Когда исчезает страх - Петр Капица

Ширвис умышленно употребил выражение Жгура, подливая горючего в огонь. Он умел испортить настроение. «От этой скотины добра не жди, — решил Ян. — Все равно придется обращаться к высшему начальству. Так хоть наведу панику, пусть попрыгает. Все любители пугать бывают трусами». И это подействовало.

— Какие компрометирующие материалы? Предъявите, — потребовал Жгур.

— Видите ли, к этим материалам имеют доступ только люди очень честные, пекущиеся о благе советского человека. Вас к таким, как вы понимаете, отнести нельзя.

— Что?! Я вам покажу. Вы у нас запоете по-иному…

Капитан Жгур спрятал удостоверение Ширвиса в стол, схватил трубку с зеленоватого ящика полевого телефона и яростно начал крутить ручку. Потребовав какого-то майора Красникова, он доложил:

— Мною задержан тип, выдающий себя за русского летчика. Прорывался к секретным документам. Прошу немедля зайти… Так, слушаю. Будет выполнено.

Бросив телефонную трубку на рычажок, он отошел к стене и, положив руку на расстегнутую кобуру пистолета, со злорадством сказал:

— Теперь не уйдешь! Сидеть смирно, не шевелиться!.

Майор Красников пришел не один, он привел солдата-автоматчика. Оставив часового у дверей, майор прошел к столу и взглядом смерил Ширвиса. На вид Красников был грозный вояка: черные усы его топорщились, через лоб и нос проходил красноватый шрам, рассекавший левую лохматую бровь, квадратное лицо казалось решительным. Ян, как положено младшему по званию, ловко вскочил и представился:

— Герой Советского Союза капитан Ширвис.

Майор недоуменно переглянулся со Жгуром: тот ли это летчик, о котором шла речь по телефону? А растерявшийся капитан, не зная что ответить, протянул ему захваченное удостоверение личности.

Убедившись, что стоящий перед ним капитан похож на фото летчика в удостоверении, майор Красников спросил:

— Другие документы у вас имеются?

— Пожалуйста.

Ширвис подал ему командировочное предписание и наградную книжку.

Майор, просмотрев их, с укоризной спросил:

— Как же вы себя так ведете, товарищ капитан, что принуждаете вызвать караул?

— Дело не во мне, — ответил Ян, — а в повышенной нервозности вашего капитана. Он весьма странно вел себя: сперва мирно беседовал, показывал, где хранится нужный мне материал, а затем вдруг вскочил, схватил телефонную трубку, вызвал вас и стал угрожать мне пистолетом. Прием посетителей, конечно, оригинальный, но не очень приятный. Будем считать, что капитан Жгур просто неумелый шутник.

Ян знал, как действует его насмешливое добродушие. Жгуру нечем было оправдать свое паникерское поведение.

Майор досадливым жестом остановил его и вновь обратился к Ширвису:

— Какое дело привело вас к нам?

Ян коротко изложил цель своего прихода.

Майор, просмотрев бумаги, находившиеся в конверте, в раздумье потеребил ус и сказал:

— Знаете, по этому делу вам лучше всего обратиться к генералу.

— Если вы доложите обо мне, буду очень признателен, — ответил Ширвис, стараясь быть с майором предельно почтительным.

Майор при нем позвонил адъютанту генерала и, передав просьбу Ширвиса, упирая на слова «Герой Советского Союза», стал ждать. Адъютант, видимо, сходил в кабинет своего начальника, потому что ответил не сразу, а минуты через три: генерал согласился принять приезжего и приказал принести весь материал, имеющийся у них.

— Ну что ж, пошли вместе, — сказал майор. — Только предупреждаю: докладывайте сжато, не отклоняясь от темы. А вы, товарищ Жгур, пока не отлучайтесь, — предупредил он перепуганного капитана. — Возможно, потребуетесь.

С генералом Ширвису не пришлось вести длинных разговоров. Ян показал отпечатанное на машинке письмо Ирины, валинскую запись рассказа мальчишек и все имевшиеся фотографии.

— Вызвать сюда капитана Жгура, — приказал генерал.

Когда тот явился, генерал не менее минуты продержал его под грозным взглядом, а затем спросил:

— Почему не доложили мне об этой летчице?

— Я… я полагал… она не наша подданная… И не заслуживает. Вызвала недовольство союзников… Есть порочащий материал, — сбивчиво начал оправдываться Жгур.

— Порочащий материал возник по вашей инициативе? — перебил его генерал.

— Я только попросил женщин изложить письменно.

— Для какой цели, если она, по-вашему, не русская?

— Передать товарищам из Польши.

— Значит, для очернения человека вы не пожалели времени, а вот чтоб вызволить соотечественницу из беды у вас рвения не хватило? Рискованно, не правда ли? Еще от начальства попадет за инициативу. Так думали, а?

— Виноват, товарищ генерал.

— Без признаний вижу, что виноват! Хорошо, нашлись отчаянные ребята и славные летчики Заполярья, а то ведь пропала бы женщина. И сейчас не знаем, выручим ли ее. Придется дипломатию разводить. Вы сами-то воевали?

— Непосредственно на фронте не был, но я в тылу выполнял не менее…

— Ладно, — оборвал Жгура генерал, — не будем хвастаться тыловыми заслугами. Я спросил о фронте не для вашего унижения, а для выяснения: где же рождается психология перестраховщика? Ведь человек, рисковавший жизнью за товарищей, не позволит себе этакой выходки. А раз проштрафились, то будьте любезны разбиться в лепешку — сегодня же выясните, где теперь находится летчица и как ее побыстрей вызволить. Доложите мне в двадцать два часа. Ясно? Можете идти.

Капитан Жгур резко повернулся и так щелкнул каблуками, что, утеряв равновесие, чуть не упал. Когда за ним закрылась дверь, генерал сокрушенно потер седеющий висок и сказал:

— Не раз ломал голову и не пойму: в какие годы выросла вот этакая порода службистов. Во всех делах только себя оберегают, а на остальное им наплевать. Ни стыда, ни совести! И еще мнят себя правоверными. Возьмешь такого в оборот, а он — знай долдонит: «Виноват, исправлюсь». А в чем такой может исправиться?

И генерал грозно посмотрел на Ширвиса. Тот, не зная что ответить, смог только сказать:

— Товарищи, посылавшие меня сюда, надеялись, что я встречу людей… таких, как вы.

Генерал сморщился и недовольно покрутил головой:

— Ну вот, все впечатление о себе испортил! С лестью надо бы погодить. Я ведь не легковерная девица. Еще проверять буду: правду ли написала ваша летчица?

— Мы за нее ручаемся.

— Верю, но сам не хочу быть простофилей. Ты в гостинице остановился? Сообщи свой телефон адъютанту. Думаю, денька через два съездим в английскую зону. Не смею больше задерживать…

Генерал поднялся, пожал руку Ширвису и предупредил:

— Только сам, пожалуйста, ничего не предпринимай. Знаю я вашего брата!

В коридоре, у выхода, Ширвиса поджидал капитан Жгур. Без смущения он сказал:

— Почему мне сразу не сказали, что вы Герой Советского Союза? Мы бы все уладили и без генерала.

— А я думаю — с ним лучше.

— Для вас — может быть, а мне теперь — заслуживай доверие. Не могу ли я получить у вас хотя бы копию письма летчицы? Он ведь еще тысячу вопросов задаст. Надо подготовиться.

Копии у Ширвиса были, но он сухо ответил:

— Я все оставил у генерала. А вам советую меньше думать о своей шкуре. Уверяю, она не стоит этого.

* * *

В английскую зону Ширвис поехал с генералом и переводчиком, надев парадную форму.

По пути генерал предупредил:

— Учти, англичанам сообщено, что за летчицей приедет ее муж. Так что будь любезен вести себя соответственно. Кстати, а летчица тебя признает? Не будет отворачиваться?

— Признает. Мы с ней старые друзья.

— В переговорах, мы, конечно, намекнули: приедет-де не простой офицер, а Герой Советского Союза и кавалер высшего отличия английской королевской авиации. Это, нужно сказать, произвело впечатление: англичане сделались сговорчивей. Ты, надеюсь, не забыл надеть свой крест «Ди-эф-си»?

— Здесь он.

В английской зоне Ширвиса представили какому-то высокопоставленному чину — сухощавому и необычайно вежливому старику в военной форме. Тот во время разговора, глянув на крест «Ди-эф-си», спросил через переводчика: где Ширвису посчастливилось заслужить столь высокую английскую награду? А услышав о Заполярье, старик с гордостью сообщил, что и его сын, моряк Британского флота, плавает в северных широтах и очень хорошо отзывается о русских моряках и летчиках.

Когда официальные чиновники из Комиссии по репатриации, просмотрев предъявленные документы и фотографии, о чем-то доложили старику, тот поднялся, показал в улыбке ровные вставные зубы и торжественно сообщил Ширвису, что он счастлив оказать услугу герою Заполярья и рад распорядиться о передаче пострадавшей леди не властям, а в собственные руки мужа.

В лагерь для перемещенных лиц Ян поехал с переводчиком и чиновниками из комиссии.