Птицы - Торин Владимир

Полеты над городом отменили еще ранним утром, кнопфы и дирижабли укрылись в эллинги, а воздушные шары в этот день даже не поднимались в небо из-за пурги. Все аэробакены и навигационные подвесные маяки спустили и заперли на чердаках.

Потом прекратилось и трамвайное сообщение. Постепенно все станции в городе опустели, их смотрители погасили фонари, выключили автоматонов, остановили механические лестницы (где они были) и заперли трамвайные шлюзы. Пути по всему городу быстро замело снегом.

К половине одиннадцатого прекратили работать почтальоны. После этого двери почтамтов и щели ящиков для писем закрылись. Последняя посылка была доставлена некоему Джеймсу Ди с улицы Фергей, что в Липп. Это было известие о том, что его кузен, мистер Уилсон Ди из Докери, считает, что успеет, пока не началась буря, преодолеть весь город и добраться до кузена, с которым он и намеревается провести бурю за трольриджем. Наивный…

Следом опустели и «Фонари констебля». Сами констебли, согласно Штормовому положению полиции, перебрались в ближайшие дома, чтобы следить за порядком во время бури. Если перевести на язык жителей Горри, это значило, что прожорливых котов запирали в железные бочки со стаей озверевших крыс.

Ровно в одиннадцать часов в городе перестали принимать и отправлять телеграммы. С помощью специальных механизмов рабочие из Телеграфного ведомства опустили к земле все провода и надежно укрыли их, после чего отправились по домам. А вот пересыльщики из Пневмопочтового ведомства продолжали работать на своих станциях по всему городу в пару и дыму. Первое исходило от их взмыленных голов под форменными фуражками, а второе – от натруженных мягких мест, натертых жесткими стульчиками. Для пневмопочты сейчас начиналось самое безумное время – на нее ложился весь объем городских пересылок…

Город стремительно превращался в нечто понурое, угрюмое и заброшенное. На дверях всех цирюлен, мастерских, лавок, аптек, кофеен и пабов повисли замки. В полдвенадцатого закрылся последний паб на окраине Горри, и это был «Беспечный Бо». Какой же еще паб это мог быть?

Приказчики заперли конторы. Все джентльменские клубы, дамские салоны и даже притоны опустели. Шумно было разве что в Клубе самоубийц – там как раз намечалось праздничное собрание почетных членов у открытых окон.

Транспорт с улиц весь исчез, да и пешеходов почти не осталось, кроме тех, кто страдал неумением рассчитывать время и вдруг вспомнил о чем-то невероятно важном и умопомрачительно срочном.

Ближе к полудню город почти вымер. Дома превратились в островки, затерянные в метели. Пока что они еще светились десятками окон, хотя оставалось совсем недолго до того, как все окна закроются железными штормовыми ставнями. Со стороны это было незаметно, но внутри, в каждом из этих домов, кипела жизнь, бурлила, как в бронзовом чайнике на печке.

К примеру, в доме № 17 на улице Трум тощее лысенькое существо с острыми коготочками и фиолетовыми тенями на веках носилось туда-сюда как угорелое, и никто не хотел его пожалеть и угостить чем-то вкусным.

Сегодняшний день у миссис Присциллы Поуп был исключительно нервным и обремененным заботами. Консьержка трудилась, как автоматон-кочегар у топки, раздавая всем указания, требуя соблюдать порядок и лично проверяя, верно ли продвигается подготовка к защите дома перед бурей. Так, при этом она была вынуждена выслушивать жалобы, недовольство, подозрения, страхи, а порой и откровенные оскорбления. Кому-то, видите ли, не доставили вовремя граммофонную пластинку с записями новых вальсов, а кто-то отчего-то считал, что его срочное дело намного срочнее срочных дел прочих. И все постоянно подходили к ней и что-то спрашивали, спрашивали, спрашивали… Голова у несчастной консьержки просто раскалывалась, ее тошнило от жильцов и от их неизменно глупых просьб, от их необоснованных жалоб и незатихающего ворчания. С минуты на минуту миссис Поуп грозила сорваться…

С самого утра в доме № 17 стало необычайно шумно и людно. Жильцы сновали туда-сюда, двери громыхали от постоянного появления посыльных из лавок и различных контор. Приходил даже душеприказчик к миссис Горбль из десятой квартиры. Маразматичная старуха перед каждой снежной бурей переписывала завещание. Так как у нее никого из родных не осталось, очередным наследничком должна была стать… какая-то из ее кукол. Именно с куклами она чаще всего общалась, пила чай, обсуждала последние новости из газет и регулярно грозилась лишить наследства одних в пользу других. Хорошо хоть куклы были заперты и не высовывали носа на лестницу и, соответственно, не попадались под руку или под ногу бедной и измотанной героической женщине по имени Присцилла Поуп.

Впрочем, забот хватало и без кукол. Теплорешетка не справлялась с потоком жильцов и напором метели в двери. Возле окошка консьержки было натоптано: снег таял и превращался в слякоть, а неотесанный Бартоломью был слишком занят доставкой жильцов и их заказов на этажи и не мог найти минутку, чтобы все убрать. Миссис Поуп постоянно озиралась в поисках этих несносных детей – вот кто пригодился бы сейчас со щетками и швабрами, – но, как назло, маленькие проныры куда-то запропастились…

А еще ее постоянно подгоняли эти недотепы в синих мундирах. Констеблям вынесли два удобных кресла, но вели они себя нагло и совершенно бесцеремонно, комментируя каждое действие запыхавшейся консьержки, требуя разжечь наконец камины на первом этаже и при этом напоминая ей о том, что времени осталось совсем мало – как будто она могла об этом просто взять и забыть! Так, ко всему прочему, мистер Доддж еще и закурил свою трубку, и по всему первому этажу поползли синие облака от его смрадного полицейского табака.

«И почему они именно здесь всегда остаются?! – мучил бедную консьержку вопрос. – Почему не в шестнадцатом или восемнадцатом?! Как будто и без них мало суеты!»

Жильцы между тем упомянутую суету лишь разводили. Мистер Эдвинс вдруг решил выбить ковер на заднем дворе, мистер Драммин заказал дюжину ящиков вина («Запас на время непогоды, вы понимаете, миссис Поуп!»), мистер Блувин спустился, чтобы сообщить, что на одном из этажей им лично был замечен ошивающийся без дела снеговик, и спросил, каким это, интересно, образом тот мог проскочить мимо всегда такой внимательной миссис Поуп.

«Каким это, интересно, образом?! – гневно подумала консьержка. – Да сейчас мимо мог бы промаршировать взвод парострелков, а я бы не заметила! Столько дел! Кстати, о делах… Так, что там на очереди в списке? Ага: удостовериться, что все окна в доме перекрыты штормовыми ставнями».

– Бартоломью! – воскликнула консьержка, обращаясь к личному прислужнику, а по совместительству супругу. – Отправляйся во вторую и десятую. Закрой ставни вдовы Лилли и проверь, закрыла ли свои эта дырявоголовая карга Горбль! К слову, ты закрыл ставни на чердаке?

– Еще вчера.

– Хорошо. После того как разберешься с оставшимися ставнями, отнеси ящики со свечами и бутыли с керосином в подвал. А раз уж ты будешь в подвале, то собери заодно и кровати.

Кровати, о которых шла речь, предназначались для любого, кто окажется незадолго перед бурей возле дома или в самом доме и не сможет выбраться из-за непогоды. Обычно собирались две кровати для констеблей и еще три запасных. Как бы ни была консьержка против чужаков, ночующих на вверенной ей территории, она не могла преступить закон – особенно в присутствии его ярых (когда им это удобно и выгодно) представителей. А закон требовал впускать всех, кто будет просить помощи в бурю.

– Почему я должен постоянно собирать эти кровати? – проворчал мистер Поуп.

– Потому что такой порядок, – раздраженно ответила супруга нарочито громко – так, чтобы услышали констебли. – Не могу же я идти их собирать? Я занята здесь, как видишь!

– Мы можем поменяться.

– Ну да, не хочешь выпить «размечтин»? Тут и так кавардак – ты с ним не справишься. А мне еще нужно покормить Мо! Она ничего сегодня не ела!

Что касается Мо, то она очень плохо переносила снежные бури. Начать с того, что ее раздражали суета, шум, грязь, чьи-то нервы, висящие тут и там, словно нитки. А еще она невероятно мерзла. Поэтому уже довольно продолжительное время кошка возлежала на радиаторе теплофора, приняв своим лысым телом форму его верхней гармошчатой поверхности. Она глядела на стену у подвальной двери и, как и констебли, ожидала, когда же уже откроют наконец заслонки и разожгут три больших камина.