Урусут - Дмитрий Рыков

– Черт, – выругался майор. – Ни туда, ни сюда.

– А мы все равно применим крайнюю степень дознания, не переживай, Артур Алиевич, – сказал начальник.

Вадим Русланович растерялся.

– Надеюсь, – испуганно спросил он, – это не…

– Ногти здесь давно не вырывают, – улыбнулся Рашин. – Вот просто с помощью вашего же института и ваших же ученых создали так называемую «сыворотку правды». Вколол два-три куба – и понесся поток сознания. Делается магнитофонная запись, затем прослушивается. Если есть важное, оно вычленяется.

– А это вредно для здоровья?

– Очень, – улыбнулся полковник.

– А больно?

– Очень! – оскалился Кердыев.

Принесли чай.

Гриша вел мальчишку вниз, где-то между вторым и первым этажом наклонился к его уху и тихо произнес:

– Ну ты настоящий перец, пацан!

Олег удивился.

– Спасибо, – ответил он.

– А ты правда Степанцову вчера руку сломал?

– Степанцов – это Вася?

– Угу.

– Правда.

– А правда, что еще нос, и все пальцы на сломанной руке?

– Правда.

Дошли до коридора, двинулись вдоль стен.

– Пацан, ты чума! – цвел «шкаф». – Меня только не надо.

– А тебя пока не за что.

– А что за стиль такой? Китайский? Японский? Корейский? Как называется?

Белый Лоб остановился и посмотрел гэбисту в глаза.

– Разводишь, чтобы я тренера сдал?

– Пошел ты! – обиделся Гриша. – Шагай! Я для себя хотел. Если будет хоть малейший шанс, обязательно начну учиться. У нас, кроме самбо да владения ножом больше ничего не преподают.

– Тогда скажу. Называется дзюдзюцу.

– Как-как?

– Ну, джиу-джитсу – но правильнее: дзюдзюцу.

– Спасибо!

– Не за что.

Дошли до камеры, тут же появился Уткин.

– Приказ, – сказал Гриша, – смирительную рубашку одеть, но не туго, и к койке пристегнуть не туго. Принести воды. Будет орать, что хочет к параше, хоть по десять раз за ночь – развязывать и предоставлять такую возможность.

– Так это… – опешил Уткин.

– Выполнять!

– Есть! Разрешите сходить за чайником для воды!

– Двигай.

– Спасибо, Гриш, – поблагодарил Белолобов. – Быстрей бы только он, а то спать хочу – глаза слипаются… По-моему, заболел я какой-то фигней. По двадцать часов в сутки бы дрых.

– Ну, так и спи, пока спится. Если им от тебя что-то надо, то уж потом и придремать не дадут – каждый день станут на допрос водить.

– Так я не знаю, что им надо.

– Да не ври. Иначе бы здесь не оказался. Так, совет, не навязываю, не по службе: лучше сразу расколись. Измучают.

– А есть такие, что не раскалывались?

– Слухи. За все сталинское время – два-три человека. Оставшиеся все ломались.

– О-ох, – Белый Лоб лег на койку и отвернулся к стене. – Гриш, тогда при этих самых «дознаниях» держись от меня подальше. Если совсем допекут, я с собой в могилу, всех, кто будет рядом, заберу.

– Не сможешь.

– Увидим.

Вбежал Уткин с чайником, Олег принялся жадно пить из носика, вдруг оторвался, упал на койку и отрубился.

– И как его теперь в рубашку засовывать? – почесал затылок служака.

– Твоя работа, ты и думай, – ответил чекист и вышел.

Дошагал до телефона, снял трубку, три раза крутанул диск.

– Слушаю! – недовольно буркнул секретарь Рашина – он видел, откуда поступил звонок.

– Лейтенант Рядко, сопровождавший арестованного, спрашивает разрешения доложить товарищу полковнику о поведении Белолобова. Есть информация.

– Сейчас… – еще более недовольно буркнул секретарь. Стукнула о стол трубка. Прошло три минуты. Шуршание, голос: – Поднимайся. Пулей.

«Холуй», – подумал Григорий и бросился вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Вошел в приемную.

– Иди, – махнул рукой секретарь.

Лейтенант постучался и открыл дверь. Перед сидящей троицей стояли стаканы с чаем и початая бутылка коньяку. Только что какой-то смешной эпизод или фраза довели Кердыева до беззвучных колик, он просто давился от смеха, хозяин кабинета снисходительно улыбался. Он поднял глаза и спросил:

– Чего тебе, Гриш?

– Разрешите доложить.

– Валяй.

– По пути следования к камере вступил с арестованным в контакт.

– Какой? Половой? – подал голос Алиевич и сам же заржал.

– Товарищ майор! – рявкнул Леонид Алексеевич, хотя на миг и сам усмехнулся.

– Боевая техника, с помощью которой он нанес увечья капитану Степанцову, называется не каратэ. Это дзюдзюцу, то есть джиу-джитсу. Далее: ему показалось, что я хочу узнать имя тренера. Значит, такой тренер есть. Еще: он чем-то болен, ему нужно для сна около двадцати часов в сутки. Это можно использовать. Еще: я предложил ему рассказать то, чего от него ждут, иначе, мол, дойдут до крайней степени и все равно сломают. Он ответил: буду уходить в могилу, заберу с собой всех, кто тогда окажется со мной рядом, так что ты, мол, Гриш, держись от меня подальше.

– Дела… – задумчиво произнес полковник. – Очень уверенный в себе молодой человек, очень. Всех, кто будет рядом…

Вадим Русланович, поправив очки, поднял руку, но Рашин его остановил, поднялся, застегнул пиджак и громко проговорил:

– Лейтенант Рядко! Объявляю вам благодарность!

– Служу Советскому Союзу! – гаркнул офицер.

IV

Олег проснулся совсем разбитым. Еще и подташнивало. Наверное, безотходное советское пищевое производство давало о себе знать. Что из мяса нельзя продать – на фарш, из него и котлеты, и клецки для супа.

Ремни вокруг запястий были затянуты на удивление слабо. Можно попытаться высвободить руки – а толку?

– Уткин! – позвал он. И еще громче: – Уткин-Прибауткин!

Звякнул засов, вошел служака, и сразу, по обыкновению, начал почесывать затылок.

– Ну ты и дрыхнешь! – заметил он.

– Так долго? – с сожалением спросил Олег.

– Ну. Заснул вчера в пять дня, а сейчас – восемь утра. Я уж тебе и ужин приносил, и завтрак – по фигу, ты как мертвец.

Белый Лоб почувствовал легкое урчание в животе.

– И что на завтрак?

– Каша. Перловая.

– С тараканами?

– Хе. Не без того. Вместо изюму!

– Ну так неси.

– Фигушки. Все по распорядку. Жди теперь обеда. Давай развяжу.

– Давай.

– Чаю могу налить.

– Налей.

Уткин вышел, закрыв дверь, Олег совершил свой весьма видоизмененный утренний моцион.

Опять звякнул засов, но вместо служаки с чаем появился очередной «шкаф» с пустыми руками.

– Собирайся, – приказал он без всяких «здрасьте – доброе утро».

– А где Гриша? – спросил Белый Лоб.

– Был Гриша, стал Миша. Сменился он. Двигай, в темпе!

– Что, даже чаю попить не дашь?

– Вон, у тебя чайник с водой на столе стоит, попей воды.

– Блин, жандарм ты какой-то, Миша.

– Поквакай тут еще! И без воды оставлю.

Олег припал к чайнику – напился с запасом. Кто знает, куда отправят и когда он теперь вернется?

Из коридора его повели к лестнице, да не к той. И не вверх, а еще уровнем ниже. Тут стояла сырость и казалось мрачно до жути.

«Наверное, где-то здесь “пыточная”, – подумал Олег. – Вернее, несколько “пыточных”. Вот попандос, так попандос…»

Миша доставил его в помещение, напоминающее операционную – все стены покрыты угрюмым серым, когда-то бывшим белым, кафелем. В центре располагалось кресло, похожее на стоматологическое, только с ремнями на подлокотниках.

«Трандец, приплыли», – подумал Белый Лоб и начал тоскливо озираться. Самое обидное, что в теле сил не чувствовалось – ну вовсе никаких. – «Водичка! – догадался он. – Подсыпали какого-то говна, конечно, чтоб больше пальцы не ломал. У-у, гады!»

– Что волком смотришь? – недовольно спросил здоровяк. – Ты думал, в пионерлагерь попал?

– Мудак ты, Миша, – ответил арестант. – Пересекутся в жизни дорожки, сломаю я тебе твою бычью шею.

– Ну-ну, – оскалился «шкаф». – Очень страшно.

В комнату вихрем влетел Кердыев, за ним – тощий мужик в докторских халате и колпаке, и еще двое громил. Без команд, разговоров и предисловий «школьника» взяли за руки и силой усадили в кресло. Зачем? Он бы и не сопротивлялся – бесполезно. Сначала закатали левый рукав, затем пристегнули запястья, сгибы локтей, протянули ремни и защелкнули замок на груди.

– Алиевич, – произнес Олег, – открою маленький секрет. Как другу. Тот свет – он есть. И будешь ты за свою деятельность голой жопой в горящие угли засунут не единожды.

– Я – коммунист, – спокойно ответил майор, – и в ад не верю. Приступайте, – скомандовал он «врачу».

– Один куб или два? – спросил тот.

– Что?! – подлетел Кердыев. – Три!

– А выдержит? – с сомнением спросил «доктор».

– А не выдержит, – со злостью посмотрел Алиевич Белолобову в глаза, – туда ему и дорога.

У этого уравнения решение отсутствует. Слишком много неизвестных. Очень мало времени на поиск ключа.

– Суки! – вырвалось откуда-то из глубины, из очень далекого далека, само по себе. Полились песни. – Скажи мне, брат, о чем мечтаешь ты-ы? – орал Олег. – Нью-Йорк – он далеко от Воркуты-ы!.. А на черной скамье-е-ее, На скамье подсудимы-ы-ых Сидит дочка-красотка-а-а И красавец жига-а-ан… Наверх, о товарищи, все по местам! Последний парад наступает! Врагу не сдается наш гордый «Варяг», Пощады никто не желает!.. Вам всем – на гей-парад, в первые ряды…