Витязь. Содружество невозможных - Любовь Колесник

Ей до зарезу нужны были десять минут — десять минут молчания, для себя, чтобы понять, что произошло. Растерянная, опешившая.

И этого времени хватило — Ирма бережно сунула в шкафчик на стене пластиковый тест, украшенный двумя полосками, и решительно запахнула на себе махровый халатик. Ну и что, что сорок три. Ну и что!..

Она глянула в зеркало — двадцать пять, максимум же двадцать пять! И торжествующе улыбнулась.

Счастливо. На пару секунд. Потом замерла — а спираль?.. а как же спираль? К врачу, срочно к врачу, срочно…

Снова врубила айфон.

«Получено одно новое сообщение»…

— Алина! Алинка-а-а!

Сверху раздался дробный бой каблуков — девушка летела, реяли белоснежные волосы, взблескивала сережка в пупке. Алина сжимала в руке телефон.

— Мам! Мастер эсэмэску прислал с пеленгатора, ну, с этой штуки, которая в руке у него, ма-ам! Они в бар какой-то едут… Тот бар, где ты тусила раньше, да, мам? Бежим!

Ирма бросилась одеваться, хватала то кофту, то сумочку, то телефон.

— Они победили… Алина, победили и уходят — опять, опять, они-и-и…

Лаки присоединил звонкий лай к голосу Ирмы; Алина вылетела в прихожую — собранная, полуголая, в шнурованных сапогах под колено.

— Я вниз, — жестко рявкнула девушка, — догоняй, матерь дома!

Этажи, этажи; почему не стала ждать лифта? Неизвестно. Подземная парковка, машина матери… нет — вот!

Возле «Хаябусы» неспешно вошкался Вадим. Что-то протирал, наполировывал. Увидел Алину — молча сел в седло и кинул девушке шлем.

— Вы… я… а вы откуда?..

— Мы едем? — вопросил светлоглазый жилистый мужчина, чуть прищурившись.

— Едем! Да, дядь Вадим, пожалуйста… Ма-а-ам! Догоня-ай!

Позади хлопнула дверь Ирминого авто.

Пальцы привычно сжались на холодном металле ручек, коленки — на пластике. Мотоцикл взревел — и Алинка вдруг разрыдалась в широкую спину человека, в парфюм от «Адидас», в тугие мышцы, напружинившиеся под серой джинсой.

Она плакала и плакала, тычась лбом в спину не того мужчины, вдыхая не тот запах. Мотоцикл, громадный, тяжелый супербайк, шел уверенно, ровно, но покорно тормозил на светофорах, не превышая дозволенный скоростной режим.

Наконец «Хаябуса» оказалась у того самого бара, и Алинка, не дожидаясь, пока желтая туша полностью остановится, чуть ли не кубарем свалилась с пассажирского сиденья — и, отбросив шлем, побежала по полупустому бару к задней двери; туда, где, мать говорила, Тайтингиль прошел в этот мир.

Когда дракон тяжело опустился на истоптанное пространство заднего двора, подле мусорных контейнеров и стопки монтажных плит, его уже ждали. Возле бачков курил Мастер Войны — со странным, отчужденным выражением на узком лице, словно нарисованном для идеального анимированного фильма.

Котов сидел на земле, как будто ноги не держали его. Котик был потным, шальным; он нервно жрал премиальный сэндвич воистину оркских размеров, запивая его безалкогольным мохито прямо из литрового кувшина. Из карманов запасливого Котяры торчали пакеты чипсов и сухарей, бутылки газировки и коробочки с соками.

— Ну что же, — выговорил эльф. — Что же…

Текущая из носа кровь унялась. Витязь стоял прямо, гордо вскинув подбородок, отбросив флаг златых волос. Шлем — на сгибе локтя. Надежный шлем с вязью золотых рун… и кевларовым усилением тонкого стального каркаса.

Дверь заднего двора открылась, показалось встревоженное лицо бармена Шурмана.

— Вы что это тут делаете? А? Ох ты ж, елки-палки! — Он увидел дракона и спешно отшагнул обратно в помещение, но потом любопытство возобладало, и он снова высунул нос в створку.

— Косплеим, — угрюмо ответил Котов, надкусывая шоколадку сразу до половины.

Мастер Войны развел алые рукава и выдохнул дымную спираль.

— Царевну, — сказал с торжественной надменностью.

— Лягушку, — добавил Котов, протягивая ему половину шоколадки.

Когтистые пальцы сомкнулись на серебряной фольге. Альгваринпаэллир старчески закхекал, словно засмеялся.

— Лебедь. Ле-бедь.

— Жа-ба.

Тайтингиль не слушал их привычных споров. Он стоял возле дракона и набирал алой крови в бутылку из-под газировки. Натекло; витязь плотно закрутил бутылочку пробкой и бережно убрал.

— Прости, Багрянец Небес. Я должен знать, что смогу вернуться, — прошептал эльф дракону. — Должен знать. Я могу не найти иное порождение огня и воздуха, сына первородных скал. Иного дракона… и испросить крови для отмыкания пути.

— Бери. Сколько надо. Это не важ-шно. Ты вернешшься домой. И ты будешь ж-шить, — так же тихо ответил дракон. — Я понимаю. Но ты будешшь… Ж-шенщина. Я понимаю.

— Конечно! — хохотнул Шурман. — Косплеют они. Тебя, рыжий, я помню, тащили как-то бухого уже… И принцесса ваша — мужик. Да-да, и не отпирайся. А ты-то, Дима, кого косплеишь с дредами своими? Выйди уж из кадра, ты не в образе… но вот это, вот это… — Он показал на дракона. — Вот это круто, да. Ё-моё, я всякое видел, но вот это как вы сделали, а? Надувной, что ли? Шевелится…

Котов поднялся, дожевывая шоколадку. Сделал к Шурману шаг, другой. В светлых, ярких глазах бармену привиделось что-то совсем несвойственное веселому и беззаботному завсегдатаю, любимцу девчонок Димочке Котову, Котику, Котяре…

— Ну вас, — компромиссно сказал Шурман и закрыл за собой дверь.

— Прощай, Альгваринпаэллир, Багрянец Небес. Прощай. Пора, — говорил эльф, касаясь златой и алой шкуры древнего зверя.

Дракон кашлянул, опуская морду — кровь, текущая из раны на шее, щедро пролилась на заветный камень, вмурованный в асфальт.

Засверкало, словно меж собравшихся вместе троих завертелся зеркальный дискотечный шар.

— Ну вот и все, — выговорил Тайтингиль. — Вот и все.

Альгваринпаэллир умирал. Тайтингиль обнял огромную морду двумя руками и припал, запев последнюю песнь — песнь для Багрянца Небес.

Ирмы не было. Она, видимо, не успевала проститься.

— Куда собрались, сволочи?

— Оля? — ахнул Котов.

Девушка стояла в дверях черного хода; темные волосы в ухоженном каре, накрашенные губы, смуглая кожа.

И пистолет с глушителем в руке.

Оля. Алора-лучница.

Асфальт подле ног Котика взорвался мелкими крошками, и орк взвизгнул, подпрыгивая.

Порожденное магией сияние ширилось, увеличивалось, уже готовое поглотить всех.

— Мы уходим! — крикнул Тайтингиль, прерывая благую песнь. — Уходим!

— Да никуда вы не уйдете! А тебя я убью первым, болтливый придурок! Все мне испортил, все! А складывалось: парень был, работа была…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});