Доказательство Канта - Елена Янова

Тайвину его флаер, а мне — мой, это было твое решение, разве я не прав? Так что это за препарат?

— Они обещали, что безопасно перехватят его на полпути. А тебе… тебе я сама поломала, вдруг ты за ним полетишь, я бы потом тебя вытащила, через пару часов. Ребят, сказали, «займут делами». Так и получилось, мы же как раз все по вызовам разъехались накануне… И я права оказалась, ты со мной на вызов должен был идти, а пошел с лаборантами разговаривать. Я и не волновалась, ты мог в колонии остаться, но и в поле спокойно бы продержался! А препарат… Обещали, что Тайвин просто будет работать как обычно, но не у нас, тебя не тронут, и будет как раньше. Это снотворное. Такое, чтоб перепутали с… — она не стала договаривать, но я понял задумку: если бы мы поверили, что Тайвин умер, спящим его бы скорее всего выкрали из морга или вообще из могилы.

Отличная мысль, что скажешь, мы были бы просто вне себя от счастья. Я уж молчу о том, что может подумать и почувствовать человек, оказавшийся в гробу и белом халате, в каком глубоком подполье и каких условиях он бы потом работал, ясно же, что не об «Авангарде» речь шла, не говоря о прочих случайностях и законе подлости, который мог внести значительные коррективы в эту хлипкую попытку хоть как-то перехватить ученого. Меня передернуло, и я тихо спросил:

— Тебе хоть заплатили, или ты за идею работала?

Макс, не поднимая глаз, призналась:

— Заплатили. — И тут же дрожащим голосом добавила: — Я не ради денег, я ради тебя…

— Макс. — Я подошел к ней поближе, понимая, что если передавлю, то ей ничего не стоит перейти на ту сторону, где печенек больше. — Сердцу не прикажешь, ты уж меня прости. Ты можешь быть счастлива и без меня, поверь. — Я прикоснулся к ее плечу, руку она не сбросила, но и головы не подняла. — Ты очень сильно обманула сама себя. Я тебя не виню, может, и сам бы обманулся, но… это предательство. Ты же понимаешь. И я не смогу с тобой больше работать.

Она вскинула голову, на глазах у железной Макс блеснули слезы. Я, чувствуя, как по ледяной пустыне в моей душе начинает гулять стылый воющий ветер, все так же тихо попросил:

— Будет лучше, если ты уедешь и попробуешь начать новую жизнь.

— Но почему? — боевая валькирия не смогла смириться с поражением и пыталась достучаться мне если не до глубин души, то до рассудка. — Я же все сделала, чтобы все было в порядке… Ты не знаешь, я…

— Почему? — меня охватило отчаянно злое веселье, и я ее прервал, чуть не рассмеявшись. — И ты еще спрашиваешь? Ты продала его, предала меня, да всех нас, а безопасность и «как раньше» — вот, на больничной коечке валяется! — я все повышал голос, а Макс, казалось, съеживалась. — Ты не «ради меня», ты ради себя, ради своих чувств старалась! — я осекся, будто где-то внутри у меня перегорел предохранитель, и отчеканил: — Ничего больше знать не хочу. Сдай игломет, удостоверение и код-ключ. Молча. У тебя три дня, потом я вернусь на работу. Прощай.

Макс, ни слова не говоря, отстегнула кобуру, положила, не глядя на меня, на прикроватный столик вместе с документами и, пошатнувшись, вышла. Я, застыв, смотрел в окно на ночную жизнь колонии и не знал, как быть дальше. Впрочем, что делать именно сейчас, я вполне представлял.

— Открывай уже глаза, спящая красавица. Много услышал?

— Практически все. Я проснулся, когда ты зашел, не хотел мешать. — Тайвин говорил виноватым тоном, подспудно ощущая себя неловко из-за невольно подслушанного приватного разговора. — А как ты узнал?

— У спящего человека ритм дыхания другой. И глубина тоже. И седативные я тебе велел отменить на этот вечер, — невесело усмехнулся я. И тоскливо поинтересовался: — И вот и что мне теперь со всем этим делать?

Тайвин приподнялся, поудобнее устроился на подушке и, испытующе глядя на меня, спросил:

— А ты как думаешь?

— Я сейчас думать не могу, — честно признался я. — Я могу только в окно смотреть.

— Вот и смотри, это называется охранительное торможение. Твоя психика так справляется со стрессом, просто не мешай, и она за тебя сама все сделает.

— Охренительное, — пробормотал я, глядя на взлетающий с площадки флаер, наверное, с Макс за штурвалом.

— Чез, я тебе говорил уже, что иногда твой эмоциональный интеллект примерно на уровне… — начал занудствовать ученый.

— Да, знаю, на уровне табуретки. Или плинтуса. Или вообще достиг дна, но оттуда постучали. Я уже понял, — прервал я его, досадуя сам на себя. Ей, значит, лучше без меня будет, вот валенок. Мы немного помолчали, думая о своем.

— Слушай, а вот по поводу недавнего. Ты не хочешь мне рассказать, что это было? — спросил ученый.

Я, не оборачиваясь, задумчиво ответил:

— А я не знаю. Хотя что-то такое вроде один раз уже было…

— С Виком, я так и думал, — в голосе ученого прозвучали довольные нотки. — Почему ты никому ни о чем не сказал, когда впервые почувствовал что-то подозрительное в своем организме?

Тайвин испытующе смотрел на меня, а я, отлипнув от окна, толком не