Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Женька толкнул дверь. За ней было нечто вроде узкого коридорчика. Справа в стене виднелся какой-то камин. Впереди чернела клетка лифта, левее ее уходила отлогая лестница. Сверху доносились легкие шаги, поскрипывание сапог.
Торопясь, волнуясь, мальчик кинулся вперед.
В этом доме очень странная парадная. Ступени идут винтом вокруг широкой пропасти проема. Взбежав на цыпочках наверх, Женька заглянул ввысь сквозь это пространство…
Человек промелькнул высоко — между пятым и шестым этажами. Ага! Значит — шестой!..
Хлопнула дверь. Ага! Левая сторона!.. Женя замедлил подъем. Торопиться теперь было не к чему. Оставалось спокойно пойти посмотреть номер квартиры и затем все обдумать: ясно — что-то делать было надо. Но что?
Вторая дверь с грохотом открылась и закрылась наверху, как будто этажом ниже. Донеслись два-три отрывистых слова. Теперь навстречу мальчику, напевая что-то себе под нос, спускался другой человек. У этого сапоги не скрипели.
Приняв самый независимый вид, Женя продолжал подниматься. Они столкнулись между четвертым и пятым этажами, и Женька радостно встрепенулся:
— Ой, товарищ Блэр! Вы? Ой, хорошо как!
Блэр в свою очередь встал как вкопанный, видимо, не менее Жени ошарашенный этой встречей.
— О, Дженни!.. Славный парень! Что сюда забрел, старый друг?
Большую удачу трудно было себе представить. Только что он, мальчишка, был один, совершенно один, а вот теперь около него появился не просто второй человек, а большой, взрослый и… сочувствующий!
— Товарищ Блэр, — не то прошептал, не то крикнул Женька, дотрагиваясь до синего макинтошного рукава. — Я… мне… тип подозрительный… туда!.. Может, шпион какой…
Дориан Блэр сдвинул брови.
— Как — шпион, мальчик? Где шпион? Кто? О чем ты?..
Задыхаясь, волнуясь тем сильнее, что англичанин, видимо, всерьез принял его неожиданное сообщение, Женя Федченко в один прием выложил все, что его поразило:
— Я сверху, товарищ Блэр… понимаете? Мне все было видно… А он — между барками… И там какой-то клюшкой из-под воды… Да вон, смотрите: вон на лестнице капли. Это, наверное, из его чемодана капало… Главное, я видел его где-то… Вот вертится, вертится в голове что-то, только вспомнить не могу. Но я ужо вспомню, я знаю…
Блэр внимательно смотрел на покрасневшего, взволнованного мальчика.
— О-ля! — сказал он, наконец, чуть-чуть улыбнувшись тонкими губами. — О-ля-ля! Ну, ну; все мальчуганы суть одинаковы. Но мне эта история чертовски не нравится. Это случилось только сейчас? Зачем ты не взял кого-нибудь с улицы?
Женька торопливо довел свой рассказ до конца. Взгляд Дориана Блэра стал еще серьезнее и строже.
— Ты говоришь — человек в шинели? Гм… гм… Поднялся на последний этаж? Тут налево?.. Гм… старый друг… очень тяжелое дело. Как теперь лучше поступить?
Он прислонился на миг спиной к стене, видимо соображая…
— Нет! — твердо сказал он наконец. — No! Старый друг… у вас есть мужество? Хорошо. Тогда сначала поднимемся наверх. Посмотрим номер квартиры. Потом вы останетесь тут. Я спущусь вниз. Приведу, кого надо… Идемте…
Они рука об руку поднялись наверх. Здесь было совсем светло. Лестница кончалась широкой площадкой. Две двери выходили на нее, две темные парадные двери барских дорогих квартир. И вообще вся лестница производила впечатление былой роскоши, богатства, солидности. Кафель площадки все еще блестел, масляная краска стен лоснилась. Только перила в одном месте, у самого лифта, были варварски сломаны зачем-то и выломаны; почти метровый кусок их стоял прислоненным к стене.
Дориан Блэр подошел к первой двери. Он прислушался, вгляделся, покачал отрицательно головой. Потом, приложив палец к губам, успокоительно взял Женю за локоть. На цыпочках они рядом направились мимо лифта в тот конец площадки. Женя хотел еще шепотом спросить его о чем-то… Но он не успел спросить… Дориан Блэр вдруг мгновенно обернулся; лицо его молнией мелькнуло перед Жениными глазами… Его лицо? Такое страшное…
Женька отчаянно вскрикнул. Но было уже поздно. Точно железными клещами схватил он Женю Федченко за плечи и с неистовой силой швырнул его в разлом перил рядом с клеткой лифта.
Раздался второй пронзительный предсмертный вопль. Потом снизу донесся глухой удар.
Дориан Блэр — английский шпион, с 1915 года живущий в России, отшатнулся от пролета и вытер лоб. Он был бледен.
— О, so! — шумно вздохнул он, уже торопливо звоня в левую квартиру. — Хорошо! Будешь знать, как ловят шпионов…
* * *В толпе громко плакали и причитали женщины. Очень бледный юноша схватил Блэра за рукав, когда он появился внизу.
— Простите, гражданин! Вы — не врач?
— О, нет… — ответил англичанин, — почему я врач? А что случилось?
— Да мальчуган какой-то свалился в пролет с лестницы и разбился…
Блэр нахмурился.
— О! И — сильно?
— Господи, да какое — «сильно?»! — закричал отчаянный голос, — совсем разбился… Насмерть! Зачем тут врач? Не видите, что ли? С шестого этажа человек упал, а они — врача. Манечка, милая! Сбегай ты за милицией поскорее: вот еще не было печали! С шестого этажа, бабочки, с шестого! А ведь где-нибудь мать родная ждет, небось… Эх, головушка бедная…
Блэр сочувственно покачал головой, пожал плечами, не торопясь дошел до угла, не убыстряя шага свернул на Офицерскую… Тут он закурил папироску. Руки его уже почти не дрожали.
* * *Сентябрь месяц принес с собой сырую беспросветную осень. Осенний лист с деревьев в лесах сбивало не ветром, а ежедневным тоскливым дождем. Дождь то лил, как из ведра, затягивая весь горизонт косыми частыми струйками, то сеял мелкой забивающейся во все щели пылью, то просто оседал из насыщенного влагой воздуха тяжелым мокрым туманом.
Плохо стало даже мужикам в деревнях. Совсем трудно солдатам на постах, в размокших окопах, в пропитанных водой кустах и порослях.
Но зато гриб в том году шел дружно, слой за слоем, успевай собирать!
Фенечку обули в сапоги, дали ей какой-то старый с чудным осенним капюшоном клеенчатый плащ. Бабка Домна оболакивалась в целую коллекцию древних домотканных свиток. Так ходили они грибничать.
Раз или два вся деревня ездила на подводах верст за десять за Душилово, на Липову гору, по грузди. Но было опасно, — не забрести бы к белым, за фронт! Тогда стали ездить в ближние места — то к Баранову за боровиками, то к Лескову за солонушками, за рыжиками. Возвращались пропитанные острым грибным запахом.
Так было бы хорошо, если бы не одна неотвязная мысль: пропал Женя. Женюрка опять пропал! Что с ним?
* * *Мысль эта мучила не одну только Фенечку.
В Петрограде, на Ново-Овсянниковском, Евдокия Дмитриевна ходила, как тень, похудевшая, бледная, с заплаканными глазами. Григорий Федченко был мрачен, и дома и на работе он думал, думал о том же. Он то и дело пожимал плечами, бормотал себе что-то под нос, качал головой. Совещался со всеми друзьями.
Приезжал встревоженный, огорченный Кирилл Зубков. Принимали меры, разыскивали: были разосланы телеграммы, сделаны запросы. Но время стояло бурное. Вся страна кипела ключом. Где тут было найти след мальчика?..
Евдокия Федченко уже не верила, что Женя жив. Вова Гамалей в Пулкове, наоборот, ни за что не допускал мысли, что с его другом что-либо случилось дурное. Старик Петр Аполлонович сердито фыркал: «Безобразие! Чёрт знает что! Хороши порядочки!..» Рухнули и планы Валерии Карловны насчет Петершуле. Вову перестали отпускать из дому даже на улицу, не то что в город…
Так прошел мокрый, ненастный, холодный сентябрь. Над Пулковом день ото дня клубились серые низкие тучи. Ветер свистел в голом парке. Дорожки, ведущие вниз, стали скользкими. Почта работала плохо. Старые астрономы лениво ходили друг к другу в гости, сердито пили суррогатный чай, ворчали, ссорились. «Отступление, наступление… Скажите, батенька вы мой, — кому это нужно?»
Пулково в те дни было вообще своеобразным местом, отдельным, обособленным мирком. Да, конечно: были у него, как и у всей русской астрономии, великие заслуги, благородные и почетные традиции, блестящая плеяда всемирно известных имен.
Но вокруг мудрых ученых, занятых большими делами, кипел, рос, боролся и двигался целый мирок чиновников от звездного неба: статские и надворные советники, причисленные к астрономии, господа с немецкими фамилиями, терпеливо выжидающие кончины великанов науки, чтобы с усилием, но цепко забраться на их седалища…
Все это давно замкнулось, отгородилось от остального мира тут, на этой горе, как в старой помещичьей мызе.
Здесь был, точно в родовом имении, старинный барский дом. Был тенистый, запущенный сад, «приют задумчивых дриад», с прудом, с каменным «хаосом», с когда-то отличными, но давно одичавшими яблонями, сливами, кустами смородины и крыжовника…
- Товарищ Кисляков(Три пары шёлковых чулков) - Пантелеймон Романов - Советская классическая проза
- Россия, кровью умытая - Артем Веселый - Советская классическая проза
- Время горбатых елей - Галина Владимировна Горячева - Остросюжетные любовные романы / Советская классическая проза
- Песочные часы - Ирина Гуро - Советская классическая проза
- «Молодой веселый фокс...» - Наталья Баранская - Советская классическая проза
- Мариупольская комедия - Владимир Кораблинов - Советская классическая проза
- Журнал `Юность`, 1974-7 - журнал Юность - Советская классическая проза
- Тени исчезают в полдень - Анатолий Степанович Иванов - Советская классическая проза
- А душу твою люблю... - Агния Кузнецова (Маркова) - Советская классическая проза
- Тысяча верст - Евгений Носов - Советская классическая проза