Рождение победителя - Артем Каменистый

Когда стемнело две лодки, пользуясь течением впадающей неподалеку реки, бесшумно подошли к кораблям, дюжие ребята забросили на носы крюки. Один был закреплен на конце сложенной вчетверо толстой цепи, для другого я выделил прихваченный с танка трос. Часовые подняли крик, но это не помешало лодочникам перерезать якорные концы.

Тем временем на берегу две ватаги неслабых ребятишек поспешно вытягивали из воды канаты, наваливаясь на них богатырскими телами. Демы, поняв, что дело пахнет керосином, попытались освободиться от крючьев, но безуспешно. А еще на их психику негативно действовало зрелище разгорающихся сотен факелов. Они не помещались на тонкой полоске пляжа — большая часть огней осталась в лесу, зловеще просвечивая через голые кусты и деревья.

Когда галеры уткнулись в мель, Дирбз зычно потребовал от экипажей сдаться, в противном случая угрожая умертвить их с невероятно унизительной жестокостью.

Наверное, демы понимали, что ничего хорошего их при любом варианте не ждет. Но морально трудно идти в бой против тысячи воинов, если тебя прикрывает всего лишь тридцать восемь товарищей. Играть в «триста спартанцев» никто не захотел — сдались все, лишь несколько, скинув доспехи, бросились за борт, пытаясь уйти вплавь. Некоторых поймали, остальные затерялись в темноте. Моржами они не были, а воды зимние — далеко не теплые.

У нас, разумеется, не было тысячи бойцов. Но враги этого не знали, а сделать факел из бересты, зажечь его и оставить в лесу — несложно. Издали в темноте не понять, что там в зарослях: просто огонь, или огонь в руке.

Три струга захватили без проблем — абордажем с лодок. Сопротивления там не встретили так как суденышки болтались на якорях без команд. На четвертом демы были и, к сожалению, сумели уйти, скрывшись в темноте.

Озеро большое, берега его извилисты, много островов, за которым можно целый флот можно спрятать. Погоню устраивать не решились — не зная водоем, скорее на скалу в темноте налетишь, чем добьешься успеха.

Пленников не тронули. Разве что рожи начистили для порядка. Все помнили мой приказ, и даже много чего повидавший епископ не мог ночью спать, мучаясь кошмарами: боялся, что я замыслил что-то совсем уж противное абсолютно всем богам, в том числе и темным, для чего не только живые требуются, но и мертвецы.

На все намеки и прямые вопросы я продолжал отмалчиваться.

* * *

Река, вытекающая из восточного озера, была широкой, глубокой и ленивой, но при этом, парадокс — стиснутая скалами почти на всем протяжении. Куда ни глянь — кручи и обрывы, тянущиеся на небольшом удалении от берегов или подступающие вплотную к воде. Но при этом ни перекатов, ни водопадов, ни опасных валунов. Типичный равнинный плес на всем протяжении, что резко контрастирует с рельефом.

Но мне сейчас плевать на геоморфологические загадки. Ландшафт способствует подлым замыслам — это главное и единственно интересное.

Стыдно признать, но галера демов вдребезги разнесла все мои и без того скудные представления об античных и средневековых кораблях. Я смутно помнил, что гребные суда с одним рядом весел назывались униремы, с двумя — диремы, с тремя — триремы. У римлян вроде доходило до пентирем — пять этажей. Но некоторые исследователи считали это преувеличением — верхние весла окажутся чересчур тяжелыми и длинными. Слышал мнение, что даже бирема это вымысел — не было таких и не могло быть, а древние авторы, их описывая, попросту врали, или ошибались.

Не могу понять: на чем же ходят демы? Со стороны посмотреть: бирема. Два ряда весел в шахматном порядке. Но загляни внутрь: одна гребная палуба, просто каждая вторая лавка приподнята и немного нависает над передней. Хитрая унирема? А зачем такие сложности?

На тех веслах, что внизу, сидело по два гребца. На тех, что повыше — по три, причем самых крайних там часто меняли, для чего на кораблях имелся небольшой резерв рабской силы. Как ни странно, но за самочувствием невольников следили: их кормили не деликатесами, но и не впроголодь; оказывали медицинскую помощь, освобождая больных и покалеченных от работы; плетями наказывали провинившихся, но нечасто подгоняли лишним рукоприкладством; и вообще не заставляли выкладываться на износ. При возвращении на юг переводили на берег, в бараки на обширной огражденной территории. Там можно было вволю размяться, отдохнуть от цепей и даже получить удовольствия от общения с рабынями, которых приводили хозяева, желающие получить от своей собственности сильное потомство. А от кого его брать, если не от крепких мужчин? Другие на галерах не задерживались.

Но назвать их существование сносным нельзя. Большая часть жизни протекала на ужасающе тесной гребной палубе: двадцать весел с каждой стороны в два полуяруса. В затылок упираются грязные ноги нависающего ряда элитных гребцов, спину выпрямить невозможно, солнца почти не видишь, дышишь воздухом спертым от вони застарелого пота и нечистот, монотонно совершаешь одни и те же движения, напрягаясь при каждом из них. Отключаешь при этом мозг, все мысли лишь об одном — не выбиться из ритма. Иначе все — конец. Твое весло зацепится за соседнее, там от неожиданности дернутся, тоже зацепят кого-то, и пойдет гулять цепная реакция разрушения ритма по всему борту. Галера потеряет ход, развернется поперек курса. Вот тогда и появятся плети — виновных найдут или назначат быстро.

Демы время от времени меняют рабов с лавки на лавку, иначе мускулатура, развиваясь несимметрично, изуродует рабов, до остатка жизни превратив в обитателей левого или правого борта — переделывать таких «кривых» слишком долго и хлопотно. Те, которые развиваются гармонично, в итоге превращаются в атлетов с гипертрофированными мышцами рук, бедер, спины и пресса. При этом почти все страдают от незаживающих гнойных язв, а боли в суставах заставляют по ночам скрежетать зубами. Нередки психические расстройства и болезни глаз. Сказывается монотонная нудная работа, скученность, антисанитария, отсутствие витаминов и однообразная грубая пища. При эпидемии достаточно было одного заразившегося, чтобы свалились все — микробам здесь полное раздолье.

Бой вообще отдельная песня. По моим наивным представлениям был нанесен еще один удар — оказывается, местные галеры не баловались таранами. Точнее баловались, но не трогали корпуса вражеских судов. Даже более того — всячески избегали подобных столкновений. Что же тогда таранили? Да все те же весла, если противник не успевал уклониться или убрать их.

При ударе по веслу, особенно если это происходило на встречных курсах, тяжелые рукояти били по телам гребцов с такой силой, что ломали кости и разбивали головы. Спастись было нелегко: ведь обзора с гребной палубы почти нет, да и некогда рабу поглядывать за обстановкой — он, загипнотизированный ритмом единой работы сотни тел, монотонно смотрит на спину товарища по несчастью, синхронизируя с ним свое движение. Даже если повезет, и успеешь что-то понять — деваться некуда. Цепь пропущена через лавку и весло — даже пригнуться не получится.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});