Божественная комедия. Чистилище - Данте Алигьери

1470

Беатриче, как символ истинного богословия, опровергла все лжеучения и уличила еретиков в их злых делах – намек на развращение таких еретиков, как Базилид, Валентин, Карпократ и др.; напротив, образ жизни ариан и новациан был безукоризнен.

1471

Можно понимать двояко: или настолько быстро, насколько тощее животное может бежать при его слабости, или насколько оно стало легко от своей худощавости.

1472

В подлиннике: e lasciar lei di sè pennuta, осыпал перьями, т. e. благами земными. Сличи у Данте, De Monar. III, с. 10. Современник Данте Оттокаро ди Гернек, живший около 1300 г., так поет об этом даре (Reimchronik, cap. 448, in H. Pezii scriptt. rer. Austr. III, 446):

Ey Ghaiser Conetantin,War tet da dein Sin,Do da den PhaffengebDen gewalt und das Urleb,Das Stet, Porger und LantUndertanig irr HantUnd irem Gewalt schold wesen! Etc.

1473

Данте, по-видимому, придерживается здесь древней легенды, о которой говорят Пьетро ди Данте, Ландино, Anonimo Fiorentino; по словам ее, в то время, когда Константин принес церкви свой дар, послышался голос с неба: «Hodie diffusum est venenum in Ecclesia Dei».

1474

«Меж двух колес», демон сребролюбия возник в недрах духовенства, духовных лиц мирских и монастырских, символом которых служат колеса колесницы (сличи Чист. XXIX, 106 примеч., в конце).

1475

Четвертое бедствие – появление из земли Дракона, отторгающего часть колесницы. Видение это, очевидно, заимствовано из Откровения Иоанна (XII, 3, 4): «Вот, большой красный дракон, с семью головами и десятью рогами, и на головах его семь диадем; хвост его увлёк с неба третью часть звезд и поверг их на землю». По библейскому новейшему толкованию дракон обозначает языческую Римскую империю; семь голов суть семь холмов, на которых построен Рим; по толкованию средневековому, дракон Откровения есть антихрист. Сам же творец Откровения объясняет дракона диаволом. «И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом» (Откров. XII, 9; XX, 2). Мнение комментаторов Данте различно; по одним, это сатана; по другим – Антихрист (Пьетро ди Данте); но большинство древних и новейших толкователей видят в этом драконе Магомета, увлекшего за собой много племен. Были и такие, которые разумели в этом видении разделение церкви на восточную и западную (в 858 г. при патриархе Фотии). Но, кажется, всего вернее мнение Скартаццини: «Дракон, как сказано, заимствован из Апокалипсиса, где он назван диаволом и сатаною. Очевидно, и у Данте он обозначает то же. Дракон исходит из земли, как Грифон (Христос) с неба, следовательно, дракон есть адский антитез небесному Грифону. Непосредственное следствие появления дракона есть то, что колесница мгновенно покрывается перьями Орла, т. е. богатством. Появление Магомета и Фотия не могло иметь таких последствий. Это обогащение было следствием того, что демон сребролюбия, любостяжания и скупости вселился в сердца духовных и мирян и изгнал смирение и воздержание. Поэтому Данте заимствовал из видения Евангелиста не только идею, но и аллегорическое значение дракона. Дракон есть искуситель, показавший церкви в одно мгновение все царства мира и сказавший: дам тебе все это, если поклонишься мне, и люди поклонились ему (Откр. XIII, 4); это тот искуситель, что ядовитым хвостом своим удаляет дух смирения и нищеты, положенных Христом в основу церкви Своей, и что вливает в сердца священников и священнослужителей стремление к обогащению и увеличению земной власти. Дракон напоминает, стало быть, Волчицу, которую первая выпустила зависть на землю из ада (Ада I, 110–111). «Волчица – символ скупости, Дракон – символ демона скупости и сребролюбия». Скартаццини.

1476

Хвост дракона в представлении поэта снабжен на конце острием на подобие копия, которое он сравнивает с жалом осы по причине его скрытности и ядовитости.

1477

«Часть дна», т. е. дух смирения и нищеты, который, как мы сказали, положен Христом в основу Своей церкви. – «И радостный», в подлиннике: vago vago, – выражение, понимаемое комментаторами различно; но, принимая во внимание, что слово vago всегда употребляется у Данте в значении желающий, жадный, кажется, будет вернее перевести его, как радостный, или, еще лучше, желающий делать еще новый и больший вред, подобно тому, как Волчица после еды еще сильней алкает (Ада I, 99) и никогда не утоляет в себе голода, или как скупой, который тем более желает, чем больше копит богатства.

1478

«Сорною травой», в подлиннике: gramina, по-латыни gramen, gramineus, ботан. Panicum Dactylon Lin. или Cynodactylon – растение, легко принимающееся и трудно искоренимое, особенно на почвах плодородных. Аламани (Coltiv. V, 19), говоря о нем, сказал: «che partorisca ognor vivace e verde E la gramigna e il fien».

1479

Пятое бедствие – все то, что уцелело в колеснице от нападения дракона, колеса и даже дышло покрылись перьями и пухом Орла, что, по толкованию всех комментаторов, означает обогащение церкви земными благами не только вследствие дара Константина, но и вследствие позднейших приношений и даров, сделанных благочестивыми людьми, франкскими королями, тосканской графиней Матильдой и другими, a равно и другими благоприятными обстоятельствами.

1480

«С целью чистой и благой»; следовательно, Данте признает добрые намерения в даре Константина, хотя он имел такие дурные последствия. Сличи Рая XX, 55 и след. – «Забытый», в подлиннике: offerta, предложенный, данный.

1481

«Это покрытие пухом совершилось быстрее, чем сколько нужно времени, чтобы открыть уста для издания вздоха без слов: сравнение со вздохом здесь весьма уместно при повествовании о бедствиях церкви». Л. Вентури (Similitudine).

1482

Как следствие всех этих бедствий, колесница преобразуется в страшное, невиданное чудовище с тремя двурогими головами на дышле и с четырьмя однорогими головами по сторонам колесницы. – Описание этого чудовища, очевидно, заимствовано Данте из видений Даниила и апокалиптических Св. Иоанна (Дан. VII, 7,23; Откров. XII–XIII, 1 и след.; 16, 17). Блудница в Откровении Иоанна, по новейшему толкованию, – есть Рим; животное, на котором она сидит, – римская империя; семь голов животного – семь императоров, десять рогов, по всему вероятию, – десять проконсулов (толкование Откровения Эвальда, Люкне, Де-Ветте, Блеека, Фолькмара и др.). – Данте взял из Апокалипсиса самый образ видения, но дал ему другое значение. У комментаторов существует три главнейших мнения: 1) Семь голов означает семь кардиналов и притом три двурогие – кардиналов-епископов, носящих двурогие митры, четыре головы с одним рогом – прочих кардиналов-неепископов; 2) семь голов – семь таинств и десять рогов – десять заповедей, и 3) семь голов – семь смертных грехов; из них три: гордость, зависть и гнев, с двумя рогами, как грехи более тяжкие, a прочие четыре: уныние, сребролюбие, чревоугодие и сладострастие, снабжены одним рогом, как грехи, направленные лишь к удовлетворению плотских наслаждений. – Первое из этих мнений (Даниелло, Вольпи, Дж. Кольтелли) о семи кардиналах-избирателях, учрежденных со времени разделения церкви на восточную и западную и названных de cardinibus mundi, из которых трое носят митры с двумя рогами, одним спереди, другим сзади, тогда как остальные четверо, не будучи епископами, носят простые митры, – не выдерживает критики уже потому, что учреждение кардиналов, равно как и других духовных лиц, получило свое место уже с самого начала церкви, почти тотчас после мнимого дара Константина; к тому же это совершенно противоречит воззрению Данте и его современников на институт кардиналов и других духовных; в видении поэта триумфальная сперва колесница сделалась чудовищною не от самого ее начала, но тогда, как она выродилась и развратилась. – Если принять второе мнение, то не иначе, как в том смысле, что развратившаяся церковь употребила во зло таинства и предписание декалога (десяти заповедей); но и это можно допустить разве лишь для одних таинств, a никак уже не в отношении заповедей. Но даже в этом смысле, таинства и заповеди всегда были и будут святы (Посл. к Римл. VII, 7 и далее), и было бы безумие допустить, что они, по мнению Данте, стали, даже вследствие злоупотребления церкви чудовищными. К тому же десять заповедей явились прежде церкви, семь таинств, по крайней мере, по мнению средневековых схоластиков, возникли вместе с нею; семь же голов являются у Данте уже тогда, когда церковь переродилась, – Остается, следовательно, принять третье мнение, тем более, что оно самое древнее. Защитники 2-го мнения ссылаются на Ада XIX, 109 и след., где Данте говорит, что сидящая на водах (т. е. Рим и римская церковь) родилась с семью головами и имела силу в десяти рогах, пока муж ее любил добро; тут действительно головы означают таинства и десять рогов – десять заповедей. Но там все это, очевидно, находится в прямой противоположности с тем, что изображается здесь; первое было тогда, когда папы были добродетельны и не уклонялись от прямого пути; там это были семь даров Св. Духа, здесь семь осквернений этих даров; там – десять заповедей Божиих, здесь десять нарушений божественного закона; Данте разделил эти семь голов на три и четыре – на число, обозначающее Бога, и число, обозначающее мир (Сличи Чистилища XXIX, 50 примечание). Вспомним, что папы во время Данте хотели быть sicut Deus; три головы на дышле напоминают три лица Люцифера (Ада XXXIV, 38 и примеч.), дьявольского антипода Божества. На колеснице, символе церкви, – четыре головы. Четыре – символ мира. Следовательно церковь побеждена, угнетена тем миром, который она должна была победить духом и освятить. Все опрокинуто вверх дном, извращено, разрушено, и папский престол, и церковь и человечество! «O genus humanum!» – восклицает в другом месте Данте (De Monar. lib. I, с, 16), «quantis procellis atque jacturis, quantisque naufragiis agitari te necesse est, dum bellua mullorum capitum factum, in diversa conaris». Церковь не разрушена, но превращение ее стало хуже самого разрушения. Но когда церковь стала чудовищем, что же сталось с нетленным существом божественного учреждения? Оно, конечно, сохранилось; но не в превращенной колеснице; оно сохранилось в Беатриче и Матильде, в семи нимфах и двух поэтах (Данте и Стации); сохранилось и мистическое дерево хотя от него удалились и Грифон и колесница, привязанная к нему Грифоном; другими словами, – церковь теперь состоит из малого числа верных, живущих вне лона римской церкви. Итак, это последнее толкование, по-видимому, самое правильное: при чем трудно понять, почему многие из старинных комментаторов ставили его в противоречие с ортодоксальностью Данте, трудно понять потому, что Данте, порицая здесь испорченность нравов прелатов и духовенства, нисколько не выступает здесь с учением о погрешимости самой церкви. Скартаццини. Филалет.