или, вернее сказать, неприкаянная…

Он снова недоуменно посмотрел на нее:

— Пария! Неприкаянная! Не понимаю, о чем вы говорите. Вы знаете, что всегда были именно такой женой, какую я хотел иметь. Я вам не раз говорил об этом.

— Но не такой женой, какой хотела быть я.

— Какой же это?

Теперь Гилберт пытался ее как-то задобрить, но за его веселым тоном проглядывала какая-то странная тревога.

— Если вы имеете в виду… Ну, вы знаете, о чем я говорю, — так это было распоряжение врача. А что касается споров, которые между нами происходят, то, по правде сказать, вы мне больше всего нравитесь, когда негодуете по поводу виноградных лоз или выражаете праведный гнев относительно поведения детей. Это показывает, как глубоко вас волнует происходящее. Не знаю, что я буду делать, когда вы уедете. В вас сосредоточена вся жизнь этого дома. Когда я поднимаю глаза и вижу вас спускающейся с лестницы, у меня сердце замирает от радости. Верьте в мою искренность. Не надо вам желать быть какой-то другой — вздор! Вы — это вы, а я — это я, и у нас хватило ума не пытаться изменить друг друга. Хотя, должен сказать, вам иногда этого хотелось. — Гилберт рассмеялся, рассчитывая, что и она засмеется. Однако у Юджинии не хватило на это сил, и он воскликнул: — Мне не нравится, когда у вас появляется такой вот напряженный вид. Надеюсь, до отъезда вы не слишком часто будете пребывать в подобном настроении.