Идеальный шпион - Джон Ле Карре

— Где ты научился этим дурацким играм? — строго спросила она его как-то вечером, когда они танцевали в отеле «Вислер» под неодобрительными взглядами армейских жен.

Пим рассмеялся. Уже почти став взрослым мужчиной, чувствуя бедро Сабины у своего бедра, с какой стати он должен кому-то что-то объяснять? И он придумал для нее историю о хитром немце, которого знал в Оксфорде и который оказался шпионом.

— У нас было сверхъестественное состязание умов, — признался он, черпая из наскоро воскрешенных воспоминаний. — Он пускал в ход всевозможные хитрости, а я для начала был наивным младенцем и верил всему, что он мне говорил. Но постепенно мы выравнивали свои позиции.

— Он был коммунист?

— Как потом оказалось, да. Он это всячески скрывал, но, когда я по-настоящему нажал на него, все выяснилось.

— Он был гомосексуалист? — спросила Сабина, выражая извечное подозрение и крепче прижимаясь к Пиму.

— Насколько я мог судить, нет. У него были полки женщин.

— Он спал только с женщинами-военными?

— Я имел в виду, что у него было множество женщин. Это такая метафора.

— А я думаю, он хотел прикрыть свои гомосексуальные наклонности. Это нормально.

О своей жизни Сабина говорила так, точно это была жизнь глубоко ненавистного ей человека. Ее глупого отца-венгра пристрелили на границе. Ее идиотка-мать умерла в Праге, пытаясь произвести на свет ребенка от никчемного любовника. Ее старший брат, полный кретин, учился на врача в Штутгарте. Ее дяди были пьяницы, и их всех перестреляли нацисты и коммунисты.

— Хотите я буду давать вам уроки чешского по субботам? — спросила она Пима как-то вечером, когда они, сидя в машине трое в ряд, разъезжались по домам.

— Я бы очень хотел, — ответил Пим, держа ее за руку, лежавшую с его стороны. — Мне, право же, начинает нравиться этот язык.

— Я думаю, сначала мы займемся любовью. Потом — посмотрим, — строго сказала она, а Кауфманн при этом чуть не съехал в канаву.

Настала суббота, и ни тень Рика, ни страхи самого Пима не могли помешать ему позвонить в дверь Сабины. Он услышал вместо ее обычной решительной поступи легкие шаги. Он увидел огоньки ее зрачков, смотревшие на него в «глазок» двери, и постарался изобразить одобряющую улыбку. Он принес из «Наафи» достаточно виски, чтобы потопить вековой грех, но Сабина не чувствовала греха и, открыв дверь, предстала перед ним голая. А он стоял перед ней, лишившись дара речи, крепко держа сумку с виски. Не приходя в себя от изумления, он проследил за тем, как она накинула предохранительную цепочку, взяла сумку из его безжизненных рук, подошла к буфету и вынула из сумки содержимое. День был теплый, но она разожгла в камине огонь и разобрала постель.

— У тебя было много женщин, Магнус? — спросила она. — Полки женщин, как у твоего плохого друга?

— Пожалуй, что нет, — сказал Пим.

— Ты гомик, как все англичане?

— Право же, нет.

Она подвела его к кровати. Посадила и расстегнула ему рубашку. Деловито — как это делала Липси, когда собирала вещи в стирку, а фургон прачечной уже стоял на улице. Сабина расстегнула и все остальное, что было на нем, и повесила его вещи на стул. Затем велела ему лечь на спину и растянулась на нем.

— Я и не знал, — вслух произнес Пим.

— Пожалуйста!..

Он хотел было еще что-то добавить, но слишком многое пришлось бы объяснять, а его переводчица была уже занята делом. Он же хотел сказать: «Я все время жаждал чего-то, но до этой минуты не знал чего». И подразумевал: «Я могу летать, я могу плыть на животе, и на спине, и на боку, и на голове». Он подразумевал: «Я чувствую себя цельным, и я стал наконец мужчиной».

* * *

Шесть суток спустя на вилле стоял душистый день, была пятница. В садах под окнами огромного кабинета Мембэри риттмайстер[47] в кожаных штанах лущил горох для Вольфганга. А Мембэри сидел за столом в расстегнутой до пояса полевой куртке и составлял вопросник для капитанов траулеров, который он предлагал разослать в сотнях экземпляров в основные рыболовные флотилии. Он трудился уже не одну неделю, стараясь проследить пути миграции морской форели, и все подразделения были мобилизованы на то, чтобы помочь ему в этом.

— Подозрительный был совершен ко мне подход, сэр, — осторожно начал Пим. — Некто заявил, что говорит от имени потенциального перебежчика.

— О, но ведь это должно быть очень интересно для тебя, Магнус, — вежливо сказал Мембэри, с трудом отрываясь от своих занятий. — Надеюсь, это не еще один венгерский пограничник. Мне их уже достаточно. И Вене, я уверен, тоже.

Вена становилась источником все большего беспокойства для Мембэри, как и Мембэри — для Вены. Пим читал мучительную переписку между ними, которую Мембэри спокойствия ради хранил под замком в левом верхнем ящике своего хлипкого стола. Возможно, оставалось всего несколько дней до появления капитана стрелков собственной персоной и передачи всей власти ему.

— Он вообще-то не венгр, сэр, — сказал Пим. — Он чех. Он приписан к штабу Южного командования, базирующемуся неподалеку от Праги.

Мембэри пригнул свою крупную голову к плечу, словно вытряхивая воду из уха.

— Ну, это известие приятное, — не очень уверенно заметил он. — Д.Р. все отдаст за хороший материал о положении в Южной Чехословакии. Да и где-либо в Чехословакии вообще. Американцы, похоже, считают, что у них монополия на эти места. Кто-то на днях так мне и сказал по телефону, не знаю только кто.

Телефонная линия в Грац проходила через Советскую зону.

По вечерам можно было услышать, как переговариваются русские связисты, как пьяные голоса распевают где-то казацкие песни.

— Согласно моему источнику, это недовольный жизнью сержант, работающий в их секретной части, — заявил Пим. — Он вроде бы явится завтра вечером из Советской зоны. Если мы его не встретим, он повернет и отправится прямиком к американцам.

— Тебе сказал о нем не риттмайстер, нет? — заволновавшись, спросил Мембэри.

С ловкостью, рожденной давней привычкой, Пим вступил на опасную почву. Нет, это был не риттмайстер, заверил он Мембэри. Во всяком случае, голос был не его. Голос был более молодой и более уверенный.

Мембэри стал в тупик.

— Можешь ты объяснить яснее? — сказал он.

Пим объяснил.

Дело было в четверг, и вечер был самым обычным. Он сходил в кино на «Liebe-47»[48] и по пути назад решил зайти в «Белую лошадь» выпить пива.

— Я что-то не знаю «Белую лошадь».

— Это еще одна пивнушка, сэр, но эмигранты часто посещают ее и сидят там за такими длинными столами. Я не пробыл там и двух минут, как официант позвал меня к телефону. «Herr Leutnant, Für Sie».[49] Они меня там немного знают, так что я не слишком удивился.

— И молодец, — сказал Мембэри, на которого все это явно произвело впечатление.

— Голос был мужской, говорил он на отличном немецком. «Господин Пим? У меня для вас важное сообщение. Если вы поступите точно так, как я вам скажу, вы не будете разочарованы. У вас есть перо и бумага?» Все это у меня было, и он начал читать текст. Затем проверил, правильно ли я записал, и повесил трубку прежде, чем я успел спросить, кто он.

И Пим вытащил из кармана тот самый листок, вырванный из записной книжки.

— Но если этот разговор был вчера вечером, какого же черта ты не сказал мне об этом раньше? — возмутился Мембэри, беря у него листок.

— Вы же были на заседании Комиссии объединенных разведок.

— Тьфу ты, так ведь и было. Он вызвал именно тебя, — заметил Мембэри не без гордости, продолжая разглядывать бумажку. — Он хочет иметь дело только с лейтенантом Пимом. Это, должен сказать, весьма лестно.

Он потянул себя за торчащее ухо.

— Ну так вот, будь очень осторожен, — строго предупредил он таким тоном, каким обычно говорят, когда ни в чем не могут отказать человеку. И не подходи слишком близко к границе, а то еще попытаются тебя утащить.

* * *

Это был отнюдь не первый за последние месяцы случай, когда Пима заранее предупреждали о появлении перебежчика, и даже не шестой, но впервые ему шепотом сообщила об этом голая чешская переводчица в залитом лунным светом фруктовом саду. Всего неделю тому назад Пим и Мембэри просидели всю ночь в низине Каринтии в ожидании капитана румынской разведки и его любовницы, которые должны были прилететь на угнанном самолете с полным коробом бесценных секретных данных. Мембэри договорился с австрийской полицией об оцеплении всего района, Пим запустил в воздух цветные ракеты, как об этом просили в тайных посланиях. Но настала заря, а самолет так и не прилетел.

— Что же нам теперь делать? — с простительным раздражением досадливо произнес Мембэри, когда они сидели в джипе и тряслись от холода. — Принести в жертву чертову козу? Надо бы риттмайстеру быть поточнее. А то выглядишь полным дураком.