Вирикониум - Майкл Харрисон

— Мы жили в доме около переулка Воловьей Губы…

— С тех пор много воды утекло, — тегиус-Кромис усмехнулся. — Артистический квартал нынче совсем не тот. Спа Изер провалились в собственные чаны, так что фрескам пришел конец. Теперь там дворик с яблонями, а в переулке Воловьей Губы множество маленьких лавочек, и перед каждой стоит огромная ваза, в которой растет герань. Думаю, тебе бы понравилось.

— Понравилось? — тихо переспросил мальчик. — Да меня бы стошнило. В этом нет души.

— «Душа»! — тегиус-Кромис не мог признаться, что парнишка повторяет его самые сокровенные мысли. — Сомневаюсь, что ты на самом деле там побывал. Сколько тебе лет? Тринадцать?

Они улыбнулись друг другу.

Несколько минут оба молчали. Потом принц покосился на остатки своего ужина, как человек, который собирается что-то предложить, и достал оловянную табакерку. Мальчик медленно покачал головой, но после некоторых размышлений отломил кусочек хлеба, сунул в рот и прожевал. Потом глотнул вина, но оно попало не в то горло, он запрокинул голову и закашлялся. Один из постояльцев, сидящих у камина положил перед ним на стол монету и свысока бросил:

— Ну как?

Мальчуган передернул плечами, вышел на середину зала и высоким голосом, без всякого выражения затянул:

Джонни-Джек вместо куклы пошел с молотка,Сам был мал, да семья, да, семья велика…

Повторив это трижды, мальчишка пустился в пляс. Он двигался неуклюже… и в то же время на удивление грациозно. Музыки не было. Большие деревянные башмаки грохотали по дощатому полу. Парнишка насупил брови, приоткрыл рот и сосредоточенно пыхтел. Ленты на его предплечьях, развеваясь при свете лампы, словно оставляли светящийся след. «Очень трогательно, — скажет ему потом тегиус-Кромис, — только руки у тебя слишком тощие».

Аплодисментов не последовало. Когда танец был окончен, мальчик некоторое время стоял, пока не отдышался, а потом снова стал слоняться по залу — ловить моль и собирать монетки, притворно смеясь.

«Ему явно не до смеха», — отметил про себя тегиус-Кромис. Задетый тем, что мальчик не вернулся к нему за стол, он раскрыл свою книгу и сделал вид, что читает.

«Постели ему ложе из тверди земной, маргариток-овечек, цветков пятипалых»…

Он озадаченно поглядел на обложку, захлопнул книгу и закрыл глаза. Он устал. Перед его взором рушились исполинские сераки монарских ледников. Он перебирался через них — раз, два, снова и снова.

Щеки у мальчика горели: он все-таки вернулся к столику тегиуса-Кромиса, немного запыхавшись.

— Я старше, чем кажусь, — сказал он, словно беседа не прерывалась. — Зачем вы сюда приехали?

тегиус-Кромис открыл глаза.

— Что тебе сказали там у камина?

— Вы приехали охотиться. Но я это и так знаю.

Он внезапно подался вперед и сжал руку принца обеими ладонями, теплыми и нежными, но хрупкими, как бумага.

— По правде говоря, — шепнул он, — она ведь тоже может вас убить, так?

Кромис огляделся. Камин прогорел, зал пустел, кто-то собирал пустые горшки. Дверь на черную лестницу открылась, оттуда потянуло холодом и резким запахом мочи. Мальчик выпустил ладонь принца и сделал рукой движение, словно хотел охватить не только зал и гостиницу, но и мощенную булыжником площадь снаружи, и весь город.

— Тут всегда так было. Пусть у местных голова болит. Кому хочется, чтобы вы погибли?

Лорд Кромис поплотнее закутался в плащ.

— У меня будут помощники, — объяснил он. — Кстати, им уже пора быть здесь. Когда дверь открылась, я думал, что это они.

— А вы из какого Дома? — чуть позже спросил мальчик.

— Из Шестого.

— И какой у вас герб?

тегиус-Кромис показал одно из своих колец.

— Ламия. Вот, смотри. Видишь?

Мальчик пожал плечами.

— Это вообще ни на что не похоже.

Под конец в зале, кроме них, остался только мальчик, который раньше разносил закуски и убирал посуду. Только он видел, как они встают и уходят вместе. Друзья принца заставляли себя ждать.

* * *

Мальчик ушел ночью.

— Вы всегда сможете меня найти, — заверил он.

Утром принца разбудили голоса. Комнаты с видом на задний двор были самыми просторными и потому пользовались большим спросом, но тегиусу-Кромису новое жилище показалось пустым и холодным. В номерах, окна которых выходили на площадь Дубликата, было куда более шумно, но что хуже — слышать шум или любоваться конюшнями?

Конюшни, в отличие здания гостиницы, были кирпичными — из красного кирпича того особенного теплого оттенка, который чаще встретишь на юге, чем в этих местах. Сейчас под голубым зимним небом он казался таким ярким, что глазам становилось больно. Прижавшись щекой к стеклу и вытянув шею, тегиус-Кромис увидел пару тяжело навьюченных пони и великолепную кобылу — явно чистокровную, сильную, с коротким крупом, отличной статью и мощным костяком, около девятнадцати ладоней в холке. Лошади стояли под аркой, которая ограничивала обзор, зато усиливала крики и возгласы людей, столпившихся вокруг.

За ночь подморозило, иней толстым слоем покрывал брусчатку в углу двора, куда еще не пришло солнце. Воздух был холоден и прозрачен, и от этого все краски вдруг стали живыми и яркими. Лошадь, явно с норовом, метнулась вперед, сбила копытом ведро, и оно покатилось по брусчатке, оставляя за собой мокрую спираль, ярко сверкающую в утренних лучах солнца. Маленькие фигурки в панике метались под копытами кобылы, пытаясь ее успокоить. Кто-то стоял в стороне, посмеивался и давал советы; кто-то прохаживался под аркой, размахивая руками и пропадая из виду прежде, чем тегиус-Кромис успевал разглядеть лицо.

Пару раз под аркой мелькнул плащ цвета свежего мяса. Владелец кобылы? Несомненно… Но тут все исчезло в дымке, затянувшей холодное оконное стекло, точно восковой налет на ягодах винограда. тегиус-Кромис протер стекло. Чтобы хоть что-то разглядеть, приходилось изогнуться и принять весьма неудобную позу, поэтому он встал и попытался отодвинуть защелку. Защелка не поддавалась. Лорд Кромис пожал плечами и вернулся в комнату, ступая босыми ногами по холодным дубовым доскам. На столике у кровати были разложены его вещи; оловянная табакерка, которую давно следовало почистить, кольца, издали похожие на игральные кости, пара книг. Меч — отцовское наследство — стоял в углу. Оделся тегиус-Кромис быстро. Его переполняло какое-то беспричинное ликование.

На юге, особенно на Мингулэйской литорали, где чуть ли не в каждой кибитке вас ждет гадалка с колодой засаленных карт, женщины часто делают своих первенцев карликами, чтобы обеспечить им безбедную жизнь. И пока мальчик лежит, запертый в ящике из черного дуба под названием «глуттокома», который не дает ему расти, и ест особую пищу, его мать, застыв над картами, с сомнением смотрит в будущее. Карлик, который сейчас стоял в зале у очага, грея сутулую спину — хотя ленивые язычки пламени, которые словно нехотя лизали поленья, почти не давали тепла, — выступал на арене Урокониума как акробат и клоун и пользовался шумным успехом. На Унтер-Майн-Кай его знала каждая собака, и Одсли Кинг, в то время переживавшая короткий расцвет своей славы, даже написала его портрет. Она изобразила карлика в пурпурном дублете, а картина называлась «Калабакиллас, король карнавала». Он был одним из основателей «Желтой книги закона» и «Общества Чеминорских ходоков на ходулях», под эгидой которых убил — как на ринге, так и за его пределами, как по правилам, так и в нарушение оных — немало бойцов, причем все они были выше его ростом.

По-настоящему его звали Моргант, но чаще он отзывался на прозвище «Грязный Язык». Кривые ноги делали его походку вялой, шаткой и неуверенной, но видели бы вы, как он бежит, точно обезьяна, среди ночи, через какой-нибудь заброшенную площадку неподалеку от Всеобщего пустыря! У него было умное лицо и сладкая улыбка. Большинство детей глуттокомы подвержены приступам дурного настроения, и Моргант не был исключением. Во время этих припадков он мог оскорбить или наградить пинком любого, кто осмеливался подойти близко. С тех пор как ему исполнилось шестнадцать, он не вырос ни на дюйм — его рост не превышал четырех футов. Но уже тогда казалось, что он держит в своей пухлой, нескладной ладошке всю толпу, которая собралась на арене.

Его часто видели в компании принца. Обычно к ним присоединялся еще один человек, очень рослый, известный как Распутник Кан. Когда тегиус-Кромис вошел в комнату, последний как раз стоял у камина и говорил ледяным голосом:

— И все-таки ты согласишься. Вчера ты довольно быстро согласился.

— Я лжец. Это верно, как то, что я карлик.

— Нуда, — с тяжелым вздохом согласился Кан. — Это всем известно.

Тут Грязный Язык увидел тегиуса-Кромиса и пошел колесом по залу, крича «Я врун и карлик! Я врун и карлик!» — пока не запыхался, а потом подбежал и попытался вытащить меч у него из ножен.