Сто дней Наполеона - Эдит Саундерс

Сходный случай и с другим наполеоновским маршалом - Даву. В результате ошибки в расчетах императора 96-тысячная армия Наполеона сражается при Йене с 55-тысячными прусскими фланговыми силами, в то время как в тот же день неподалеку, при Ауэрштедте, Даву с 26- или 27-тысячным отрядом вынужден стоять насмерть против 50 тысяч пруссаков. Оба полководца побеждают, однако сколь различны обстоятельства победы! Узнав о том, что Даву разбил главную прусскую армию, Наполеон резко бросает капитану из штаба 3-го корпуса: "У вашего маршала, видно, двоится в глазах" - и в 5-м бюллетене по Великой Армии объявляет действия Даву маневром своего правого фланга, упомянув, правда, о "выдающейся храбрости и твердости характера" прославленного подчиненного. Вообще, любая похвала, достающаяся другому, является в глазах Бонапарта ущербом его собственной славе. Странная мелочность пополам с мстительностью постоянно обуревает императора: после победы Моро при Гогенлиндене в декабре 1800 года он сообщает о ней Законодательному корпусу как о величайшем подвиге, однако позднее утверждает, что эта победа результат чистой случайности и австрийской ошибки; весьма неприязненно относясь к Лафайету и не в силах открыто репрессировать политического упрямца, Бонапарт каждый раз вычеркивает имя его сына, лейтенанта французской армии, из списков на повышение, несмотря на ходатайства генералов Себастьяни и Груши, последнему из которых Лафайет-младший спасает жизнь при Эйлау. Свет Божества не может быть умален никаким иным светом, слава Божества - ничьей иной славой.

III. Немеркнущий образ

Кстати, о славе. Трансформации и вариации образа Наполеона в сознании современников, не говоря уж о потомках, - интереснейшая вещь, прибавляющая немало поучительного ко всей мифологической фантасмагории вокруг имени Бонапарта. Так, скажем, в начале 1800-х годов парижская "Газета защитников отечества" совершенно всерьез утверждала, что само имя "Наполеон" по своим греческим (!) корням означает "Львиная долина", хотя уж школьные-то товарищи Бонапарта по Бриеннскому королевскому училищу были твердо убеждены, что в свете своих француз-ских корней это имя читается как "Солома-в-Носу" (La Paille-au-nez). Огюст Барбье пишет с каким-то автопародийным восторгом:

В одежде блузника, и пьяный, и веселый,

Париж восторгом распален,

Под звуки труб и флейт танцует карманьолу

Вокруг тебя, Наполеон.

Совершенно по-другому, без флейт и карманьол, представляет себе Наполеона Англия. В то время англичане и французы вообще очень плохо ладят. Все начинается с того, что в мае 1794 года в Париже одновременно происходят два не связанных друг с другом казуса: конторщик при национальной лотерее Адмира весь день поджидает Робеспьера, адреса которого он не знает, у входа в Конвент с намерением его застрелить; не дождавшись Робеспье-ра, бравый конторщик идет стрелять в Колло д'Эрбуа - единственно по той при-чине, что адрес последнего ему известен (дело оканчивается легким ранением). Дочь торговца бумагой Сесиль Рено сутки напролет дефилирует туда-сюда возле дома столяра Дюпле, у которого Робеспьер снимает жилье; найдя девицу подозрительной, ее обыскивают и обнаруживают в сумочке два миниатюрных ножичка, которыми эксцентричная особа хотела зарезать не то себя на глазах у Робеспьера, не то Робеспьера на глазах у себя, но которыми, по правде сказать, вряд ли удалось бы зарезать не только что Робеспьера, но даже царевича Дмитрия. На основании этих двух смехотворных происшествий Комитет общественного спасения выводит версию об "аристократическом заговоре", руководимом из Лондона, и по предложению одного из главных террористов Барера Конвент принимает декрет от 7 прериаля II года (26 мая 1794), гласящий: "Англичан и ганноверцев в плен не брать". В прокламации от 1 фримера VI года Директория объявляет о намерении "продиктовать условия мира в Лондоне"; французское правительство грозится тем, что высад-кой в Англию "великая нация отомстит за вселенную", а центральное бюро Парижского кантона в прокламации от 14 нивоза VI года заявляет: "При слове "Англия" кровь кипит в жилах и сердце трепещет от негодования".

Наполеон продолжает славную традицию своих парижских предшественников, а англичане платят ему тем же. "Корсиканский выскочка", "кровавый Бони", "людоед", "кровожадный тиран", "новый Нерон", "корсиканский тигр" и "пожиратель людей" - вот далеко не полный перечень характеристик, даваемых Бонапарту по ту сторону Ла-Манша. Правда, сразу после заключения в 1802 году Амьенского мира в Лондоне большой популярностью пользуются бюсты Бони с надписью "Спаситель мира", но мир продолжается недолго{*9}, и воодушевление скептических джентльменов очень быстро проходит. Уже в 1803 году, в самый разгар страхов перед французским вторжением в Англию, на одной из афиш Королевского театра в Лондоне можно прочесть следующее объявление: "Королевский Театр, Англия

Представляет долженствующий быть успешно исполненным

ФАРС

В одном акте, именуемый

"Вторжение в Англию"

Ведущий комик - М-р БУОНАПАРТЕ

в своем ПЕРВОМ (и, по всей вероятности, последнем)

появлении на этой сцене"{*10}

И уже в 1803 году император жалуется: "Весьма примечательно, что в ходе моей великой схватки с Англией ее правительству постоянно удавалось обливать грязью мою особу и все мои поступки"; особенно больно жалит бывшего "Спасителя мира" "Таймс": "Ежедневно две из ее четырех смертельно ядовитых страниц заполнены низкой клеветой. Этот презренный листок приписывает французскому правительству все самое подлое, зловредное и недостойное, что только может представить себе людское воображение". Впрочем, то же самое Наполеон мог бы сказать и о тех многочисленных политических брошюрах и статьях, памфлетах, шансонах и карикатурах, которые наводнили Францию времен Реставрации: "чудовище" ("монстр") ("monstre") и "новый Тамерлан" ("Tamerlan moderne") - вероятно, еще не самые хлесткие выражения, отпускавшиеся по адресу человека, совсем недавно бывшего объектом безудержной и бездарной лести.

Иное дело Германия. Здесь лучшие умы всё склонны переводить на метафизику, приправленную мистикой, и на мистику, оттененную метафизикой. Гёте восторженно изъясняет наполеоновский миф, даже не подозревая цинической двусмысленности собственной сентенции: "Легенда Наполеона сродни Откровению святого Иоанна - каждый чувствует, что в ней что-то скрывается, но никто не знает, что именно". "Великолепнейшим" ("der Herrlichste") именует Наполеона Гёльдерлин, "исшедшим из ада отцеубийцей" ("ein der Holle entstiegener Vatermorder") - Клейст. Гегель пишет Нитхаммеру 13 октября 1806 года, в самый канун Йенского сражения: "Я видел, как через город на рекогносцировку проехал император, эта мировая душа (diese Weltseele)".

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});