Дочь реки (СИ) - Счастная Елена

Гроза все же спустилась с крыльца, нарочито уверенно впечатывая шаги в ступени. И Голову, кажется, держала слишком высоко, стараясь силы обрести, зачерпнуть хоть откуда-нибудь. Из земли, из света Ока, из далекой пока речной воды. Иначе сердце просто остановится. Кажется, вот бьется неровно, словно трепыхается, а в другой миг — раз — и перестанет.

Так и поплыла женская вереница прочь из ворот, через спящий еще посад — и песня тихая, осторожная разлилась по улице, гуляя между бревенчатых стен, сплетаясь с хрустом ореховой шелухи под неспешными шагами. Гроза молчала: не хотела девушкам подпевать. И хотела бы вообще никак ни в чем не участвовать, да так еще больше можно богов разгневать. Что тогда случится, кроме того, что Гроза уже потеряла Рарога? Что еще заберут из ее стремительно пустеющей жизни?

Гроза прижала ладони к губам, опустив наконец голову — не вынесла даже обрывков мыслей о любимом. Все, что есть у нее отдала бы за то, чтобы он ждал встречи с ней в своем стане, среди дружек и приятелей. Да что отдать? Что есть у нее? Косы — и той уж нет.

Не успело еще Око подняться над зеленой полосой леса, над весью, что раскинула камешки изб у подножия великана-Волоцка, словно требу чуру — а женщины добрались уже и до заветного места в окружении берез и лип, что росли густо, надежно скрывая выбеленный светилом камень, который давно уж поднялся из воды и теперь стоял на берегу несчетные годы, опустив в реку только краешек.

Вир, вир, вир, серебряна Водица,

На Водице есть престол-столица,

На престоле лепая девица,

Шелковые волоса, ненаглядная краса,

Руки золотые по рамена,

Ноги серебряны по колена!

Неслись звонкие голоса женщин, ударяли в спину, словно подталкивали. Девушки захлопотали вокруг Грозы, как зашла она в реку, скинув поневу и рубаху. Бережно ополоснули ее прохладной поутру водой. А она только и слышала, что успокаивающий голос реки. Может, была то мать, а может сама многомудрая Волань пыталась унять тревоги и саднящую боль свой крови. Обнимали ласковые струи лодыжки, стекали по плечам и заострившейся груди. И песня словно глохла в ушах. Заменяло ее что-то другое: пустота, кажется, и будто бы воля более сильная, чем воля князя. Гроза сомкнула руки у шеи, мелко содрогаясь от прохлады. И все слушала, слушала неразборчивый шепот — воды, листвы берез и травы, что сгибалась и выпрямлялась под легким ветром и блестела, словно лезвия.

После на берегу, усадив Грозу на теплый, покрытый чистой ширинкой камень, Драгица принялась расплетать ее косу. Работа то небольшая — уж что там осталось от былого — да все равно наставница так степенно это делала, будто волосы до самых колен у подопечной спускались. Она бормотала заговор особый, что защитил бы невесту от сглаза: нынче ей весь день в окружении люда быть. Гроза сидела, чуть запрокинув голову и прикрыв глаза. Мелькали пятна света по векам. Грело светило лицо, спускаясь мягкими пальцами по шее и плечам, помалу подсыхающим после омовения. Редкий гребень неспешно прошелся, разбирая пряди. Легонько закололо кожу головы и мягкое блаженство растеклось по телу. Словно тонкие полосы особой силы пробегались от макушки до шеи, едва касались обрезанные пряди плеч, когда Драгица отпускала их на миг. А после снова водила и водила гребнем, точно убаюкивая. Слова ее размеренные, звучащие ровно и низко, будто бы отсекали острым лезвием другие звуки: уже совсем не слышно пения птиц и голосов девушек, что ходили кругом и, собирая цветы, сплетали их в венки. Самые красивые и пышные будут для жениха с невестой, пока не придет время покрывать голову супружьим платком.

Как перестала Драгица холить волосы Грозы, как она вынырнула из топи охватившей ее неги. Подошла неспешно, даже степенно Бажана — дочка старейшины из веси — и смущенно улыбнулась, опуская на голову ее пестреющий разноцветьем венок. Стек запах его душноватый вниз, точно платком окутывая лицо. А Гроза даже не шелохнулась, еще не сбросив до конца странную онемелость, словно заговор на нее какой навели. Нешто всех невест так успокаивают, чтобы не могли ни воспротивиться, ни страху и волнению поддаться? Сейчас она и пальцем двинуть не могла: сади в свадебный поезд да и вези куда хочешь. Поставь куклой перед взором богов и волхвов — она и слова не скажет, потому как язык не ворочается.

Оттого стало жутковато. Гроза перевела взгляд на Драгицу, которая уже подпевала потихоньку девушкам, словно бы ничего и не делала. И в первый раз закралось в мысли подозрение: уж не ведает ли она каких слов тайных — чтобы прошла свадьба спокойно, без вывертов от Грозы, раз уж ей все равно суждено случиться?

Едва придя в себя, Гроза все ж плавно поднялась с камня, дотронулась легонько до венка на голове, травинки с которого так и мелькали перед глазами. Она подошла к реке и присела на корточки у края воды. Опустила в него ладонь — и та отхлынула прочь, закачалась только едва трогая кончики пальцев.

— Если ты слышишь меня, Волань. Если ты слышишь меня, матушка… Пусть Измир меня услышит тоже, коли он еще жив. Он по воде ходит, воду вокруг себя видит. Пусть узнает, что я его жду. Всегда жду.

Она опустила голову. По щекам скатились слезы и упали в воду. Только мгновение одно — едва заметные круги — и растворились, смешались малыми каплями с рекой. Разве же хоть какой-то след остался?

— Гроза! — окликнула ее наставница. — Идти пора.

Она смяла пальцами мокрый песок, зарываясь в него едва не до запястья. Но все же встала, встряхивая кистью. Ласковая прохлада реки еще была с ней недолго, а после пропала — и сухие песчинки осыпались по дороге.

Второй венок отнесли в стан жениха. Нынче в мужском тереме тоже людно да шумно. To и дело сновали по двору мужи. Гроза успела даже мельком увидеть княжича Обеслава, страшно похожего на отца. Такого, каким Гроза его знать не могла, но каким увидела вдруг. Он голову только едва в ее сторону повернул, кивнул коротко — да и скрылся в хоромах. Намедни приехал, как только прознал, что отец вдругорядь женится.

Едва, кажется, женщины скрылись в невестиной горнице, как зашумели за дверью мужские голоса. Нынче только дозволено было мужам в их терем войти свободно: сопровождая жениха. Гроза так и застыла внутренне от звука зычных окликов — и скоро ввалилась шумная гурьба внутрь. Едва разместились они вдоль стен, смущенно замолкая. А как не смутишься, когда зыркают строго женщины и девицы, не желая просто так невесту отдавать? Но вперед вышел Владивой: Гроза нынче его первый раз увидела. И будто не было между ними тех распрей. Не обижала она князя, сбегая и осыпая дерзостями: он был будто бы на много лет помолодевшим. Теплом отливали его обычно холодные глаза, а на губах играла улыбка, верное, заметная только одной невесте.

Как и положено, одарил князь Грозу новыми черевиками, из кожи такой мягкой, что мять ее в пальцах хотелось долго, не веря. Она надела их, чтобы уже на капище идти. И лишь девицы щебетали кругом восторженно, а невеста молчала больше, силясь взгляд на того, кто мужем ее стать должен, лишний раз не поднимать. Так оставалась еще в душе хоть толика неверия в то, что кругом творится. Что ее это свадьба: такая нежданная. И нежеланная. Завтра утро будет — и может, с восходом нового светила мысль в голове эта яснее станет, а пока Гроза не хотела о том думать.

Вместе с Владивоем под непрекращающийся гомон дружек и подруг она спустилась во двор: а там уже ждали все гости, что собрались нынче на свадьбу князя. И много их было: словно зерна в мешке насыпано. Загудела толпа, всколыхнулась, как вышли под приветливый свет Дажьбожьего ока Владивой и его невеста. И скоро гурьба вся эта двинулась к капищу, на котором не так давно правитель разорвал узы с прежней меньшицей.

Слишком хорошо все это помнила Гроза, и оттого с каждым шагом становилось тяжелее идти, словно груз ошибок и горячечных поступков падал на плечи. Она озиралась кругом, все надеясь увидеть такое необходимое ей лицо. Но вокруг были хоть и знакомые, а все какие-то чужие.