Блудное художество - Далия Трускиновская

Архаров проснулся, несколько полежал, не открывая глаз, и вдруг резко приподнялся на локте.

В широкой постели он был один.

Приснилось?…

Нет, не приснилось, он знал это доподлинно. Здесь лежала женщина, он был с этой женщиной, он обезумел от ощущения невозможности происходящего, да, обезумел… не приснилось, черт побери, но куда она подевалась?

Колокольчик висел прямо перед носом, но Архаров его не увидел.

– Никодимка! - заорал он. - Дармоед хренов!

Камердинер прибежал не сразу - из понятной деликатности он не остался ночевать в гардеробной, где был слышен каждый вздох из спальни и каждый скрип кровати, а убрался в свою конурку.

До явления в дверной щели его румяной сладкой рожи Архаров успел внимательно оглядеть спальню. Никаких следов эта женщина не оставила - ни ленточки, ни тесемочки. Словно прилетела по воздуху и улетела точно так же…

Нет, она все-таки была. Придумать такое невозможно. А сны архаровские по этой части были куда как попроще, обыкновенные мужские сны, без звона в ушах и ощущения утраты своего немалого веса.

– Подавать фрыштик прикажете? - спросил Никодимка и тоже, Архаров заметил, скоренько оглядел спальню. Искал, стало быть, ночную гостью. А спрашивать побоялся.

Впрочем, он и ночью был весьма догадлив.

Когда Архаров прибыл, он не сразу доложил о гостье, а несколько погодя, после ужина, уже на лестнице и тихонько.

– Ваши милости Николаи Петровичи, - шепнул он, - к вам особа.

– Какая еще особа? - осведомился Архаров.

– Дамского полу. В спальню забралась.

– Дунька, что ли?

Архаров невольно усмехнулся, всем видом показывая - дамских особ ему еще на ночь глядя недоставало.

Хотя после всей суеты Дунькино общество было бы даже полезно. Отчаянная девка словно задалась целью влюбить его в себя - а коли так, без Марфиных советов не обходилась. А Марфа, скорее всего, научила ее ничего не просить и от мелких подарков отмахиваться, как черт от ладана. Стало быть, девка хочет знатного подарка - должности обер-полицмейстерской фаворитки. Ну, пускай старается. Он ее честно предупредил. Пусть не словесно - однако каждым своим словом давал понять, что бегать к нему - пусть бегает, более же ничего меж ними не будет.

И уже тогда следовало бы задуматься - отчего камердинер не ответил на простой вопрос.

Никодимка, высоко вздымая свечу, довел барина до дверей спальни. Распахнул дверь, пропустил, закрыл дверь, сам остался снаружи. Свои камердинерские приличия он соблюдал свято.

В спальне горела всего одна свеча на карточном столике у постели и лежала у подсвечника приготовленная Никодимкой карточная колода - для обязательного пасьянса. Архаров со вздохом подумал, что вынужден невинному удовольствию предпочесть грешное. Отец Никон, к которому он всякий пост являлся исповедаться и причаститься, сказал печально, что при таком положении дел лучше бы жениться и угомониться, Дуньку, однако, гнать прочь не велел.

Архаров сел в кресло и расстегнул пряжки туфель, вытащил ступни и вздохнул с облегчением. Надо будет присоветовать Шварцу завести в подвале ящик новых башмаков, подумал он, именно новых и тугих, хождение в которых первые часы сродни пытке. А потом, чтоб добро не пропадало, разношенную обувку отдавать архаровцам - пусть донашивают в свое удовольствие!

Эта мысль развеселила его - он звонко, как всегда, расхохотался. Этими внезапными взрывами хохота он в свое время немало удивлял весь Преображенский полк.

– Дуня, чего ты там стала в пень? - обратился он к девке, что, закутанная в атласную накидку с капюшоном, почему-то жалась в углу. - Ступай сюда! Я знаешь что придумал?

Он хотел насмешить подружку туфельной затеей, чтобы затем уж, приведя ее в озорное настроение, завалить в постель. И еще успел подумать, что странно ведет себя с девкой: если бы князь Волконский увидел, как он развлекает свою мартонку, сильно был бы озадачен метаморфозой обычно хмурого и неуклюже-галантного с дамами обер-полицмейстера.

Дуня подошла, но подошла медленнее, чем полагалось бы, Архаров уже достаточно знал ее телодвижения и телесные ответы на его предложения. Тревога сдернула его с кресла, заставила поджаться, как если бы запахло хорошей дракой.

– Сударыня, - позвал Архаров. - Раз уж вы ко мне пробрались - не стесняйтесь, откройтесь и свое дело внятно изложите.

О таком способе решения важных дел его предупреждали: невелика наука сунуть рубль камердинеру, забраться в спальню к холостому чиновнику и под одеялом добиться того, на что в служебном кабинете ответ возможен один: нет, и ни за какие коврижки!

В полицейской конторе сейчас набралось сколько-то сыскных расследований, в которых были замешаны пускай не самые знатные московские семьи, но весьма почтенные. Да еще озабоченный праздником на Ходынском лугу Архаров отложил все иные дела на неопределенный срок. Неудивительно, что дамы уже ночью в спальню забираются.

– Что же вы, сударыня? - спросил он.

И тут она сделала два шага ему навстречу.

Как он мог по этим шагам, по наклону стана, по манере держать голову догадаться?… Не мог - и все же его озарило. Именно озарило - и, как от вспышки яркого света у иных пропадает зрение, у него пропала способность мыслить. Он осознавал только, что перед ним - Тереза, что она прибежала сама, прямо в спальню, и более тут толковать не о чем.

Архаров не знал, что способен без единого слова наброситься на женщину и взять ее, как дикий зверь - свою самку. Даже навещая своден в столице, он считал долгом хотя бы сказать пару слов исполняющей свое ремесло девке. Даже приказывая Настасье прийти в спальню, он что-то говорил, пока оба укладывались в постель. Желание затмило рассудок - были он и она, мужчина и женщина, и единственным смыслом их существования казалось слияние, полнейшее, беззаветное, безрассудное, бездумное и безоглядное, столь же естественное и неудержимое, как слияние двух бурлящих и торопливых вешних ручьев в один.

Каждый мужчина, даже имеющий чрезмерно высокое мнение о своих способностях, все же приблизительно знает свои границы и пределы. Знал их, понятное дело, и Архаров. Но этой ночью пределы отсутствовали - растворились, сгорели! Он не удивлялся, он просто жил - как если бы, плавая в море, был то вознесен на гребень высокой волны, то вместе с ней низринулся к самому дну, а потом взлетел снова. Ему совершенно не был нужен отдых - да и ей тоже, потому что ни разу она не уклонилась от его решительных атак.

Сон одолел их - обоих разом…

Никодимкин потупленный взгляд при вопросе о фрыштике несколько смутил Архарова - да и кто не смутится, обнаружив, что спал прямо в камзоле, в чулках, при этом в полуспущенных штанах…

– Подай кофею с сухарями, - сказал Архаров, подумал и крикнул вслед камердинеру: - Еще пирога какого-нибудь прихвати!

Когда Никодимка ушел, Архаров снял наконец камзол и привел в порядок прочую одежду. Следовало бы вообще переодеться…

Он посмотрел на опустевшую постель. Что бы сие значило? Куда подевалась женщина? И для чего было ей убегать спозаранку?

Его мужской разум часто пасовал перед дамскими затеями. Да ту же Дуньку - порой отказывался понимать. Бегство Терезы было, в понимании Архарова, заурядной бабьей блажью, вроде Дунькиного отказа принять в подарок браслеты. Коли бы ей не понравилось - она бы хоть уклонилась от объятий, хоть попыталась высвободиться. Но она вела себя так же, как в сходных обстоятельствах Дунька, - самозабвенно. Уж это Архаров, имевший дело с дорогими и дешевыми девками, всегда мог отличить. Даже коли бы солгали уста - не могло солгать тело, а он ее тело почувствовал так, что полнее не бывает…

Примчалась, повисла у него на шее, позволила все - и исчезла…

Архаров велел позвать Меркурия Ивановича и осведомился, как вышло, что ночью по дому шастает женщина и беспрепятственно выходит, никем не задержанная.

– Разве это не господина Захарова мартона была? - удивился домоправитель.

До Архарова дошло - они же одного роста и несколько похожего телосложения, разве что Дунька чуть плотнее и округлости имеет более пышные. Немудрено, что особу в накидке с капюшоном опознали как Дуньку…

– Что нового? - спросил он у Меркурия Ивановича.

– В переулке у наших ворот тело подняли. С ножом в брюхе.

– Мать честная, Богородица лесная, и тут от них покою нет… Под носом у обер-полицмейстера друг дружку режут, - сказал сильно недовольный Архаров. - Что за тело, когда?

– Тело, ваша милость, монаху какому-то принадлежит. Подняли десятские вечером, как стемнело. При обходе обнаружили. Я чай, уж доставлено в мертвецкую.

– Время такое, что могли быть свидетели.

– Сегодня с утра, поди, уж ищут свидетелей. По всему выходит, что монаха закололи вскоре после того, как ваша милость домой вернуться изволила. До того наши бабы выходили в переулок - так никого не приметили. А потом уж десятские обход делали.

– Приятные новости ты мне к фрыштику припас, - проворчал Архаров. Тут явился Никодимка с подносом. Вместо одного заказанного пирога он принес их целую миску - поджаристых и жирных, с говядиной и с кашей. Очевидно, все же подслушивал под дверью и знал, что барину необходимо основательно подкрепиться. Архаров велел ему принести еще одну чашку, для Меркурия Ивановича, и впервые за долгое время поел с утра всласть.