Графиня де Шарни. Том 1 - Александр Дюма

— Останьтесь!

Жильбер в изумлении замер. Он знал, что королева с трудом его выносила; впрочем, он не раз замечал, что оказывает на королеву странное, почти магнетическое воздействие.

— Я — к услугам вашего величества, — проговорил он. — Однако я полагаю, что было бы нелишним успокоить короля, а также всех тех, кто остался в гостиной, а если ваше величество позволит…

— Тереза! — обратилась королева к принцессе де Ламбаль. — Скажите королю, что я пришла в себя; проследите, чтобы мне никто не мешал: мне надо поговорить с доктором Жильбером.

Принцесса повиновалась с покорностью, которая угадывалась не только в ее характере, но и во внешности.

Приподнявшись на локте, королева проводила ее взглядом, выждала, чтобы дать ей возможность выполнить поручение, и, видя, что поручение в самом деле выполнено благодаря предупредительности принцессы де Ламбаль и она может говорить с доктором свободно, она повернулась к нему и пристально посмотрела ему в глаза.

— Доктор! — молвила королева. — Вас не удивляет, что вы оказываетесь рядом со мной в трудные минуты моей жизни?

— Увы, ваше величество, я не знаю, должен ли я благодарить за это случай или жаловаться на судьбу, — отвечал Жильбер.

— Почему, сударь?

— Потому что я слишком хорошо умею читать в чужом сердце, чтобы заметить, что это не зависит ни от вашего желания, ни от вашей воли.

— Я потому и назвала это случаем… Вы знаете, что я люблю откровенность. Однако во время событий последнего времени, заставивших нас действовать сообща, доктор, вы доказали мне настоящую преданность, я вам очень благодарна и никогда этого не забуду.

Жильбер в ответ поклонился.

Королева следила за его движением и выражением его лица.

— Я тоже физиономистка, — заметила она, — знаете ли вы, что ответили мне сейчас, не проронив ни слова?

— Ваше величество! Я был бы в отчаянии, если бы мое молчание показалось вам менее почтительным, чем мои слова.

— Вы мне сказали так: «Ну что ж, вы меня поблагодарили, дело сделано, перейдем к другому».

— Во всяком случае мне хотелось, чтобы вы, ваше величество, подвергли мою преданность такому испытанию, которое позволило бы ей проявиться полнее, чем это было до сегодняшнего дня. Вот чем объясняется некоторое нетерпение, подмеченное вами на моем лице.

— Господин Жильбер! — проговорила королева, пристально взглянув на доктора, — вы — необыкновенный человек, и я приношу вам мои извинения: у меня было предубеждение против вас — теперь его нет.

— Ваше величество! Позвольте мне от всей души вас поблагодарить, и не только за ваши слова, но еще и за то, что вы вселяете в меня уверенность.

— Доктор! — продолжала королева, словно то, что она собиралась сказать, само собой вытекало из предыдущие ее слов. — Что, по-вашему, со мной произошло?

— Ваше величество! Я — человек рассудочный, человек науки, и потому прошу вас облечь ваш вопрос в более точную форму.

— Я спрашиваю вас вот о чем, сударь. Полагаете ee вы, что причиной моего недавнего обморока послужило одно из нервных потрясений, которым несчастные женщины подвержены по причине природной слабости, или вы подозреваете нечто более серьезное?

— Я отвечу вашему величеству так: дочь Марии-Терезии, сохранявшая спокойствие и мужество в ночь с пятого на шестое октября, — женщина необыкновенная, и, следовательно, ее не могло взволновать событие, способное оказывать воздействие на обыкновенных женщин.

— Вы правы, доктор, вы верите в предчувствия?

— Наука отвергает явления, противоречащие естественному ходу вещей. Однако иногда случаются события, которые опровергают науку.

— Мне следовало бы спросить так: «Вы верите в предсказания?» — Я думаю, что высшая Доброта для нашего собственного блага покрыла будущее мраком неизвестности. Редкий ум, получивший от природы великий математический дар, может путем тщательного изучения прошлого приподнять краешек этого покрывала и заглянуть в будущее. Такие исключения весьма редки, и с тех пор, как религия упразднила роковую случайность, с тех пор как философия ограничила веру, пророки в значительной мере потеряли свою силу. И тем не менее… — прибавил Жильбер.

— И тем не менее?.. — подхватила королева, видя, что он в задумчивости замолчал.

— Тем не менее, — продолжал он, словно делая над собой усилие, потому что ему приходилось говорить о вещах, которые его разум подвергал сомнению, — есть такой человек…

— Человек?.. — переспросила королева, следившая за каждым словом Жильбера с все возраставшим интересом.

— Да, есть такой человек, которому несколько раз удавалось при помощи неопровержимых фактов разбить все доводы моего разума.

— И этот человек?..

— Я не смею назвать вашему величеству его имя.

— Этот человек — ваш учитель, не так ли, господин Жильбер? Человек всемогущий, бессмертный — божественный Калиостро!

— Ваше величество! Мой единственный и истинный учитель — природа. Калиостро — лишь мой спаситель. Я лежал с пулей в груди, потеряв почти всю кровь. Став врачом после двадцати лет занятий, я уверен, что моя рана была смертельной. Он меня вылечил всего за несколько дней благодаря какому-то не известному мне бальзаму. Этим и объясняется моя признательность, я бы даже сказал — восхищение.

— И этот человек предсказал вам нечто такое, что потом сбылось?

— Да, его предсказания показались мне странными, невероятными! Он с такой уверенностью шагает в настоящем, что невозможно не поверить в то, что ему открыто будущее.

— Значит, если бы этот человек взялся вам что-нибудь предсказать, вы бы ему поверили?

— Я, во всяком случае, действовал бы, принимая в расчет его предсказания.

— А если бы он предсказал вам преждевременную смерть, смерть ужасную, позорную, — стали бы вы готовиться к такой смерти?

— Да, ваше величество, однако прежде я попытался бы ее избежать всеми возможными способами, — отвечал Жильбер, проникновенно глядя на королеву.

— Избежать? Нет, доктор, нет! Я ясно вижу, что обречена, — отвечала королева. — Эта революция — бездна, готовая вот-вот поглотить трон. Этот народ — лев, которому суждено меня пожрать.

— Ах, ваше величество! Стоит вам только захотеть, и этот лев ляжет у ваших ног, как агнец.

— Разве вы не видели, что он делал в Версале?

— А разве вы не видели, каким он стал в Тюильри? Это же Океан, ваше величество! Он постоянно подтачивает скалу, стоящую у него на пути, до тех пор, пока не свалит; однако он умеет быть и нежным, словно кормилица, с лодкой, отдавшейся на его волю.

— Доктор! Между этим народом и мною давно уже все кончено: он меня ненавидит, а я его презираю!