Главное управление - Андрей Молчанов

– Вот это новость! – восхитился я горько, сам же отдавая должное изощренному полицейскому нюху старого опера. – На меня веет тридцать седьмым годом прошлого столетия…

– Может, его и стоить повторить! – с убеждением произнес Евграфьев. – Во имя чистоты рядов…

– Так мне писать рапорт или как?

Он помолчал, приложив ладонь ко лбу и вспоминая, вероятно, наши дружеские попойки, мое участие в его бытовых неурядицах, ресторанные счета, оплаченные мною, равно как устройство ему бесплатной мобильной телефонной связи, приписку в госпиталь ФСБ и прочие милые мелочи, включавшие бесплатных шлюх в частных банях с бассейнами и изысканную снедь с подведомственных рынков.

Перевесило материальное…

– Я бьюсь, как могу, – проронил он мрачно. – За тебя… Сиди тихо, надо выждать время…

И я, сухо кивнув, покинул его кабинет. Понимая – все, складывай весла, причал близок…

Отправился на Лубянку, в очередной напросившись на свидание к Олейникову.

С порога доложил ему о несуразностях в отношениях с новым руководством конторы, надеясь, естественно, на поддержку.

Выслушав меня, он непонятно и добродушно рассмеялся, поиграл глазами, а после сказал:

– Юра, дорогой, все просто: питерские меняют команду. У нас в конторе аналогичные катаклизмы. Знаешь, как мы их называем? «Блокадники». Блокада прорвана, открыта дорога жизни за хлебом насущным и за бесплатными московскими квартирами. Итог: нескончаемый поток беженцев, цепляющихся друг за друга, бредущих в большую политику и на теплые места, откуда надо скинуть ныне восседающих на них. А у тебя одно преимущество в их глазах: ты живешь на Ленинградском проспекте, что в некоторой степени тебя с ними роднит. Но, увы, в квартире, в которой не должен жить честный милиционер… Кстати, нам повезло, что у нас президент родом не из Татарстана. Мы избежали нового ига.

– Ну, и чего? Лапы в гору? – хмуро вопросил я. – Сдаемся?

– Думаю, – произнес он, пожав плечами, – возможен вариант твоего перехода под мое крыло. Но – позже. Поскольку на следующей неделе я меняю место службы. У меня аналогичные, доверюсь тебе, проблемы…

– Вот так! – восхитился я кисло.

– Ага.

– И куда устремились?

– В заместители председатели правления уважаемого, у всех на слуху и устах банка…

– Неплохо!

– Вот и я так думаю… А вчера, поздравь, утвержден на общественную должность! Назначен старшим по подъезду нашего дома. Каков финал карьеры, а? – Он засмеялся, сокрушенно качая головой.

– Так мне напоминать о своем существовании в ближайшем будущем?

– Почему бы нет? – откликнулся он бодро. – Авось пригодишься. – Помедлил, пожевав губами. – А с ментовкой своей кончай, – произнес брезгливо. – Без сожалений. Ты случаем был выкинут в рискованную, смертельно опасную зону, сумел на ней выжить, что-то заработать, пора завязать с этим сомнительным казино. Ни о чем не сожалея. Тем более над тобой висят и серп, и молот… Все к лучшему, Юра. Бог спасает тебя, выталкивая из ада… Ты к аду привык, в этом суть твоих метаний по спасению должности. А она слова доброго не стоит. Хотя… и опыта жизненного ты на ней поднабрался, и личность она твою выпестовала, да и средств подбросила значительных… А теперь – остановись. Оглянись. И выбери новую дорогу. Не бейся за продвижение в тупике, там ничего нет. Поблатовал ты, потом – поментовал, отныне же – хватит!

Я вышел на улицу, совершенно оглушенный, чувствуя себя голеньким, беззащитным и – совершенно потерянным.

Да, у меня были деньги, связи, я ни в чем не нуждался и мог бы, вероятно, всю оставшуюся жизнь пролежать на диване или сподобиться на кругосветные путешествия по курортам, однако как прожить без наркотика власти и круговерти дел? Без них теперь я загнусь, как растение без воды.

Устроиться к Олейникову в банк, пристяжной лошадкой в службу безопасности? Даже ее руководителем… Получать зарплату, ходить на тихую службу, разбираться со всякими разностями, окопавшись в бумагах?.. Разве сравнится это с моим сегодняшним предводительством капитана пиратского брига, омываемого волнами полновесной жизни, плененного лихими ветрами удач и столкновений, будоражащими команду верных моих оперов?

Да и кто я без них, без команды?..

Отправился домой с намерением в первый раз поплакаться жене, посоветоваться с ней.

Ступил в прихожую с букетом цветочков и с шампанским, начав едва ли не с порога:

– Оленька, у меня, по-моему, сегодня знаменательный день, надо его отметить…

Хмуро покосившись на меня, она ушла вглубь квартиры.

– Ты не в настроении? – крикнул я, снимая башмак и, в обмирании сердцем, уясняя, что неприятности продолжаются, наступившая черная полоса ширится, жирнеет и поглощает меня с головой. – Что случилось, ответь?

Она вернулась, поджав губы, произнесла отчужденно:

– Юра, нам придется поговорить. Крупно и неприятно.

– Ну-ну… – Я прошел на кухню.

– Ужинать будешь?

– Нет, чай и пирожок… С шампанским, кажется, я не угадал.

– Юра, у нас – не получилось, – произнесла она после тяжелой, трудной, на зубах застревающей паузы. – Я ухожу. Маша у моей мамы, я осталась здесь, чтобы подвести черту.

На меня обрушилась обморочная оторопь.

– Ну, – промолвил через силу, – излагай подробности…

И профессиональная актриса, замечательно, чувствуется, поработавшая над ролью в собственном сценарии, изложила:

– Мы – разные люди. Разные в своих устремлениях, в отношении к жизни. В этом никто не виноват. И никто не принуждает нас приноравливаться один к другому. Ты мне попросту скучен. Ты отличный мужик, причем во всех отношениях, но мне бесконечно одиноко с тобой. Ты – вне круга моих интересов, моих представлений о бытии, моих принципов, наконец. Тебе наплевать на то, чем живу, чем горжусь и к чему стремлюсь я. Ты – чиновник, обыватель, зарабатыватель энных сумм, умножитель имущества и благ… Я множество раз приглашала тебя на театральные и кинопремьеры, на встречи с замечательными людьми, а ты отмахивался, дескать, у тебя свой театр, свое кино и выдающиеся персонажи по десятку на дню, отстаньте, леди. И утыкался в телевизор. Чем ты живешь – не знаю…

– Обещаю тебе ходить впредь на все твои премьеры, – покладисто заявил я, сам же душой понимая, что не исправить случившийся в ней перелом никакими дежурными фразами и на меня надвигается мрак нашего бесповоротного отчуждения и уже случившегося разрыва.

– Это – частности, – продолжила она. – Я встретила человека… И полюбила его. Мне страшно и больно говорить это тебе, но это случилось. И мы решили быть вместе.

В самое сердце со всего размаха вонзился, безжалостно проворачиваясь в нем, холодный клинок гибельного удара судьбы, и я, уже мертвый, проигравший схватку, подумал вяло: «И за что такая кара с небес?»

И душа сжалась от боли, острой, как уксус.

Я поднял на нее взгляд. И увидел лишь арктическую пустыню в ее глазах.

И еще: некогда шелковые, искрящиеся ее волосы вдруг показались мне исстаревшими и ломкими, а лицо, некогда прекрасное, совершенное, вдруг отметили неожиданно проступившие на нем признаки обмяклости и увядания.

И эти внезапно проявившиеся наметки будущих старческих черт, исказившие в моих застывших от боли глазах ее некогда возлюбленный и прекрасный облик, напрочь и бесповоротно отрешили меня от нее.

Передо мной стояла чужая, неприятная мне женщина, еще молодящаяся, но вскоре должная превратиться в пожилое, амбициозное и сварливое существо, уже угадывающееся во внешних признаках своей будущей неотвратимой трансформации.

Или все это мне примерещилось?

– Увещевания, как понимаю, бессмысленны? – произнес я, понимая одновременно, что вряд ли на них и сподоблюсь.

– Ты можешь видеться с дочерью, когда тебе заблагорассудится, – поспешила она с заученными словами. – Я не претендую ни на твои деньги, ни твое имущество, вообще ни на что. Претендую на одно: чтобы ты дал мне развод.

– Не напрягайся, я нормальный парень, что случилось, то произошло…

– Тогда я рада, что не ошиблась в тебе как в настоящем мужчине…

Тут она всхлипнула невольно, поспешно ушла в прихожую, откуда вернулась уже в плаще, в сапогах и с сумкой. Сказала, шмыгнув носом, не придумав ничего лучшего:

– Извини…

Я молча и брезгливо отмахнулся.

А когда она ушла, выпил стакан водки и завалился спать.

Отвернулся от меня Бог. Видимо, по заслугам. И послал мне испытания тяжкие, а испытания – значит доверие его, придется оправдывать…

Утром я прибыл на работу. Бесстрастный, собранный, в отглаженном костюме и в свежей рубашке. Зачем – сам не знал…

Сел в кабинете, начал подписывать бумаги, принимать народ, раздумывая, что у меня в холодильнике к ужину и стоит ли навестить после работы магазин, ведь теперь я одинокий волк…