Корона, огонь и медные крылья - Максим Андреевич Далин

мысль была – прорваться к выходу из зала и бежать к Яблоне, всё ей рассказать и драться, если что. Только меня всё равно убили бы, если бы не Хи.

Потому что он умел ловить в воздухе ножи и метательные иглы, а я-то – нет. Он вышел из ниоткуда и вытащил эту иголку из пустого пространства прямо у меня перед лицом – а я так и остался стоять, растопырив крылья, как гусь, который хочет шакала напугать.

Как дурак, в общем.

Я даже не понял, кто её бросил. Очень быстро случилось.

Шакалы быстренько сообразили, что к чему, – их тут же унесло, остались только рабы, но им-то Хи не стал препятствовать убирать мёртвых. Он только сделал мне знак, чтобы я шёл за ним – я и пошёл.

Он провёл меня до кухни и подождал, пока я возьму еды для женщин. А потом проводил до покоев и всё рассказал. И про этот дворцовый кошмар, и про то, что Орёл точно собирается Яблоню с Огоньком убить. И про страну теней.

Так что, когда Яблоня потом стала говорить об этом, я уже был морально готов в какой-то степени. И если о чём и жалел, так только о том, что паршивый я боец.

О том, какой я паршивый боец, я и думал, пока мы шли по этому коридору со звёздочками. Я точно понимал, что коридор – это ещё дворец, в сущности, а вот что будет дальше, даже вообразить тяжело. И мне ужасно хотелось стать сильным, быстрым и непобедимым для Яблони, а у меня были только крылья, и всё. А с ядом ничего не получалось. Может, дело в том, что у меня нет хвоста?

А что люди – подлые твари, это совершенно не новая мысль.

Пока я так размышлял, коридор вдруг резко кончился. Узорной кованой решёткой мне по пояс. А за решёткой была пропасть.

Мы вышли на балкон или галерею, которая шла по кругу – по кругу в совершенно невозможно громадном пещерном зале. Весь свод этого зала мерцал голубыми звёздочками, а глубоко внизу я увидел город, весь залитый мертвенным зеленоватым светом, как гнилушка.

Этот город был никак не меньше, чем Лаш-Хейрие, но даже самые высокие башни маячили где-то внизу и вдалеке, в этом мареве, будто мы на него с горы смотрели. И вниз вела далёкая лесенка, которая с того места, где мы стояли, казалась тонкой, как витой шнурок для флакончика с маслом.

– Мы должны туда спуститься? – спросила Яблоня. – Да?

Голосок у неё был тревожный и напряжённый. Я подумал, что она уже устала.

– Хочешь, – спрашиваю, – возьму маленького господина?

Она мне улыбнулась, но младенчика только крепче прижала к себе.

– Нам надо спуститься, – сказал Хи. – Мы не будем заходить в город, мы пройдём по берегу Великой Серой Реки – и доберёмся до ворот, через которые нежить выходит в мир живых. Подобных ворот немало, но те, к которым мы направляемся, как раз выведут к горам Нежити.

– Ничего себе план! – фыркнула Молния. – А ты уверен, боец, что мы никого не встретим?

– Конечно, встретим, – ответил Хи таким тоном, будто ответ сам собой разумелся. – Я даже думаю, что нам придётся драться. Но в конце концов вы, живые, увидите свет мира живых. Я надеюсь.

Он надеется. Я тоже надеюсь, ага.

– Ой-я, – вздохнула Сейад. – Стара мать Сейад для таких дел, – и начала напевать.

Обычно я её песенки хорошо понимал: хотя она и коверкала язык на манер огнепоклонников, но все слова были простые и забавные. Но в этот раз я, хоть и прислушивался, не понял ничегошеньки, только увидел, как бляшка с Солнцем и Костром у неё на шее засветилась, да так ярко, будто на неё непонятно откуда солнечный лучик упал.

Сейад протянула сумку Пчёлке; Пчёлка заявила, что она уже и так много чего несёт, но Молния сделала такую гримасу, что только законченный болван начал бы спорить. Вот-вот медь потечёт. Пчёлка, я думаю, решила не рисковать – взяла у Сейад торбочку и повесила на плечо.

А Сейад мурлыкала и мурлыкала, и чем больше мурлыкала – тем больше белела. Будто её вместе с одеждой покрывала изморозь; только это была вовсе не изморозь на самом деле.

Шерсть, ага.

Седая такая, белёсая шерсть. Она росла прямо через рубаху – и сама Сейад росла и менялась. Через пять минут она вся покрылась шерстью и выросла до невозможности – и стала Белой Собакой, ростом никак не меньше телёнка. Очень пушистой, серебряной, светящейся, как зеркало в лунную ночь, – только нос и глаза чёрные. И зубы в пасти появились очень серьёзные – это несмотря на то, что мать Сейад вообще-то уже вполне беззубая старуха.

Настоящее шаманское чудо, ага.

Вообще-то, если бы этим зверем стала не Сейад, было бы довольно страшненько. Но так никто, конечно, не испугался. Яблоня как-то разжалась, рассмеялась и стала её гладить, Молния тоже – и даже младенчик потянулся, будто узнал свою няню. Пчёлка, правда, её трогать не стала – но Пчёлка с Сейад особенно и не ладила, да и странно было бы: Пчёлка же отроду правоверная, да ещё и аристократка, а Сейад – огнепоклонница. Но Сейад нимало не смутилась, всех понюхала и пошла вперёд. По тёмному камню у неё под животом за ней скользил светлый блик. Такой бывает, если наклонишь над полом свечу.

Близнецы подождали, пока она закончит перекидываться, и мы все двинулись дальше, по этому карнизу вдоль решётки, к той лесенке.

Чем дальше мы уходили от коридора, который вёл из дворца, тем эти голубые огонёчки спускались ниже и мерцали ярче. Даже, кажется, потихонечку перемещались с места на место – живые звёздочки, совсем как на небе, только ближе. Красиво.

У меня случилось совершенно какое-то детское желание поскорей дойти до лестницы, где звёздочки светились у самого пола, – но лестница оказалась ужасно далеко. Мы шли и шли, а время в этом подземном мире совершенно остановилось – наверху, наверное, уже наступила глубокая ночь. Только Молния шла очень легко, все волей-неволей под неё подстраивались – хотя близнецам, по-моему, было всё равно, быстро мы идём или медленно. Молния научилась путешествовать, когда рыскала по горам с патрулём, а прочие жители тёмной стороны вообще не особенно привыкли ходить; Яблоня скоро отдала мне Огонька, не могла больше спорить – и младенчик показался мне непривычно увесистым. Наверное, я тоже устал: у меня сначала заболели ступни, а потом – ноги всё выше