Последняя инстанция - Патриция Корнуэлл

— Хочешь правду? Это был несчастный случай. Томас не умел плавать. Запнулся о веревку и свалился с палубы, вроде того, — рассказывает Джей. — Это не при мне случилось. Жан-Батист хотел утопленника подальше от верфи отвезти, дела у нас там были, а если опознали бы его...

— Чушь собачья. К сожалению, Жан-Батист записочку при нем оставил: «Bon voyage. Le Loup-garou» — «Счастливого пути. Оборотень». Так он не хотел привлекать к трупу внимание? Стоило бы перепроверить рассказик братца, а? Семья, может, за своих и горой, да только вот Жан-Батист исключение. Сдается мне, плевать он хотел на родную кровь.

— Томас был кузеном. — Будто это уменьшает преступление. — Поднимайся и делай что сказано. — Обозлившись, он указывает на болты.

— Нет, — не соглашаюсь я. — Делай что собирался, Джей, — упорно обращаюсь к предателю по имени. Мы знакомы, и я не собираюсь облегчать ему задачу, буду называть его по имени и смотреть в глаза. — Я не стану помогать тебе со мной расправляться.

За стеной послышался тяжелый удар, будто что-то перевернулось или упало на пол, а потом грохот, и сердце замерло. Слезы душат. Джей скривился, и тут же его лицо снова стало безразличным.

— Садись, — говорит он.

Подчиняться я отказываюсь, тогда он подходит ближе и отшвыривает меня на кровать Я плачу по Люси.

— Ты, рожа поганая, — восклицаю я. — И мальчика тоже убил? Позвал Бенни погулять и повесил? Двенадцатилетнего сопляка?

— Зря он сюда заявился. И Митч тоже зря. Знал я Митча. Он меня увидел. Тут уж выхода не было.

Джей стоит надо мной и словно не знает, что делать дальше.

— И тогда ты убил мальчика. — Отираю глаза ладонями.

В его глазах промелькнуло замешательство: видно, с ребенком вышла неувязочка: мальчик дался ему тяжело. На остальных ему плевать, а вот мальчишку простить себе не может.

— И ты спокойно стоял и смотрел, как он умирает? Маленький мальчик в воскресном костюме?

Джей замахивается и с силой бьет меня по лицу. Все произошло так быстро, что я даже боли поначалу не почувствовала. Просто рот и нос онемели, кожу защипало, и с лица закапало что-то мокрое прямо мне на колени. Кровь. Капля за каплей, а я просто сижу и трясусь, не сводя глаз с обидчика. Процесс пошел, теперь ему легче. Швыряет меня на постель и усаживается сверху, сдавив коленями запястья, так что я ими и пошевелить не могу. Заламывает руки мне за голову. Ох как больно локтю! Подживающий перелом звенит от боли. Талли связывает мне веревкой руки, а сам все ворчит что-то про Диану Брэй. Издевается надо мной, говорит, что Бентона она знала близко, ближе не бывает. А разве он сам не рассказывал, как Брэй на него запала? Будь глупец чуток полюбезнее, может, и оставила бы его в покое. И меня тоже. В голове гулко стучит. Я с трудом понимаю слова.

Я что же, решила, будто у Бентона со мной одной романчик был? Неужели можно быть такой дурой и верить, что он изменял свой жене, но ни разу не изменил мне? Ха, какая идиотка. Джей встает с постели и направляется к сушильному пистолету. Горбатого могила исправит, говорит он. Так что в Вашингтоне у Бентона с Брэй тоже было, а потом он ее бросил, быстренько так подсуетился, надо отдать ему должное. А такого она спустить не могла — не того поля ягода.

Убийца пытается засунуть мне в рот кляп; я не даюсь, мотаю головой из стороны в сторону. Из носа течет кровь, кляп мешает дышать. Брэй Бентона достала-таки, умняга. Она ведь и поэтому тоже решила переехать в Ричмонд, чтобы еще и мою жизнь с откоса пустить. И правильно, неповадно будет.

— Вот так, парочку раз сунешь куда не надо, а потом до конца жизни расплачивайся.

Джей снова поднимается. Вспотел, лицо бледное.

Отчаянно пытаюсь сделать носом вдох; сердце колотится, бьет, точно автомат, и каждая клеточка тела начинает паниковать. Усилием воли пытаюсь успокоиться. Учащеннбе дыхание не способствует обогащению мозга кислородом. Делаю вдох, и кровь стекает по горлу. Я закашлялась, давлюсь; сердце рванулось в грудной клетке, будто кто-то кулаками пытается вышибить дверь. Барабанит, барабанит, барабанит, комната поплыла, и я не могу пошевелиться.

Глава 34

Две недели спустя

Ради меня собрались самые обычные люди. Они сидят тихо, почтительно, пожалуй, даже потрясены. Они не могли не слышать, что произошло: последние известия раструбили повсюду. Наверное, надо жить где-нибудь в африканских джунглях, чтобы не знать, что происходило в последние недели, и особенно в округе Джеймс-Сити, где в протухшей дыре, называемой кемпингом, находилось средоточие коррупции и зла.

Казалось, все так тихо в этом Богом забытом местечке, поросшем травой и кустарником. Представляю, сколько здесь останавливалось туристов, в палатках или в самом мотеле, даже не подозревая о происходящей рядом закулисной возне.

Грозные силы скрылись, точно смерч, который унесся в океан и исчез там. Насколько нам известно, Бев Киффин жива. Джей Талли тоже. По иронии судьбы теперь его разыскивают те самые люди, с которыми он когда-то работал. Ищут день и ночь, агенты не смыкают глаз и не жалеют усилий: Интерпол присвоил беглецу красную метку, «особо опасный преступник, задержать с возможностью экстрадиции», как и его подружке Киффин. Предполагают, что злоумышленники покинули Штаты и затаились где-то за границей.

Передо мной стоит Хайме Бергер. Я — на свидетельской скамье, напротив присяжных: трех женщин и пятерых мужчин. Двое белых, пять афроамериканцев и один азиат. Волей случая здесь представлены расы всех жертв Шандонне. Думаю, руку к этому никто не приложил, но так по справедливости, и я рада случившемуся. Дверь зала заседаний опечатана коричневой бумагой, дабы оградить собравшихся от зевак и газетной братии. Нас с судьями и свидетелями провели в здание суда по подземному переходу, так же, как препровождают на суды заключенных. Все пропитано духом секретности, и судьи смотрят на меня точно на привидение. Мое лицо зеленовато-желтое, все в синяках, левая рука снова на перевязи и в гипсе, с запястий еще не сошли ссадины от веревки. Я осталась в живых лишь благодаря счастливому вмешательству провидения: на Люси был бронежилет. Понятия об этом не имела. Оказывается, она так и прилетела за мной, просто я под пуховой курткой его не видела.

Бергер расспрашивает меня о той ночи, когда была убита Диана Брэй. А я будто оказалась в доме, где в каждой комнате играет музыка. Отвечаю на ее вопросы, а сама думаю о другом, в голове витают иные образы, и в потаенных уголках души слышатся совсем посторонние отголоски. Чудом удается сосредоточиться на свидетельских показаниях. Вот упомянули контрольно-кассовую ленту, где указана моя покупка: обрубочный молоток. Затем Бергер зачитывает какой-то отчет из лабораторий, который передали в суд по протоколу, так же как и записи о вскрытии, результаты токсикологического анализа и другие документы. Бергер рассказывает присяжным, что собой представляет обрубочный молоток, и просит меня пояснить, каким образом поверхность инструмента совпала с чудовищными повреждениями на теле Брэй.

Некоторое время заседание идет в таком же ключе. Говорю, а сама гляжу на лица тех, кто здесь собрался судить меня. Присяжные, которые только что сидели с безучастными лицами, заинтригованы, потом поражены, шокированы. Когда я описывала сколы на черепе и практически вывалившееся глазное яблоко, которое болталось в глазнице, одной из присутствующих становится дурно. Здесь Бергер добавляет, что в соответствии с отчетом лаборатории инструмент, обнаруженный в моем доме, имел на себе следы ржавчины. Далее она задает мне вопрос, был ли ржавым молоток, приобретенный мною в магазине скобяных товаров после гибели Брэй. Отвечаю отрицательно.

— Реально ли, чтобы подобная вещь проржавела за каких-то несколько недель? — спрашивает она напрямик. — Как по-вашему, доктор Скарпетта, могло ли молоток проесть от оставшейся на нем крови настолько, что он оказался в таком состоянии, в каком был обнаруженный у вас инструмент? Тот самый, что вы видели в руках Шандонне, когда он напал на вас?

— На мой взгляд, такое маловероятно, — отвечаю я, зная, что в моих интересах ответить именно так. Хотя и не важно: я бы сказала правду, даже не будь это в моих интересах. — Кроме того, полицейские по идее должны убедиться, что молоток сух, прежде чем помещать его в пакет для сбора улик, — добавляю я.

— А сотрудники лаборатории, которые получили обрубочный молоток на исследование, отметили, что он ржавый, верно? Я правильно зачитываю отчет? — Она слегка улыбается. На Бергер сегодня черный костюм в тонкую голубую полоску; разбирая дело, она перемещается по залу мелкими шажками.

— Я не знаю, что говорится в отчете лаборатории, — отвечаю. — Не читала.

— Ну разумеется, не читали. Вас не было на службе около десяти дней. А этот отчет нам сдали позавчера. — Она бросает взгляд на распечатанную на протоколе дату. — Только здесь действительно говорится, что инструмент с кровью Брэй был ржавым. Он выглядел старым, а как я понимаю, продавец скобяных товаров утверждает, что молоток, который вы приобрели у него вечером шестнадцатого декабря — почти через двадцать четыре часа после гибели Брэй, — однозначно таковым не был. Вам продали совершенно новый инструмент. Правильно?