Итальянец - Анна Радклиф

Винченцо вздрогнул, увидев, каким недобрым огнем зажглись глаза монаха. Но выдержка не изменила юноше, и он бесстрашно спросил:

— Кто же тот, кто так уверенно свидетельствует? Почему мои заявления должны основываться на свидетельствах какого-то незнакомца? Почему по его требованию я должен обвинить другого, даже не зная его вины?

— Вас не просят выдвигать обвинения. Вы должны лишь потребовать вызова в суд тех, кто может сделать это.

— Однако я должен помогать им в этом, не так ли? А если обвинения окажутся ложными? — горячо возражал юноша. — Если вы так уверены в их достоверности, почему сами не можете вызвать на суд священника Ансальдо?

— Я сделаю даже больше, — ответил монах.

— Но и это тоже, надеюсь?

— Я сам буду на суде. — Это было сказано столь торжественно и подчеркнуто, что даже напугало Винченцо, однако он быстро спросил:

— В качестве свидетеля?

— Да, в качестве несчастного свидетеля, — как-то странно ответил монах.

— Разве свидетель не может потребовать у суда вызова любого, кого сочтет нужным? — неуверенно спросил юноша.

— Может, — ответил монах.

— Тогда почему вы просите меня, совершенно незнакомого вам человека, о том, что можете сделать сами?

— Не надо более вопросов, — остановил его монах. — А теперь скажите, вы сделаете суду заявления?

— Последствия моих заявлений могут оказаться столь серьезными, что я предпочитаю, чтобы это сделали вы.

— Когда я приказываю, вы должны повиноваться, — промолвил монах, грозно посмотрев на него.

Винченцо, испугавшись, попробовал вновь объяснить причину своего отказа. Он не хотел участвовать в этом странном деле.

— Я не знаю вас, святой отец, не знаю и священника Ансальдо, которого вы мне приказываете вызвать в суд, — оправдывался он.

— Теперь вы узнаете меня, — мрачно промолвил монах и вынул кинжал.

Винченцо с ужасом вспомнил сон.

— Взгляните на эти темные пятна, — промолвил монах, показывая ему клинок.

Винченцо увидел на лезвии кинжала следы запекшейся крови.

— Эта кровь должна спасти вас. Это неопровержимое свидетельство правды. Завтра вечером мы встретимся в камере пыток, вернее, в камере смерти.

Сказав это, он повернулся и, пока Винченцо приходил в себя, исчез. Наступившая полная тишина свидетельствовала о том, что Винченцо опять остался один.

Он просидел в глубоком раздумье до самого рассвета, пока наконец не отворилась дверь и не вошел тюремщик, принесший завтрак — кружку воды и кусок хлеба.

Винченцо, не выдержав, спросил у него, как зовут человека, посетившего ночью его темницу. Тот с таким удивлением посмотрел на него, что Винченцо повторил свой вопрос.

— Я нес дежурство с часу ночи. В темницу никто не входил, синьор.

Винченцо пристально посмотрел на стража, но ни вид, ни поведение последнего не свидетельствовали о том, что он говорит неправду. И все же трудно было поверить, что визит монаха мог остаться незамеченным.

— Ты слышал какой-нибудь шум ночью или все было тихо? — расспрашивал юноша.

— Я слышал, как колокол отбивал время в храме Святого Доминика, — ответил страж. — И как менялись часовые.

— Непонятно, — размышлял Винченцо. — А чьи-нибудь шаги или голоса?

Страж снисходительно улыбнулся:

— Я слышал только, как обменивались паролем часовые.

— А ты уверен, что это были часовые? Как ты их узнал?

— Сменяясь, они называют пароль, кроме того, слышно было, как бряцает оружие.

— А их шаги отличаются от шагов других?

— У них тяжелая походка, и к тому же их обувь подкована железом. Почему вы спрашиваете меня об этом, синьор?

— Ты охранял дверь моей темницы, не так ли?

— Да, синьор.

— И ты не слышал ни единого звука, доносившегося из этой камеры, или голосов?

— Нет, синьор.

— Не бойся, приятель, я тебя не выдам. Признайся, ты заснул?

— Со мной был мой напарник, синьор. Он, по-вашему, тоже спал? А если бы так, то без ключей в камеру не войти, а ключи были у нас.

— Ну, их легко можно было взять у спящего человека. Но можешь положиться на меня, я вас не выдам.

— Что? — воскликнул в негодовании тюремщик. — Я три года несу службу в тюрьме инквизиции и не позволю какому-то еретику обвинять меня в нерадивом исполнении своих обязанностей!

— Если это обвинения еретика, то можешь успокоиться, здесь словам еретиков не верят.

— Мы не сомкнули глаз всю ночь, — обиделся тюремщик, собираясь покинуть камеру.

— Тогда просто непонятно, — в раздумье произнес Винченцо, — каким образом в мою камеру мог проникнуть незнакомец?

— Синьор, вы все еще не проснулись, — ответил тюремщик, задерживаясь. — Сюда никто не входил.

— Значит, сон продолжается, — неуверенно сказал юноша. — Все это мне приснилось.

Слова тюремщика произвели на него такое впечатление, что он сам стал верить, что все было во сне.

— Когда люди спят, они видят сны, — ехидно заметил тюремщик. — Все это вам приснилось, синьор.

— Человек в одеянии монаха был сегодня ночью у меня в камере, — продолжал размышлять вслух Винченцо и описал тюремщику внешность посетителя. Тот, по мере того как юноша рассказывал, становился все серьезнее.

— Ты знаешь здесь кого-нибудь, похожего на него?

— Нет! — резко ответил тюремщик.

— Хотя ты не видел, как он вошел ко мне, может, ты вспомнишь, что видел его когда-нибудь среди инквизиторов?

— Святой Доминик, спаси и помилуй! — испуганно воскликнул тюремщик.

Удивленный Винченцо еще раз справился, знает ли он этого монаха.

— Я такого не знаю, — наконец ответил тюремщик, и Винченцо увидел, как изменилось его лицо. Наконец он быстро повернулся и ушел.

Винченцо подумал, что его уход скорее напоминает бегство и что для служителя святой инквизиции с немалым стажем непростительной неосторожностью была столь длительная беседа с заключенным. Однако он на нее решился.

ГЛАВА VI

Ужель уж полночь?Холодный пот покрыл мое чело.Чего страшился я?

В. Шекспир

В тот же час вечером за дверью послышались шаги, заскрежетал тяжелый засов, дверь открылась, и на пороге появились вчерашние тюремщики. На него снова был наброшен плащ, и его вывели из камеры. Он слышал, как за ним, словно навсегда, захлопнулась дверь. В эту минуту он вспомнил слова монаха, когда тот показывал ему кинжал, и Винченцо был рад, что не изменил себе и не пошел на уступку. Он даже приветствовал бы теперь наказания, ждущие его, ибо был горд тем, что устоял и не согласился обвинить Скедони в том, что не смог бы сам доказать.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});