The Transformation of the World: A Global History of the Nineteenth Century - Jürgen Osterhammel

архаичной по своей сути? Во всяком случае, в Китае, как и в царской империи или Великобритании, монархи по-прежнему имели летние и зимние дворцы. С 1860 года одна из крупнейших стран мира несколько месяцев в году управлялась из санатория: Симла (ныне Шимла) в предгорьях Гималаев. Весь аппарат британского вице-короля каждое лето отправлялся туда на караване и располагался в окружении живописных пейзажей. Правда, с 1888 года у представителя королевы-императрицы Виктории появился свой постоянный вице-королевский дом - замок, построенный в стиле английского позднего ренессанса.

Тем не менее, в целом XIX век стал эпохой, когда правители остепенились, а города превратились в камень. Даже в Европе каменные постройки в 1800 г. отнюдь не были повсеместными; такая периферийная страна, как Исландия, перешла на них только после 1915 г. Переход был особенно заметен в колониях, где власти стремились буквально закрепить текучесть местной политики в интересах более управляемого порядка. Одновременно это подчеркивало их претензию на вечное утверждение за границей: они выполнили свою цивилизаторскую миссию благодаря торжеству камня над глиной и деревом. Но был и парадоксальный результат. Легкий дом может легко исчезнуть, сгореть или быть просто заменен при изменении политических и экономических условий. Каменные здания остались, и сегодня они являются самым ярким свидетельством гибели колониализма: презираемые руины, виллы, превращенные в трущобы, центры власти постколониальной политики или реликвии, украшенные для туристов в тех частях света, где они могут быть самыми древними из сохранившихся памятников.

Иногда истощение лесов делало переход на камень особенно целесообразным. Деревянные здания все чаще воспринимались как примитивные и старомодные или слишком напоминающие о добуржуазном величии; деревянная облицовка викторианских домов в духе Тюдоров была лишь декоративным дополнением к неоклассической солидности их каменной конструкции. Деревянные или глиняные города сохранялись там, где экология или экономика исключали другие варианты: тогда они могли быть рациональной адаптацией к обстоятельствам. Как и на Западе, отмечал в 1885 г. американский зоолог и коллекционер произведений искусства Эдвард С. Морс, в Японии очень немногие могли позволить себе огнестойкие дома; имело смысл строить только простые разборные здания из обычного горючего материала, чтобы ограничить расходы и облегчить быстрое спасение досок и перекрытий в случае пожара. Фатализм такого образа мышления исчез, когда дома в японских городах стали строить из камня и цемента. Красота стареющего дерева и плотных соломенных крыш была принесена в жертву огнеупорной банальности бетона.

Город - явление практически универсальное. Говорят, что государство - это европейское изобретение, но это не так в отношении города. Городские культуры возникли независимо друг от друга на всех континентах, за исключением Северной Америки и Австралазии. Обычно тесно связанные с сельским хозяйством, они развивались на Ближнем Востоке, на берегах Нила, в восточном Средиземноморье, в Китае и Индии, а значительно позже - в Японии, Центральной Америке и Африке южнее Сахары. Город как физическая форма и как способ социальной жизни не является трансплантатом из Европы. Хотя "современный" город европейского происхождения распространился по всему миру, он столкнулся с коренными городскими культурами, которые, как правило, не уступали ему дорогу. Теночтитлан был разрушен в 1520-х годах, чтобы на его месте можно было построить колониальный Мехико. А старый Пекин с его гигантскими стенами (в виде трех концентрических прямоугольников) и шестнадцатью городскими воротами пережил европейских и японских захватчиков, пока градостроители и красногвардейцы Мао Цзэдуна не снесли "пережитки феодализма" в 1950-1960-е годы. Это были две крайности - исчезновение и сохранение перед лицом агрессивных сил Запада. Все остальное лежало между ними. Элементы архитектуры и городской организации сочетались, накладывались, смешивались, сопоставлялись в узких пространствах, часто вступая в резкое противоречие друг с другом. Общая тенденция к урбанистическому модерну в разные периоды времени прорывалась повсюду, но редко полностью на западных условиях.

 

Тенденции XIX века

Что произошло с городом в XIX веке? Особенно вторая половина была периодом интенсивной урбанизации. Ни одна эпоха не переживала такой пространственной плотности общественного бытия. Рост городского населения ускорился по сравнению с предыдущими веками. Впервые в ряде крупных стран городской образ жизни стал экономически и культурно доминирующим. Ранее это происходило, если вообще происходило, только в основных районах древнего Средиземноморья, в центральном Китае в период Сун (960-1279 гг.) и в ранней современной Северной Италии. Ни одна из сложившихся городских систем, ни в Европе, ни в Китае, ни в Индии, не была готова к огромному притоку населения в города. Поэтому адаптация, особенно на ранних этапах, приводила к кризисам. Часть прироста была направлена в новые города за пределами существующих систем. Наиболее успешными с социальной, если не всегда эстетической точки зрения, оказались регионы, где ранее не существовало городов, особенно на американском Среднем Западе и Тихоокеанском Западе, а также в Австралии. Там урбанизация началась с нуля в 1820-х годах, хотя иногда это означало захват хорошо отобранных мест у их коренных жителей. Вопрос о преемственности и прерывистости здесь неактуален.

В других частях света развитие редко было непрерывным. У многих людей, живших в то время в Европе, сложилось впечатление, что современный мегаполис в том виде, в каком он существовал с середины века практически во всех странах континента, представляет собой коренной разрыв с прошлым. Французские экономисты конца XVIII века, очевидно, имея в виду Париж, первыми заметили, что большой город - это место, где собирается "общество" и где формируются господствующие социальные нормы. Большой город выступал в качестве центра экономической циркуляции и мультипликатора социальной мобильности. Стоимость росла не только за счет производства - это происходило и в деревне, - но и благодаря силе человеческого взаимодействия. Быстрый оборот создавал богатство. Сущностью современного большого города считалась циркуляция, т.е. все более быстрое перемещение людей, животных, транспортных средств и товаров внутри города, а также его быстрый обмен с близлежащими и отдаленными районами. Критики жаловались на темп жизни в мегаполисе, а градостроители стремились привести его физический облик в соответствие с современной сущностью и разблокировать жизненные потоки (улучшить транспортное сообщение за счет строительства железнодорожных путей, более широких улиц и бульваров, организовать водоснабжение и водоотведение с помощью системы стоков и подземных коллекторов, очистить воздух за счет ликвидации трущоб и строительства жилья с более равномерным расположением). Таков был основной импульс многих муниципальных программ - от английских пропагандистов общественного здоровья до барона Хаусмана, создателя постсредневекового Парижа.

Европейский мегаполис конца XIX века был социально более дифференцирован, чем город раннего модерна. Его олигархии были менее однородны. Простое трехкратное деление на патрицианскую элиту, принимавшую политические решения, промежуточную прослойку ремесленников и торговцев и массу городской