Государыня - Александр Антонов

   — Кто же теперь за игумена?

   — А никто, — и, перейдя на шёпот, привратник рассказал Карпу: — Ноне здесь, брат, литовцы поселились. А отца Нифонта и братию угнали один Бог знает куда. Только меня и оставили, русичей заманивать. Ждут они кого‑то. Вот и тебя впустить мог, да не выйдешь вспять, хоть и паломник.

   — Спасибо, брат. А государыни не было в те дни, как изгоняли?

   — Она до литвинов приезжала, венчалась. А вот товарка её, Пелагея, являлась, и бабу–кормилицу с двумя чадами привезла.

   — А где теперь сии чада?

   — Во благо унесли их служители Нифонта тайным ходом и кормилицу увели. Ноне лишь Господу ведомо, где они. — Монах перекрестился. — Господи Боже, спаси их души невинные. — Привратник вдруг встрепенулся. Уходи скорее, ксёндз с приживалом идут.

Монах закрыл оконце. Карп пожалел, что не узнал его имени, но спрятаться за башней успел и побежал к лесу. Ещё до того, как прийти к воинам, Карп решил, что нужно пробираться в Бреславль. «Иного пути у меня и нет. Поди, и королеву туда изгнали, и князя туда привезли», — мелькнуло у воина.

Князь Ромодановский ещё долго добирался до Бреславля. Песьянский пасечник Кирилл, хотя и был чародеем, но за отсутствием времени у Ильи, не долечил его. Что‑то затаилось в правом боку князя и ждало своего часа, дабы свершить чёрное дело. Вскоре, как покинули Песьяны, Илья поднялся в седло, а вёрст через сто от Песьян тёмной вечерней порой, когда полусотня шла рысью, конь князя сильно тряхнул его на рытвине. В сей же миг острая боль в правом боку пронзила князя, он потерял сознание и упал с коня.

Глеб увидел, как упал князь, спрыгнул с седла, метнулся к Илье, положил его на спину и растерянно посмотрел на собравшихся воинов.

   — Что делать‑то, браты? — спроси он.

Появился Пимен с кожаной сумой, в которой хранились снадобья, коими наделил пасечник. Знал Пимен, чем напоить князя, чтобы очнулся. Но снадобье подействовало не сразу. Вновь подвесили холсты меж коней, уложили князя в люльку и медленно продолжали путь на север. В первом же большом селении Глеб остановился на постоялом дворе и попытался найти учёного лекаря. Однако попытки его были тщетны. Оставалось поверить в силу снадобья пасечника Кирилла и стараниям Пимена.

Только в октябре, на Покров день, когда выпал первый снег, Илья смог встать с постели, но был он слаб до того, что его шатало, словно от ветра. В путь тем не менее тронулись. Князь Илья ехал в возке, на мягком сене, много спал, угревшись под овчинной полостью. Двигались тихо. До Бреславля осталось меньше ста вёрст, и в этот день воины Глеба, что ехали впереди подводы, заметили на окоёме отряд всадников. Один из воинов рысью вернулся к полусотне и доложил Глебу:

   — Сотский–батюшка, идёт встречь нас конная ватажка.

   — Сколько их? — спросил Глеб.

   — Да столько же, сколько нас, поди…

   — Скачи к дозору, узнайте, кто такие. Мы в роще вас ждём.

   — Как велено, так и исполню, — ответил ратник и ускакал к сотоварищам.

Прошло совсем немного времени, и два отряда встретились. Первым в лесок примчал дозорный.

   — Это Карп с полусотней! — закричал он.

Вот уже сам Карп появился в лесочке и подскакал к князю Илье.

   — Батюшка–князь, здоров будь! — крикнул он и соскочил с коня. — Матушка–государыня ждёт тебя не дождётся.

   — Как она?

   — Да мается за тебя, за сынка.

У князя перехватило дыхание, слёзы на глаза навернулись.

   — Сынок?! Да что с ним? Да где он? — выдохнул Илья.

   — Он у наших, у серафимовских монахов! Искать будем, искать! — частил Карп. — И мы найдём его! А ныне нам в путь пора. Государыня истомилась. Да завтра и дома будем!

Князь Илья, испытывая горькие отцовские чувства и боль за потерянного сына, ощутил в груди волнение и приток сил и воскликнул в душе: «Да что это я медлю! Мне же сына искать надо!>> Окрепшим голосом он приказал:

   — Вперёд, други! В Бреславль!

Искрился на полях под осенним солнцем первый снег. Долинами, перелесками мчались без устали воины–русичи. Взбодрившись, князь Илья чувствовал себя в седле уверенно. Он знал, что теперь у него много сил и он найдёт сына во что бы то ни стало.

Глава тридцать седьмая. СВЕТЛАЯ ДУША

Уже в ноябре под дождём вперемежку с хлопьями снега князь Илья и его сотня воинов въехали в замок Миндовга. Княгиня Елена сердцем почуяла час приближения дружины. Накинув шубку, надев кунью шапку, она вышла из замка к мосту и долго смотрела с возвышенности на пустынную дорогу, пока, наконец, из‑за поворота на грани соснового леса не показались всадники. Она сразу узнала и князя Илью, и его верных побратимов Глеба и Карпа. Ехали они в линию, как сказочные три богатыря. Для неё они и были богатырями. Елена побежала им навстречу. Илья тоже увидел супругу–семеюшку. Он ударил коня и рысью полетел вперёд, а когда приблизился, спрыгнул с коня и прижал к груди свою ненаглядную государыню.

   — Лебёдушка! Господи, как долго мы были в разлуке!

Он жадно целовал её в губы, в щёки, в глаза. Елена

не уступала ему в ласке, потом уткнулась в грудь и заплакала.

   — Сокол мой ненаглядный, сыночком‑то порадовать не могу. Потеряла я его, — поделилась материнским горем Елена.

   — Слышал я о нашем горюшке. Да мы найдём сынка, найдём княжича Иванушку! Вот обсушусь и пойду искать!

Так они и шли впереди сотни воинов, страдая от горя и млея от нежности.

— Ничего не пожалеем, сокол мой, пока не найдём Иванушку, — вторила Елена.

По случаю возвращения Ильи в замке была устроена торжественная трапеза. Вместе с вельможами сидели за столом и воины князя Ильи. Пили меды, крепкое вино и благодарили Бога, что отвёл от князя смерть. Веселья за столом не было. Княгиня и князь, а вместе с ними и все приближенные, переживали потерю княжича. Наконец Илья сказал то, что неизбежно родилось в отцовском сердце:

   — Будем крепиться, моя государыня. А как день-другой минует, как малость отойду с дороги, так и отправимся искать сынка Иванушку.

Елена согласилась и была благодарна мужу за то, что его желание найти сына совпадало с её жаждой самой пойти на поиски.

Однако княгиня не отпустила мужа в опасный вояж в те дни, потому как почувствовала, что Илья только виду не подаёт, что мучается внутренними болями. Спустя неделю, когда Илья сказал, что пора отправляться на поиски сына, Елена остановила его:

   — Подожди немного, мой любый. Пострадаем ещё малую толику, пока не схлынут рождественские да крещенские морозы.

   — Как можно ждать, славная? — возразил Илья.

   — Нужно, дорогой. Тебе ещё следует окрепнуть, лекарю показаться. Я учёного лекаря от магистра фон Плеттенберга жду. Как усмирит твои боли немец, так с Богом в путь…

Лекарь оказался не немцем, а итальянцем. Звали его Аксельмо из Флоренции. Ему было лет пятьдесят, живой, весёлый, с чёрными, словно маслины, глазами. Осмотрев, ощупав и расспросив Илью, как его лечили, он заметил:

   — О, лекарство из пчелиного прополиса — это хорошо. Тот знахарь тебя спас. Плыть бы тебе в ладье Харона. Мне же тебя долечить нужно.

Врач Аксельмо, время и могучий организм Ильи сделали к весне своё дело. Вновь, как и прежде, князь лихо скакал на коне, упражнялся на мечах или саблях то с Карпом, то с Глебом. А по ночам он и Елена услаждали себя любовью. Они были жадны до утешений, до близости, изголодавшись за месяцы разлуки и терпения. Они блаженствовали каждую ночь. В эти часы Елена шептала с жаром:

- Любый, я понесла новую нашу кровинушку.

- Так и должно быть, моя ненаглядная лебёдушка, — отвечал Илья.

В начале марта, когда зима обмякла и на полях появились проталины, Илья собрался в путь. Взял с собой неизменных Карпа и Глеба, отобрал полсотни крепких воинов, а когда все сборы завершились, прижал на прощание Елену к груди и сказал:

   — Береги себя, желанная. Принеси Софьюшку, а я постараюсь найти сынка Иванушку.

- У нас будут и доченька и сынок, родимый. Береги себя, — ответила Елена.

Странствия князя Ильи и его полусотни длились долго, им пришлось одолеть многие опасности. У них случались стычки с летучими королевскими отрядами. Леса для них были родным пристанищем. Под Вельском князь и его люди обошли все селения, монастыри и храмы, всюду спрашивали о судьбе серафимовских монахов, о приёмных младенцах. Но никто не видел исхода монахов из обители Святого Серафима, никто не знал, у кого появились в семьях приёмыши. Были и такие, кто давал кое–какие пояснения: «Да и как монахам было показаться на людях, ежели королевские воины проводили и лето и зиму в округе».

Поставив себя на место игумена Нифонта, Илья пришёл к выводу, что изгнанные монахи ушли лесами на восток, может быть, пробрались на Русь. Разделив под Вельском полусотню на два отряда, он отправил один отряд во главе с Глебом в сторону Слуцка, а сам с другим отрядом пошёл на Могилёв. Но и на этих путях ни князь Илья, ни сотский Глеб не нашли никаких следов монахов и младенца. Они заходили во все православные монастыри, но и там никто не слышал об изгнанниках из обители Святого Серафима. Прошли месяцы, а поиски ни к чему не привели. Илья уже потратил все деньги на корм и питание, взятые в Бреславле, и теперь надеялся пополнить кошель только в Могилёве — городе, принадлежащем Елене, если там не случилось перемен. К счастью, перемен не произошло, город оставался за вдовствующей королевой, и в нём стоял наместником Прокофий Татищев. Встретившись, князь и боярин порадовались, что живы и здоровы, а других радостей у них не оказалось. Когда Глеб с отрядом, как договаривались, добрался до Могилёва, Илья горестно отметил: