Возвращение из Трапезунда - Кир Булычев

Загремела цепочка. Затем скрипнула задвижка — без помощи хозяина с черного хода войти нелегко.

На кухне тоже было темно. Только у Распутина в руке свечка.

— Ты чего закрываешься? — Распутин подозрительно смотрел на шапку с опущенными ушами и поднятый воротник.

— Мы же сговорились, — нашелся Юсупов, — чтобы сегодня про нас никто не знал.

— Верно, верно, — сказал старец.

Он тоже был взволнован — он ждал визита в знатный дом, ибо был тщеславен и в глубине души пресмыкался перед знатью. Потому проклинал и клеймил князей и графов за то, что не любят народ и не помогают государю править Россией.

Они прошли в спальню, где Распутин, бывший до того в длинной ночной рубахе, натянул черные бархатные шаровары, белую шелковую рубашку, вышитую васильками, подпоясался малиновым шарфом. И сразу стал похож на скомороха или на актера, изображающего русского мужика. Шуба и бобровая шапка валялись на сундуке, и Распутин молча одевался, потом сунул ноги в высокие валенки.

— Теперь и идти можно, — сказал он.

Теперь и умирать можно, мысленно поправил его Юсупов.

— Ну что, сначала к цыганам или потом? — спросил старец. — А то ждут нас там.

— Можно и к цыганам, — стараясь казаться равнодушным, произнес князь.

Распутин сразу всполошился.

— А что? К тебе нельзя? — спросил он. — Мамаша приехали?

— Не беспокойтесь, — сказал Феликс. — Мама с Ирэн в Крыму, еще не приехали. У меня сегодня товарищи были, да разъехались.

— Не люблю твою мамашу, — признался старец, направляясь к кухне. — Небось с теткой Лизаветой дружит. Они все на меня матушке клевещут. Матушка мне их клеветы сразу передает. Не получится у них.

Во дворе старец сказал:

— Хочу посмотреть, как ты дворец отремонтировал. Люди хвалят, говорят, как царский.

— Сейчас и посмотрите, — сказал Феликс.

Вдруг его начала молотить дрожь, и он, чтобы скрыть ее, сказал:

— Что-то сегодня мороз сильный.

— К утру еще сильнее будет, — ответил Распутин. — А ко мне днем Протопопов приезжал. Знаешь зачем? Не выходи, говорит, из дому два дня. Есть сведения, что тебя ночью убивать будут. Или сегодня, или завтра. Ничего себе, даже охранить не могут. За что им батюшка деньги платит?

Распутин говорил не уставая, ворчал, но без злобы, хотя Феликсу, конечно же, было страшно слушать эти слова — словно старец испытывал его, намекал на то, что обо всем ему известно.

— Поедем, поедем. — Князь старался казаться спокойным. Он взял с сундука шубу и стал надевать ее на Распутина. Если бы нож — сейчас бы ударить его — никто не догадается. Или еще лучше — пистолет! Нет, так нельзя, у него в комнатке за кухней прислуга спит.

— Деньги-то, деньги забыл! — Распутин вырвался, открыл сундук. Пачки денег лежали там, завернутые в газеты. Распутин вытаскивал деньги из бумаги и совал в карманы шубы.

— Столько денег? — Князь не удержался, вопрос получился глупым.

— Сегодня получил, — ответил старец. — Добрые люди принесли. Мне добрые люди много денег приносят, а я их на добрые дела пускаю. Я их и не считаю, на что мне деньги считать, что я — Митька Рубинштейн, что ли?

Распутин рассмеялся, но, когда пошли по черному ходу, оборвал смех, чтобы не разбудить прислугу.

Они очутились на площадке лестницы. Дверь закрылась, и наступила полная темнота. Юсупову стало страшно, как никогда в жизни. Он даже присел от страха, опершись о стену, — сейчас Распутин задушит его, обязательно задушит. Он обо всем догадался и только ждет момента, чтобы разделаться с Феликсом.

Князю было страшно жалко себя, такого молодого, талантливого, красивого, у которого вся жизнь впереди. И какое право имеет этот темный старец, мошенник и совратитель женщин, убить его?

Он хотел закричать, но крик не получился, а снизу, с нижней площадки лестницы, послышался грубый голос Распутина:

— Ты чего застрял? Темноты боишься, что ли?

— Иду. — Феликс не сразу заставил себя последовать за старцем. Внизу хлопнула дверь. Распутин вышел во двор.

* * *

В доме Распутин хотел было идти наверх, к кабинету, но Юсупов за рукав шубы потащил его вниз.

— Там все накрыто, — сказал он.

Только бы друзья не зашумели! Распутин чуткий, как лесной зверь.

— Почему в подполе? — удивился Распутин. — Ты мне не говорил. Что же, ты меня в дворницкой принимать будешь?

— Я люблю те покои. — Юсупов вел его вниз по лестнице, толкнул дверь в подвал. — Никто не побеспокоит, можно с друзьями посидеть. У меня сегодня уже были, только ушли. Видишь, я слуг отпустил, некому со стола убрать.

— Ну и правильно, что отпустил. — Вид стола с остатками чаепития успокоил Григория. Он повесил шубу на вешалку в узкой комнате, а сам прошел в столовую. Но садиться не стал, а повторил: — И чего этот Протопопов меня оберегает? Я ведь заговорен от злого умысла. Пробовали, не раз пробовали меня жизни лишить, да Господь все время просветлял. Вот и Хвостову меня погубить не удалось. Прогнали Хвостова, где он? А я вот тут, добро людям несу. А кто меня тронет, тому плохо придется.

Если бы Юсупов был в заговоре одинок, если бы не было товарищей, что сидели над головой, шептались и ждали, он не посмел бы тронуть старца. Но сейчас отступать нельзя — жизнь один раз дается, сегодня не сделаешь обязательного, и упустил свой жизненный шанс!

— Шоффэр у тебя толстый, на шоффэра непохожий. Иудей?

— Француз, — сказал Феликс. — Жан.

— И лицо у него такое странное — где я его видел?

— Да в моей машине и видел.

— У тебя другой был, рыженький.

— Они сменяются, — сказал Юсупов.

Им овладело нетерпение. Надо все сделать скорее — пока не сорвалось. Как будто тянешь тяжелого сома и думаешь, порвет ли он леску — еще минутку… уже берег близко. Но вот сорвался, ушел в глубину!

Распутин уселся за стол, оглядел тарелки и блюда, словно полководец поле боя с вершины холма.

Юсупов сразу подвинул ему блюдо с пирожными.

— Вы эклеры любите, Григорий Ефимович, — сказал он.

Несколько секунд пальцы Распутина висели над блюдом с пирожными, потом он убрал руку.

— Нет, сладкие больно.

— Мадеры?

Все. Охота началась. Сомнения покинули Феликса. Он знал, что Распутин не выйдет отсюда живым.

Юсупов налил чаю. Самовар был велик и потому не остыл. Но угли в нем потухли. Распутин пил, не замечая, что чай едва теплый. Он начал рассуждать о том, как спасет Россию, и перешел на близкую свадьбу дочери, которую отдавали за офицера, георгиевского кавалера, что его весьма волновало — он вот-вот породнится с настоящим дворянином.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});