История России с древнейших времен. Книга III. 1463—1584 - Сергей Соловьев

Не раз упоминали мы о великокняжеском дьяке Мисюре Мунехине, который долгое время заведовал делами Пскова. Как все Лучшие, грамотные люди того времени, Мунехин питал сильную склонность к монастырской жизни; в 40 верстах от Пскова, на немецком рубеже, отыскал он убогий, никем не знаемый монастырь Печерский, стал о нем заботиться, ездить туда по праздникам со многими людьми и кормить братию, распространил, обстроил монастырь, который с тех пор, по словам летописца, стал славен не только на Руси, но и в Латыне, т. е. в Немецкой земле, до самого моря Варяжского. К этому-то Мисюрю обращался со своими любопытными посланиями Филофей, инок Елизарова монастыря; в одном из них Филофей касается вопросов, которые особенно занимали тогда грамотных людей. Мы видели, что и Максим Грек должен был вооружиться против веры во влияние звезд; Филофей вооружается против того же: звезды, говорит он, не имеют влияния на судьбу мира и людей; если бог сотворил злые дни и часы, то за что же злые люди будут подвержены мучению? Не виноваты они, что родились в злые часы; надобно уповать на вседающаго бога, а звезды не помогут ни в чем, ни придадут, ни отнимут; Филофей утверждает также, что нет разности считать годы от сотворения мира или от Рождества Христова; вооружается против латинов; наконец касается значения Московского государства: два Рима пали, третий есть Москва, четвертому не быть. Другое послание Филофея к Мисюрю касается мер, которые умный дьяк употреблял против распространения моровой язвы, а именно: он загораживал дороги, печатал дома, мертвые тела приказывал хоронить в отдалении от города.

Владыки по-прежнему поучали, народ; летописец, описывая приезд архиепископа Макария в Новгород, говорит: «Просветившись силою божиею, он начал беседовать к пароду повестями многими, и все чудились, как от бога дана была ему мудрость в божественном писании, так что все разумели, что он говорил». Митрополит Даниил в послании к одному епископу определяет, в чем должно было состоять пастырское поучение: «Не о себе учити или от своего разума составляти что, но от свидетельства божественных писаний». Впрочем, по свидетельству иностранцев, проповедь не была в употреблении; причиною тому было опасение, чтоб проповедник не сказал чего-нибудь еретического. Об этом свидетельствует и приведенное наставление митрополита Даниила, который в собственных поучениях остается верен предложенному правилу: поучения эти обыкновенно наполнены выписками из сочинений св. отцов. Зная отношения Даниила, как осифлянина, к Вассиану Косому, мы не удивимся, встретивши в одном поучении митрополита увещание к правительству действовать против еретиков: «Подобает божиим слугам многое попечение иметь о божественных законах и соблюдати род человеческий невредимо от волков душепагубных и не давати воли людям, зло творящим. Осуждаются воры, разбойники и другие злодеи; казнят людей, поправших и оплевавших образ земного царя; тем большею ненавистию должно возненавидеть хулящих сына божия, бога и пречистую богородицу. Блюдись от волков, блюдись от псов, блюдись от свиней, блюдись от злых делателей, блюдись, да не разобьют и не съедят стада Христова, о чем не малый дашь ответ на страшном суде Христове. Блюдись, чтоб, угождая людям, не погубить себя и других». Любопытны в поучениях Даниила указания на некоторые обычаи времени, например: «Великий подвиг творишь, угождая блудницам, платье переменяешь, сапоги у тебя яркого красного цвета, чрезвычайно узкие, так что сильно жмут ноги, блистаешь, скачешь, ржешь, как жеребец, волосы не только бритвою вместе с телом сбриваешь, но и щипцами с корнем исторгаешь, позавидовавши женщинам, мужеское свое лицо на женское претворяешь, моешься, румянишься, душишься, как женщина… Какая тебе нужда носить сапоги, шелком шитые, перстни на пальцы надевать? Какая тебе выгода тратить время над птицами? Какая нужда множество псов иметь? Какая похвала на позорища ходить? Мы не только носим шитые шелком сапоги, но даже под рубашкою, где никто не видит, некоторые носят дорогие пояса с золотом и серебром».

Шестой том

Глава первая

Правление великой княгини Елены

Право Елены на правление. — Смуты. — Заключение удельного князя Юрия. — Торжество Телепнева-Оболенского и заключение Глинского. — Бегство вельмож в Литву. — Бегство удельного князя Андрея из Старицы, приезд его в Москву и заключение. — Война литовская, переговоры и перемирие. — Дела крымские. — Происки Бельского в Константинополе. — Вмешательство Гиреев в дела казанские. — Мирный договор с Швециею и сношения с другими государствами. — Построение городов; вызов поселенцев из-за границы. — Меры против поддельных и резаных денег. — Дети боярские, живущие в Думе. — Онежская уставная грамота; грамота владимирским бобровникам. — Могущество Телепнева-Оболенского. — Смерть Елены.

Уже в Русской Правде находим, что по смерти отца опека над малолетними детьми, распоряжение имуществом их принадлежат матери; не говоря о древней Ольге, в позднейшее время мы видели важное значение матери семейства княжеского, ее влияние на дела не только при малолетних, но даже и при возрастных сыновьях; следовательно, по смерти Василия опека над малолетним Иоанном и управление великим княжеством, естественно, принадлежали великой княгине — вдове Елене. Это делалось по обычаю, всеми признанному, подразумевавшемуся, и потому в подробном описании кончины Василия среди подробных известий о последних словах его и распоряжениях не говорится прямо о том, чтоб великий князь назначил жену свою правительницею; говорится только, что трем приближенным лицам — Михаилу Юрьеву, князю Михаилу Глинскому и Шигоне — Василий приказал о великой княгине Елене, как ей без него быть, как к ней боярам ходить. Последние слова о боярском хождении мы должны принимать как прямо относящиеся к правительственному значению Елены, должны видеть здесь хождение с докладами. В одной летописи говорится о возведении малолетнего Иоанна на престол таким образом: начали государя ставить на великое княжение в соборной церкви Пречистыя богородицы митрополит Даниил и весь причет церковный, князья, бояре и все православное христианство; благословил его митрополит крестом и сказал громким голосом: «Бог благословляет тебя, государь, князь великий Иван Васильевич, владимирский, московский, новгородский, псковский, тверской, югорский, пермский, болгарский, смоленский и иных земель многих, царь и государь всея Руси! Добр здоров будь на великом княжении, на столе отца своего». Новому государю пропели многолетие, и пошли к нему князья и бояре, понесли дары многие; после этого отправили по всем городам детей боярских приводить к присяге жителей городских и сельских.

Умирающий Василий имел много причин беспокоиться о судьбе малолетнего сына: при малютке осталось двое дядей, которые хотя отказались от прав своих на старшинство, однако могли при первом удобном случае, отговорясь невольною присягою, возобновить старые притязания; эти притязания тем более были опасны, что вельможи, потомки князей, также толковали о старых правах своих и тяготились новым порядком вещей, введенным при Василии и отце его. «Вы бы, братья мои, князь Юрий и князь Андрей, стояли крепко в своем слове, на чем мы крест целовали», — говорил умирающий братьям; боярам он счел нужным напомнить о происхождении своем от Владимира киевского, напомнить, что он и сын его — прирожденные государи; Василий знал, что в случае усобицы и торжества братьев должны повториться те же явления, какие происходили при деде его, Василии Темном, что тогда малюткам — детям его нельзя ждать пощады от победителя; и вот он обращается к человеку, по близкому родству обязанному и по способностям могущему блюсти за сохранением семьи великокняжеской: «А ты бы, князь Михайло Глинский, за моего сына, великого князя Ивана, за мою великую княгиню Елену и за моего сына, князя Юрья, кровь свою пролил и тело свое на раздробление дал».

Опасения умирающего сбылись: тотчас после похорон Василия вдове его донесли уже о крамоле. Летописцы оставили нам об этом деле разные свидетельства: по одним, двое князей Шуйских, Иван и Андрей Михайловичи, еще при великом князе Василии отъезжали к удельному князю Юрию; Василий отправил к брату с требованием их выдачи, и тот беспрекословно исполнил это требование; Василий велел оковать отъезжиков и разослать их по разным городам; но великая княгиня Елена, ставши правительницею, приказала освободить их по ходатайству митрополита и бояр. Первым делом Андрея Шуйского по возвращении в Москву была новая крамола: он начал подговаривать князя Бориса Горбатого к отъезду, объявил, что князь Юрий зовет его, Андрея, к себе и он хочет к нему ехать. «Поедем со мною вместе, — говорил он Горбатому, — а здесь служить — ничего не выслужишь: князь великий еще молод, и слухи носятся о князе Юрии; если князь Юрий сядет на государстве, а мы к нему раньше других отъедем, то мы у него этим выслужимся». Горбатый не только сам не согласился отъехать, но и Шуйскому отсоветовал; тогда последний, видя неудачу и опасаясь последствий своей откровенности с Горбатым, решился предупредить его: явился к великой княгине и объявил, что князь Борис зовет его отъехать к князю Юрию, который также присылал и к нему с приглашением; но правда открылась, и князя Шуйского посадили опять под стражу. При этом бояре сказали правительнице, что надобно схватить и князя Юрия; Елена отвечала им: «Как будет лучше, так и делайте». Бояре сочли за лучшее отделаться заблаговременно от удельного князя, и Юрий вместе с своими боярами посажен был под стражу в той самой палате, где прежде сидел племянник его, несчастный Димитрий, внук Иоанна III.