Слишком живые звёзды 2 - Даниил Юлианов

Иногда…ты не в силах противостоять желанию окунуться в прошлое (в приятное прошлое. Помнишь, как плавно он двигался в том самом танце?), и в эти моменты лучше делать это одной, чтобы полностью прочувствовать всё ещё раз, по-настоящему насладившись этим.

– Катя, вы здесь?

Она подняла голову и пристально вгляделась Ивану Васильевичу в глаза – два голубых огонька, обсыпанных ослепительно-белым снегом.

– Откуда вы знаете моё имя? Я вам не говорила, как меня зовут.

– Да о вас здесь знает каждый третий, если не каждый второй. Не хочу показаться сборщиком слухов, но всё равно скажу может приятную, а может и не очень приятную вещь. В общем… – Он поправил свои смешные круглые очки, и тогда Катя заметила, что руки старичка неслабо дрожат. – Если вдруг о вас заходит разговор, кто-то обязательно назовёт вас Женой Феникса. Не знаю почему, но всем безумно понравилось вам так называть, хотя я чувствую, что вам так и хочется оторвать башку тому, кто это придумал.

– Вы подсели для того, чтобы поговорить о том, как меня называют всякие придурки?

Иван Васильевич виновато улыбнулся, и от этой улыбки сразу стало чуточку легче. Плохие люди так не улыбаются, они просто не способны так искренне, так тепло улыбаться. От ярких голубых глаз не исходило никакого зла, они были добрыми, на поверхности зрачков всё время играла улыбка, даже если уголки губ не поднимались. Катя сомневалась, что от такого милого старичка можно ожидать проявление опасности…но Катя не стала бы собой, если б всю жизнь ей не попадались люди, так и норовившие провернуть в её спине нож после своих лестных, в чём-то даже милых слов.

Поэтому она внимательно следила за каждым движением подседшего гостя, хотя прочие мысли так и лезли в голову. Иногда нам следует сконцентрироваться на настоящем моменте, но какими же громким бывает глас воспоминаний, так нежно просящих окунуться в их море! Особенно если они зовут голосом человека, в чьих объятиях становилось так хорошо…

– Я подсел к вам вовсе не поэтому, Катя. Я… – Иван Васильевич опустил глаза и, судя по наступившей тишине, глубоко задумался. Его губы слабо шевелились – это было хорошо знакомо Кате, потому что она сама нередко уходила в собственные мысли и не замечала, как шепчет их себе под нос. Наконец губы остановились, и спустя несколько секунд Иван Васильевич заговорил в полный голос, смотря прямо на Катю. Заговорил так, будто собирался сказать что-то очень важное. – Я искал вас несколько дней, хотел поговорить с вами ещё раньше. Мне…трудно сейчас произносить эти слова, потому что ближе вы, оказывается, ещё красивее. – Из его груди вырвался нервный смешок. Сейчас этот милый старичок со снежной бородой был больше всего похож на студента-первокурсника, решающегося признаться в любви преподавательнице.

Катя напрочь забыла про еду. Всё её внимание сфокусировалось на тёмных зрачках за круглой оправой очков. Почему-то она была уверена – и уверена непоколебимо, – что эта встреча относится к разряду тех, которые называют «неслучайными». Что-то внутри подсказывало, что сейчас произойдёт нечто необычное. Тревога чуть сжала лёгкие, но никаких признаков волнения Катя не показывала. Она ждала. Ждала того, что сейчас должно произойти.

Наконец Иван Васильевич набрался смелости и, взяв себя в руки, вновь посмотрел Кате в глаза, но на этот раз уже не отводил взгляд при каждом удобном случае. Тревога внутри опять сжала лёгкие и заставила выйти горячий воздух наружу, потому что с каждой секундой внутри становилось всё меньше и меньше места. Сейчас что-то произойдёт, что-то… что-то такое, отчего Кате сразу станет не по себе. Она выскочит из-за стола и рванёт к себе в комнату, лишь бы не дать мыслям проникнуть в голову.

– Я подсел к вам только с одной целью – узнать вашу историю и рассказать свою. Понимаю, вам вряд ли сейчас захочется говорить о себе с каким-то незнакомым стариком, но прошу вас, позвольте мне задать вам всего-навсего один вопрос. Один вопрос, ответ на который я хочу услышать именно из ваших уст, Катя.

Они смотрели друг другу в глаза, окружённые десятками столов – полупустыми, пустыми и занятыми людьми. Сотни голосов смешивались в один общий гомон, который, однако, совсем не напрягал. Напряжение было только в одном-единственном месте – внутри грудной клетки, там, где так судорожно билось сердце. Катя еле заметно кивнула, приготовившись к вопросу. Почему-то ей казалось, что он изменит всю её жизнь.

Хватит нести бред. Просто послушай, что скажет этот старик, и всё! Перестань накручивать себя!

Иван Васильевич сплёл пальцы в замок и выдохнул. Втянув в себя воздух, спросил:

– Что такое, по-вашему, любовь?

Катя не ответила. По крайней мере, не сразу. Она всё ещё смотрела в голубые глаза старичка, но не видела их. Никогда в жизни она не думала, что несколько слов от незнакомого человека – один жалкий вопрос – смогут ТАК сильно выбить её из колеи. Разум поник. В голове не было вообще ничего. Казалось, сознание отделилось от тела и растворилось где-то над макушкой. Слишком… слишком сложный вопрос. С губ Кати попытался сорваться ответ, но в результате они беспомощно отлипли друг от друга, чтобы в лёгкие проникло как можно больше воздуха. Что такое, по-вашему, любовь? Что такое любовь по мнению старой женщины, обманутой мужчиной, которого она любила всем сердцем, и потерявшей своего единственного ребёнка – не просто потерявшей, а носившей окровавленного сына на руках, пока вокруг, столпившись, стояли люди. Что такая женщина может сказать о любви? Что о любви может сказать человек, вытерпевший столько боли, что исходила от этой самой любви?!

Вот именно. Ничего. Ничего она не могла сказать. Любви просто не сущ…

Давай потанцуем.

Её передёрнуло как от электрического разряда. По телу резко пробежала дрожь, и сильнее всего она ощущалась в кончиках пальцев. Его голос… с теми же нотками, что и тогда, ночью, перед волшебным танцем под шёпотом листьев. Женя вновь напомнил о себе. Только сейчас Катя поняла, какой была глупой, убеждая себя в том, что роман с Женей – всего лишь роман, а сама она к нему равнодушна. Да, равнодушна.

Но во мне есть его частичка. Я это чувствую.

Может быть… Но тем не менее эта частичка (если она действительно есть где-то глубоко в душе) давно начала распадаться на мелкие-мелкие кусочки. И первая трещина появилась тогда, когда Женя ударил кулаком в стену, разминувшись с животом Кати в несколько сантиметров. Первая трещина, положившая начало разрушению их отношений.

Сердце больно ударило по рёбрам. Катя сжала кулаки, костяшки пальцев разом побелели, ногти впились в ладони. Несколько секунд она так и просидела, после чего посмотрела Ивану Васильевичу в