Веселые человечки: культурные герои советского детства - Сергей Ушакин

Возможно, в советском руководстве существовал круг относительно либерально настроенных чиновников, с которым были так или иначе связаны и Берг, и Колмогоров, и Велтистов, — поддерживавших идею развития математических школ как места формирования будущей военно-технической элиты, необходимой для участия в «мирном соревновании» со странами Запада. Конечно, невозможно считать литературное произведение историческим источником, но все же стоит вспомнить, что инопланетянин — «мокрец», воспитывающий земных детей в романе А. и Б. Стругацких «Гадкие лебеди» (1967), прямо сообщает главному герою Баневу, что у описанной в романе элитной школы есть покровители среди высшего руководства страны, надеющиеся на то, что «мокрецы» помогут им достигнуть их собственных целей [654].

В «Гадких лебедях» сюжет спецшкол как «заповедников будущего»[655] решен в драматическом модусе, в тетралогии об Электронике аналогичный сюжет интерпретирован бравурно-оптимистически. Однако бравурность интонации не должна обманывать. Во-первых, у Велтистова прямо провозглашается та же, что и у Стругацких, идея, впоследствии реализованная и в фильме про Электроника. Умным подросткам надо дать свободу, и они разберутся лучше старших — своих создателей:

«Громов не вмешивался в спор наших друзей [Сыроежкина и Электроника], ходил из угла в угол, повторяя любимые шекспировские строки: „Есть многое на свете, друг Гораци, о чем не снилось даже мудрецам…“» [656](sic!).

Во-вторых, за бравурностью интонации у Велтистова скрывается та же растерянность, которую сознательно демонстрировали Стругацкие в своих произведениях 1970-х годов. Повесть «Победитель невозможного», написанная, видимо, в 1974-м (первое издание — 1975), — почти истерически-взвинченная по тону, все ее юные герои — гении, все способны совершать невероятные открытия, меняющие ход развития Земли, но их отказывается понимать даже мудрый учитель Таратар; единственный, кто их поддерживает из взрослых, — создатель Электроника профессор Громов. Странным образом проблематика этой повести перекликается с другим произведением, написанным в том же, 1974 году, — романом братьев Стругацких «За миллиард лет до конца света», где талантливые в различных областях ученые сражаются (в условиях полного непонимания со стороны окружающих) с косным Гомеостатическим Мирозданием.

9

Образ робота, который становится двойником определенного человека, весьма распространен в советском подцензурном искусстве и масскультуре 1960-х — разумеется, это связано с развитием кибернетики и с общими надеждами на ее стремительный прогресс. Однако предложенная Велтистовым в первой же повести про Электроника трактовка, полностью сохраненная и в сериале, — робот и человек становятся взаимно дополнительными, помогающими друг другу в развитии полноценными субъектами (это тоже восходит к идее синтеза мировоззрений «физиков» и «лириков»), а их взаимное обучение оказывается важнейшим способом антропологического развития человечества — является самой оптимистической и самой радикальной; все остальные интерпретации этого образа в советском искусстве выглядят или умеренно пессимистическими, или просто-таки катастрофическими.

К умеренно пессимистическим трактовкам относится известная кинокомедия «Его звали Роберт» (режиссер Илья Ольшвангер, 1967), в которой задача испытать человеческие чувства оказывается непосильной для робота Роберта, подменяющего главного героя в разных жизненных ситуациях, — он перегорает (и ученого, и созданного им робота-двойника играл Олег Стриженов)[657]. К катастрофическим — образ робота Яши в фильме Георгия Юнгвальд-Хилькевича «Формула радуги» (1966): Яша «представляет собой сатирически заостренное воплощение беззастенчиво холодного расчета, и это воплощение под конец доводит своего чувствительного создателя до самоубийства, само же [творение главного героя] настолько напоминает дремучего мещанствующего „аппаратчика“, что советские бюрократы от цензуры сочли своим долгом вообще запретить демонстрацию фильма»[658] (исследование связей «Формулы радуги» с повестью М. А. Булгакова «Собачье сердце» не входит в задачу данной статьи).

Еще более мрачная интерпретация принадлежит Александру Шарову, автору гротескной сатирико-фантастической повести «После перезаписи» (1966)[659]. Сюжет повести, как и фильма Юнгвальда-Хилькевича, основан на воскрешении традиционной, восходящей к произведениям Гофмана и раннего Достоевского, романтической мифологии двойника[660]; согласно сюжету в одном из закрытых институтов Москвы создается «лаборатория перезаписи», в которой изготовляются роботы — «бисы», полностью воспроизводящие внешность и внутренний мир «перезаписываемого» (слово «бис», которым обозначаются роботы — «Иванова-бис», «Петров-бис», — соответствует по смыслу слову «повтор», но и украинскому «бис» — «бес»). Эти роботы тут же оказываются «дефицитом» и ограниченным, распределяемым «по блату» социальным благом; в лабораторию выстраивается длинная очередь представителей номенклатуры и культурной элиты, которые используют роботов-дублей, чтобы изменять женам/мужьям, уклоняться от работы и т. п. Главный герой повести обнаруживает, что робот вытеснил его из подлинной жизни, — и убивает добытого с большим трудом «биса».

На фоне этой возобновленной традиции романтического гротеска Велтистов выглядит наивным, прекраснодушным оптимистом. Однако оптимизм Велтистова лишь отчасти основан на энтузиастической вере в прогресс — куда больше он связан со стремлением писателя воспринимать диалог человека и робота не как техническую, а как сугубо антропологическую проблему. Три из четырех повестей об Электронике (все, кроме «Рэсси…») — истории о том, как мальчик-робот осваивает какое-либо фундаментальное свойство человека, при этом анализирует его настолько подробно, «с нуля», что впервые объясняет людям, зачем это свойство им нужно (ср. выше размышления А. И. Берга о необходимости понять, что такое мышление). В первой повести Электроник учится человеческим эмоциям, в третьей — творческому, непрогнозируемому мышлению, в «Новых приключениях…» любви: он влюбляется в созданную Громовым девочку-робота Электроничку, а она — в Электроника; постепенно осознавая природу происходящего с ними, два юных робота учат своих друзей преодолению эгоцентризма и тому, что солидарность является не коллективным состоянием, а индивидуальным действием, направленным от одной личности к другой.

Прогресс человечества Электроник и Громов воспринимают как антропологическое развитие — очевидно, эта мысль соответствовала взглядам самого Велтистова. Очень смешной и очень трогательный для современного читателя мотив третьей и четвертой повестей тетралогии — постоянный страх Электроника оказаться устаревшим компьютером (собственно, его страсть к самообразованию и продиктована этим страхом); то, что его боязнь порождена не столько развитием техники, сколько вполне человеческими проблемами, открыто сказано в заключительной, «перестроечной» повести, в которой мальчик-робот жалуется Сыроежкину. «Мы все немного устарели… А вот Элечка [Электроничка. — И. К.] — супер…» [661]

Как уже было сказано, в отличие от книги, из телефильма изъят весь фантастический антураж — если не считать мини-передатчика для связи с Электроникой и Рэсси. Фильм в еще большей степени, чем повести Велтистова, сфокусирован на вопросе: «Что значит быть человеком?» — прямо этот вопрос Электроник задает и Громову, и безымянному пожилому мастеру из парка каруселей. Ответить на этот вопрос означает в контексте сериала — объяснить, зачем в современном обществе ребенку нужно взрослеть.

По мнению Велтистова, Бромберга и Энтина (насколько оно выражено в фильме), это нужно затем, чтобы в сотрудничестве с другими людьми способствовать трансформации себя и общества, соответствующей запросам современности, — при том что процесс этот обещает быть заведомо трудным («…отважно / В ногу с временем шагать»). Только робот, ставший человеком и получивший поддержку друзей, способен «починить часы» общественного развития.

10

Обаяние фильма «Приключения Электроника» во многом основано на том, что в книгах Велтистова, а особенно в фильме по его сценарию, произошло радикальное «переворачивание» советской идеологемы детской автономии, созданной в 1920-1930-е годы и доведенной до предельной эстетической выразительности Аркадием Гайдаром в повести «Тимур и его команда» (1940).

Согласно этой идеологеме, коллектив детей, создав отделенный от взрослых игровой авантюрный мир, открывает для себя ценности «взрослой» советской жизни как подлинные. Такие дети, помогая друг другу в трудных ситуациях, взрослеют и социализируются в процессе своей игры даже лучше, чем если бы их воспитывали взрослые.