Единственная наследница - Ева Модиньяни

За несколько дней до отъезда Сильвия и ее подружки возобновили свою охоту за «дочерью служанки». Они опять стали подтрунивать над ней и довели до слез и ожесточения.

– Я ничего не говорю про твоего отца, – подбоченившись, как делала бабушка Вера, крикнула она Сильвии. – Я знать не хочу, кто твой отец. Но я знаю моего.

– Ну конечно, – возразила Сильвия, – теперь беги к своему папочке и нажалуйся. Это ты от матери научилась ябедничать?

– Это ты ябеда. А я не ябеда, – топнула ногой Анна. – Сейчас я маленькая, но ты еще у меня поплачешь, Сильвия де Каролис. Я тебя все-таки убью.

Девочки замолчали, а Сильвия отступила от нее – такая в зеленых глазах Анны промелькнула уверенность и решимость.

АННА. 1953

– После переговоров в Панмунхоне наконец-то, наверное, установят перемирие, – сказал американец, отхлебывая виски с содовой. У него было решительное и симпатичное лицо ковбоя, короткая стрижка и честные глаза славного американского парня из хорошей семьи. Его звали Хилари, он был из Атланты, штат Джорджия, и блестяще играл в теннис. Но война была червем, который точил его душу. – Я пошел добровольцем, – сказал он. – И провел там два года. Это было ужасно.

– Конечно, – откликнулся его друг, настроенный, казалось, на совершенно другую волну. – Война всегда ужасна.

– Нет, Арриго, ты не можешь этого понять, – настаивал американец.

Они сидели в элитарном теннисном клубе в Монце и говорили по-английски, потягивая виски с содовой в тени векового дуба, который защищал их от горячего июньского солнца.

– У нас тут тоже была война, – заметил с улыбкой граф Арриго Валли ди Таверненго. Он был на несколько лет старше своего друга из Джорджии и происходил из старинной болонской семьи – один из его предков был другом Наполеона.

– Но ты же меня не слушаешь, – с досадой воскликнул американец.

– Как это не слушаю? Я тебе даже отвечаю. – Он разговаривал с другом, но его большие темные глаза, осененные длинными ресницами, не отрываясь, следили за грациозной девушкой, которая на соседнем корте играла в теннис. Не столько ее игра привлекла внимание Арриго или ее стройные ноги и тонкая талия, сколько свет двух невероятно зеленых глаз, которые, казалось, меняли цвет, когда теннисистка, чтобы отбить мяч, поворачивалась в его сторону.

– Ах вот оно что! – воскликнул американец, хлопнув себя по лбу рукой. – А я-то, дурак, говорю с тобой о серьезных вещах.

– Если хочешь, мы можем поговорить еще о конце Сталина и убийстве Берии, – иронически ответил Арриго. – Тоже свежие новости.

– Ты ничего не принимаешь всерьез, – махнул рукой Хилари. – Постарайся хоть не забыть, что на следующей неделе мы приглашены в Рим к Кларе Бут.

– Эта дата вписана в мою память золотыми буквами, – успокоил его Арриго, положив руку на сердце подобно американскому президенту, когда тот слушает национальный гимн. Ему и в самом деле было бы лестно познакомиться с Кларой Бут Льюис, обращенной в католичество епископом Фултоном Шином, послом Соединенных Штатов в Италии.

– А пока что поедаешь глазами эту аппетитную малышку, – снова поддел его Хилари.

– Ах, то, что нам ласкает глаз, то, без сомненья, не про нас, – ответил ему в рифму Арриго.

– Шекспир? – усмехнулся друг.

– Нет, Арриго Валли ди Таверненго. – Он говорил, продолжая смотреть в сторону девушки, пытаясь поймать взгляд ее неотразимых зеленых глаз. – Шекспир был великий поэт, но он не слишком заботился о правдоподобии. Его Джульетта и Офелия были не старше ее, когда умерли от любви.

– Подача у нее хорошая. Из нее могла бы получиться отличная теннисистка, – с видом знатока заметил американец.

– Думаю, что ей уготовлено другое будущее, – сказал Арриго, намекая, что он знает кое-что.

Американец сделал еще один глоток виски.

– Похоже, что ты ждешь от меня этого вопроса. Пожалуйста: кто она такая?

– Это Анна Больдрани.

– Дочь этого великого финансиста?

– Именно она.

– Станет шлюшкой, как и все эти богатенькие девочки. Передвигаясь по площадке, Анна отбивала мячи больше по привычке, чем по необходимости. Она старалась играть так, чтобы не терять из виду двух молодых людей, которые разговаривали и пили виски под большим дубом, и когда по ходу игры она вынуждена была поворачиваться, то чувствовала на себе взгляд больших темных глаз одного из них, красивого смуглого парня с аристократической внешностью.

Когда, закончив партию, она прошла перед Хилари и Арриго, направляясь в душ, она приняла неестественно строгий вид и все больше ощущала себя в плену этого томного горячего взгляда, который вызывал у нее никогда прежде не испытанное беспокойство. По ее изящному стройному телу пробежала легкая дрожь, хотя она давно уже привыкла к оценивающим и любопытным взглядам людей своего круга и могла даже представить себе комментарии, которые произносились у нее за спиной. Ни для кого не было секретом происхождение Анны. Но дочь Чезаре Больдрани была недосягаема. Несколько месяцев назад ей исполнилось тринадцать, но она казалась старше своего возраста. Несмотря на то, что она была избалована и обласкана влиятельнейшими в стране людьми и сознавала, что принадлежит к самому избранному обществу, она не отказывалась от своего происхождения и гордилась своей матерью, которая продолжала жить скромно, чуждая этому миру, довольная тем, что взирает издалека за уверенным взлетом дочери.

Выходя из душа, она снова увидела «Очи черные» под руку с какой-то вихляющейся девицей, одетой изысканно, но сильно накрашенной. Подойдя поближе, Анна узнала ее по голосу, хоть он и не был уже таким пронзительным и нахальным, как некогда в колледже урсулинок в Сан-Ремо.

– Ущипни меня, Арриго, – воскликнула девица. – Я сплю или это и вправду моя бывшая однокашница Анна Больдрани?

Анна дружески улыбнулась ей, протянув руку.

– Это ты, Сильвия де Каролис, – сказала она со светской непринужденностью. Она очень изменилась за прошедшие годы. Лучшие учителя и тот избранный круг, в котором она вращалась, сделали из нее то, что называется «комильфо», хотя в иные моменты в ней и появлялся оттенок той грубоватой простонародной агрессивности, но это вовсе не мешало ей. Во время летних каникул она посещала элитарные колледжи во Франции и Англии, стараясь отшлифовать свои манеры и отточить свой природный ум.

– Кто бы мог подумать, – растягивая слова, сказала Сильвия, – что из нашей маленькой куколки когда-то родится такая бабочка.

Анна усмехнулась про себя, услышав это банальное замечание.

– А ты все такая же, – заметила она. – Есть люди, которые никогда не меняются, даже если и кажутся другими. – Она разговаривала с Сильвией, но чувствовала на себе завораживающий взгляд мужчины, стоявшего рядом с ней, того, которого она уже успела прозвать про себя «Очи черные».