Нет времени - Константин Крылов

Советские интеллигенты часто понимали это место как прозрачный намёк на советскую политику «государственного антисемитизма».

206

Астрологические соответствия см. ниже.

207

Об этой основополагающей дихотомии военного искусства см. Сунь-цзы, Трактат о военном искусстве, глава 5, «Мощь»: «То, что делает армию при встрече с противником непобедимой, это правильный бой и маневр. (…) Вообще в бою схватываются с противником правильным боем, побеждают же маневром».

208

Вопрос об использовании автором пьесы символики Младших Арканов Таро (более чем вероятной, в особенности в связи с «цыганской темой») мы оставляем открытым.

209

Запад примерно так и играл с Советским Союзом: довоенный период (в основном враждебный) — союзничество во Второй мировой войне — холодная война (начавшаяся со знаменитой речи Черчилля в Фултоне) — «детант» («разрядка напряжённости») — рейгановский период (начавшийся со знаменитой речи Рейгана об «империи зла» и «сияющем городе на холме») — горбачёвское «новое мышление» и фактическая капитуляция СССР.

210

Очевидная солярная символика (путь на Запад — это всегда ещё и «закат») здесь осложнена образом победы над Драконом-Солнцем (об этом см. ниже).

211

Очевидные ницшеанские коннотации этой фразы мы оставляем без рассмотрения.

212

Здесь можно ещё упомянуть о сцене с отравленным ножом, который Эльза бросает в колодец, а также некоторые другие детали.

213

Кроме, может быть, мистика и духовица Даниила Андреева, который уже тогда писал о том, что западные державы приняли решение уничтожить СССР без всякой войны и что это произойдёт до начала наступления нового тысячелетия.

214

«Музыкальное сопровождение Матюшина опиралось на его четвертитоновую теорию. В музыке щедро использовались диссонансные аккорды, извлекаемые из расстроенного рояля; звуковую заумную какофонию усугублял хор студентов, поющий невпопад где намеренно, а где случайно. Спектакли, предназначенные взорвать пошлость общественного вкуса, нацелены были прежде всего на вселенский скандал — и публика незамедлительно откликнулась на художническую провокацию. Зрители в переполненном зале, неведомо для них самих, включались в представление как своеобразные со-творцы».

215

С либретто оперы можно ознакомиться, например, по изданию: «Поэзия русского футуризма», СПб., 1999.

216

Именно это обстоятельство позволило целому ряду талантливых авторов влиться в начинающийся «соцреализм», — начиная от позднего Маяковского и кончая Заболоцким среднего периода (см., наприер, «Торжество Земледелия», чисто футуристическую поэму, в которой, однако, фигурируют абсолютно все знаковые элементы соцреалистической «сельской прозы» — в том числе пресловутый трактор, а также козни «кулаков» и последующее «раскулачивание»).

217

Сам Дракон, однако, говорит следующее: «Знаешь, почему бургомистр притворяется душевнобольным? Чтобы скрыть, что у него и вовсе нет души»

218

Например:

БУРГОМИСТР: <…> Мы быстро и скромно совершим обряд бракосочетания, а потом приступим к свадебному пиру. Я достал рыбу, которая создана для того, чтобы её ели. Она смеется от радости, когда её варят, и сама сообщает повару, когда готова. А вот индюшка, начиненная собственными индюшатами. Это так уютно, так семейственно.

219

Ланцелот практически не пользуется числами для описания объектов. Только в одном месте, упоминая Жалобную Книгу, он говорит, что она «исписана до половины». Однако при втором её упоминании («…исписана почти до конца») становится ясным, что и в первом случае речь шла, скорее, о качественной оценке: «до половины» здесь означала примерно «осталось ещё много свободного места». Ещё он упоминает «пять лет ходьбы» до места, где скрывается Книга, — тем самым демонстративно измеряя пространство временем.

220

Слово «корни» применительно к дракону всё-таки один раз появляется в тексте пьесы. Эио место уже цитировалось, но не грех и повторить:

ЛАНЦЕЛОТ: Работа предстоит мелкая. Хуже вышивания. В каждом из них придется убить дракона.

МАЛЬЧИК: А нам будет больно?

ЛАНЦЕЛОТ: Тебе нет.

1-Й ГОРОЖАНИН: А нам?

ЛАНЦЕЛОТ: С вами придется повозиться.

САДОВНИК: Но будьте терпеливы, господин Ланцелот. Умоляю вас — будьте терпеливы. Прививайте. Разводите костры — тепло помогает росту. Сорную траву удаляйте осторожно, чтобы не повредить здоровые корни.

Очевидно, в несчастных горожанах имеются и «больные», «драконьи», корни, которые придётся с болью и кровью выкорчёвывать. Понятно, что имеется в виду «десоветизация», то есть уничтожение самой памяти о величии и достижениях советской власти и полном духвно-нравственном подчинении Западу.

221

Характерно, что Ланцелот, верный себе, использует качественно окрашенное название единицы — «первый».

222

Это можно считать классическим выражением идеологии российской интеллигенции: «Убейте, наконец, Россию, и отпустите нас на свободу». Под «свободой» понимается некая идеальная эмиграция, но без необходимости учить иностранный язык — например, вступление войск НАТО в Россию.

223

Мы уже говорили о том, что именно в дальнейшем сыграло роль Жалобной книги для жителей Запада: ею оказались тексты советских диссидентов. Однако возможно и более глубокое понимание вопроса: любой сведущий в оккультизме читатель тут же узнает в эвфемической «жалобной книге» так называемый Астральный Свет, являющийся хранилищем образов всех когда-либо бывших вещей и событий. Разумеется, читатели Шварца в молодости читали Лидбитера, Папюса, и прочую литературу подобного рода, популярную на рубеже веков.

224

В этом смысле геополитика несёт в себе антикартезианский заряд. Не случайно «французская геополитическая школа» так и не состоялась.

225

В связи с этим можно сказать, что освоение изначально безжизненных ландшафтов является всего лишь частным случаем: осваиваемое всегда является анэйкуменой. Например, завоевание всегда имплицируется пониманием завоёвываемого места как «пустого» — или нуждающегося в опустошении. Интересно, что библейское «тоху да боху» из Gen. I 2 может быть переведено не только как «безвидно и пусто», но, скорее, как «разрушено и опустошено»: «первичный хаос» и есть предельная анейкумена. Вторичным образом анейкумены (в христианстве) является ад.

226

Отсюда и любовь к местам «побед над собой» или над другими народами — иногда труднообъяснимая с точки зрения «государственной пользы», но даже в случае совпадения с ней (по вполне понятным причинам сакрализованные таким образом пространства имеют, как правило, важное стратегическое значение), не объяснимые просто ссылкой на «важность места». Геополитическая значимость Косова поля и его «стратегическая ценность как плацдарма» — совершенно разные вещи.

227

Предельный образ исторической анэйкумены в литературе XX века дан, пожалуй, у Дино Буццати в «Татарской пустыне».

228

Поэтому далеко не всякий остров является «островом» в геополитическом смысле: не всякий островной народ является «народом мореплавателей». Хаусхофер в связи с этим писал о «континентальном сознании» японцев. Интересно сравнить это, скажем, с кубинской нелюбовью к морю (в частности, рыболовство на Кубе долгое время было малоуважаемым занятием).

229

Интересно, что французские социологи — прежде всего Бурдье — понимают это ровно обратным образом: географические деления являются проекцией «полей», разворачивающихся социальных пространств.

230

Здесь мы воленс-ноленс оказываемся на минном поле опасных метафор, которые мы обязаны хотя бы обозначить, если уж не раскрыть. Народ в некотором смысле рожден «своей землей» — и желание овладеть ею является, как ни крути, инцестуозным (что прекрасно понимали даже несентиментальные римляне: в римских сонниках совокупление с матерью означало стремление к царской власти, так как «мать» символизировала «землю»). В этом смысле государство — неизбежный отец (точнее, нелюбимый отчим), одной из функций которого является предотвращение инцеста. В связи с чем само существование «государства» (и, разумеется, государя как символического супруга «земли») может быть обосновано именно через тематику недопущения инцестуозных отношений земли и народа: государство как бы встает между ними. Другой формой ухода от инцестуозной тематики является овладение чужой землей. При этом успешная экспансия делает государственную власть символически излишней, низводит её до «структуры управления экспансией», заставляет её служить себе. По крайней мере, на момент расширения: «война все спишет». Напротив, поражение, отдача своей территории (например, в результате военного поражения) создает те формы власти, которые переживают себя как самоцель или самоценность. Например, такова была веймарская демократия — или нынешняя российская. Сама «демократичность» этих режимов подается как самоценное достижение, за которое стоит многое отдать, причем отдается реальное — «но зато у нас есть свободные выборы».