Red is my favourite colour - bzlkt

они спустили приказ о «помощнике» для Амелии.

Я наблюдал за ней с начала осени. Это было не так сложно, потому что она никогда не смотрела по сторонам. Не оглядывалась, не прислушивалась — вообще ничего. Её словно покинула сама жизнь, глаза посерели и угасли, и только бордовый шарф ярким закатным пятном оттенял былую беззаботность.

Сейчас она стояла передо мной так близко — протяни руку и коснись, а я не мог пошевелиться. Замер как олух с глупой улыбкой на всё лицо. А она хмурая, потерянная, испуганная.

— Милый шарф. — Рукой указал на свой подарок. И почему она стала носить его только сейчас? — Где взяла?

Амелия нервно поправила его, открывая наружу рисунок с нюхлером.

— Натти подарила.

Я замычал, оглядывая лукавым взглядом верхушки деревьев.

— Уже нашла что-нибудь?

— Мракоборец, серьёзно? — она запустила руку в карман и вытащила оттуда портсигар. Закурила, отвернулась, зашагала к пропасти.

— А что тебя так удивляет? — я не отрывал взгляда от её подрагивающих от холода плеч. От развевающихся на ветру коротких волос, струйки дыма, поднимающейся к небу.

— Ну, например, то, что ты, мистер-непростительные-заклинания, теперь борешься с тёмной магией?

Я подошёл сбоку, держась чуть в стороне, чтобы не спугнуть. Мы вместе стояли на краю и смотрели вдаль на сизые облака. Ветер жалобно завывал на фоне совершенной тишины, и в душе у меня было так же одновременно тоскливо и спокойно.

— Надо же когда-то меняться.

— Вовремя ты.

По коже сквозь одежду струилось нетерпение. Посмотреть в глаза, обнять, поцеловать, поговорить. Два года я вынашивал внутри своего скелета надежду и желание. Они разрастались, расцветали со стремительной силой и уже ломали рёбра, ища выхода наружу. Я нутром чуял, что пришло время всё поменять, и мне было совсем не страшно, как раньше — всё самое главное я уже когда-то потерял.

Она никогда не смотрела по сторонам, и мне это было на руку. Зайдя случайно в обветшалый и откровенно убогий лондонский паб, я и не думал встретить её там. Она не обратила внимания ни на открывшуюся дверь, ни на сквозняк от неё — поёжилась от холода и продолжила болтать с подругой. Я не пытался подслушивать, но, когда проходил мимо, до меня донеслась фраза, которая, готов поклясться, была послана мне самой судьбой.

«Кстати, мы с Гарретом, похоже, больше не вместе».

В тот самый миг жизнь приобрела краски, а потухающий огонь надежды вспыхнул с новой силой, и я еле сдержался, чтобы не подлететь сзади, не обнять, не закружить. Всё складывалось как нельзя лучше, и вот я стоял рядом, украдкой поглядывая на её отточенный профиль.

Где же та милая улыбка, где тот румянец смущения?

Теперь передо мной стояла новая цель — разбудить. Разбудить её любовь, нежность, трепетность. Возродить из пепла, слепить заново, не дать растаять, как первому снегу.

В этот день она больше не разговаривала со мной. Мы бродили по лесу, заглядывали за хвойные лапы, кусты, деревья, но всё, что нашли — это свежий труп взрослого волка. Это вряд ли можно причислить к уликам, но в условиях их недостатка становилась важной каждая деталь.

***

— Я отказываюсь работать с ним.

Министр закипел, как чайник, покраснев лицом так, что почти сливался с моим шарфом. Я расслабленно сидела напротив, закинув ногу на ногу, с ботинок каплями стекала талая вода, оставляя на полу грязные лужи.

— Милочка, вы, верно, забыли, что подписывали документы! — его морщинистые губы украсила елейная улыбка, и мне прямо в лицо прилетела бумага с моей собственной подписью. Я схватила её, глаза забегали, цепляя строчку за строчкой:

«…Согласие на передачу всех сведений… Полное содействие Министерству магии Великобритании…»

Чёрт, да это же тот самый документ, который я даже не успела тогда прочитать! Рассвирепев, пригвоздила чёртову бумагу к столу. Хотелось рвать на голове волосы от досады и злости. Вышла, нет, ураганом вылетела из кабинета, затопала к уже знакомой табличке. Чуть не выдернула дверь с петель.

— Что за хрень, Омин… О, Мерлин, простите!

Натти восседала кошкой на столе, обхватив ошалелое лицо Оминиса двумя руками, самозабвенно целуя его в губы и размазывая по ним свою алую помаду. Я застыла, затем закрыла дверь и плюхнулась на диван рядом с кабинетом. Глаза упорно выдавали картину, которую только что увидели, и я захохотала, сложившись пополам. «Чёрт, Натти в своём репертуаре, но Оминис?! Прямо на рабочем месте!»

Минут через пять открылась дверь, и оттуда показалась подруга: вся растрёпанная, разомлевшая и очень довольная.

— Ну и чего убежала? Присоединилась бы. — Она достала карманное зеркальце и принялась поправлять помаду, хитро улыбаясь.

— Фу, Натти! Оминис же мой друг, в конце концов. — Я сконфузилась, но хихикать не перестала, глядя на неё.

— Ну а с кем мне ещё делиться? — искренне пригорюнилась, поникла, убирая зеркальце в сумку. — Поппи от одного слова «член» вспыхивает и убегает от меня.

Я сочувственно приобняла её за плечо, загоготав уже во весь голос. Натти непонимающе косилась на меня, но обняла в ответ.

— Так, ты мне лучше скажи, тоже руку приложила? — я посерьёзнела, вспомнив, зачем вообще явилась к Оминису.

— Ты о чём? — оленьи глаза, невинно хлопающие длинные густые ресницы. Ну как можно злиться на такое чудо?

— Всё ты знаешь, не прикидывайся. — Я заигрывающе пихнула её локтем в бок. — Вообще, это было эффектно, не спорю. Но скажи Оминису, чтобы вернул, как было.

— Амели, ну почему?! — она раздосадованно всплеснула руками, опустив плечи. — Пожалуйста, дай этому обалдую шанс. — Взяла мои пальцы в свои, молитвенно заглянула в глаза.

— Шанс один, шанс второй, — я загибала пальцы, — третий, десятый, сорок четвёртый…

— Ой, ну хватит тебе! — накрыла мои руки своими. — Ничего не знаю — распоряжение есть распоряжение, так что придётся тебе мучиться. — Отрывисто пожала плечами, приулыбнулась.

— Какие же вы змеи коварные, хоть ты и не со Слизерина, — без обиды буркнула я и насупилась, сложив на груди руки.

Всю неделю, каждый чёртов день я видела это веснушчатое лицо, которое пыталась забыть полгода до этого. Смыкала до скрежета челюсти, старалась не смотреть на него, лишний раз не разговаривать, но всё равно каждую ночь что-то прошмыгивало в сердце — опять это щемящее чувство. Я была готова разорвать руками плоть, вынуть его оттуда и закопать в самую глубокую яму, лишь бы оно навсегда меня покинуло.

Память предательски закрутилась, завертелась; все кадры, покрытые уже приличным слоем пыли, снова приобрели свежий вид. Каждый раз,