Фрилансер. Ареал — Венера - Сергей Анатольевич Кусков

изоляции не дадут утечки, даже если к наёмнику враги таки смогли прикрепить микродроны. Этот разговор слишком важен, но у меня нет времени на серьёзную проверку.

— Да, — кивнул наёмник. — Главное — когда?

Он сделал паузу. Видимо ожидая от меня ответа, но я молчал. Продолжил:

— Понимаю, мы были главной ударной силой во Флёр и четырёх других городских районах. Это наша специализация — штурмовики, идущие вперёд оперов. Но теперь нас всех вывели из зон соприкосновения… Почти всех. Парни бездельничают и задают вопросы. И мне это не нравится.

— Но деньги же исправно капают! — поддел я. — Значит вы пока нужны.

— Не в деньгах дело. А в доверии! — многозначительно поднял он палец.

— Вы были нужны как штурмовики в самом начале, — пояснил я, поняв, чего он так взъерошился. — Теперь эту работу сделает спецназ ДБ. Хоть где-то он должен же проявить себя? А вы понадобитесь в другом месте.

Чел вздохнул с облегчением.

— Значит вопрос правильный, не «почему», а «когда»?

— Да, — успокоил его я.

— И? — Пристальный взгляд. Я не стал тянуть.

— Завтра с утра. Причём начать нужно будет одновременно всеми группами. Я сейчас ломаю голову, как это организовать, чтобы ни одна падла не забила тревогу от моих приготовлений. У нас более ста целей, которые нужно взять одновременно. И среди них есть сложные.

— Тогда начинай рассказывать ВСЁ, что задумал, — ехидно улыбнулся наёмник. — Раз пришло время.

— Именно для этого тебя и позвал, — парировал улыбку я.

— А потянешь? — озадаченно потянул Этьен, когда я закончил. Нет, ошарашен или удивлён он не был. Вот вообще. Он был именно задумчив, не более. Человек, воевавший на Территориях, мог представить такую жестокость. Да, с нашей стороны, но он видел подобную с той, так что экзистенциального конфликта в его душе мои откровения не вызвали.

— У меня нет выбора, — покачал я головой. — Я это предложил.

— Макс справится, — покачал он головой. — Доверь ему. А ты, прости… — Лёгкая необидная усмешка. — Хуан, ты не был на Территориях. Ты не видел тот ад. В твой мех не палили в упор из переносного ПТУРа мальчишки лет девяти-десяти. К тебе не бросались в обнимку маленькие девочки, которые потом, с тобой в объятьях, взрываются, разнося и тебя, и тех, кто рядом, на красивые такие сочные куски мяса. Твоим раненым не отрезали головы разные уроды, и не мочились на тела мёртвых. Ты не зачищал целые кварталы с такими упырями, включая женщин, стариков и детей — а там они все упыри, и никого нельзя оставлять в живых. Ты не справишься.

От его слов веяло жутью. И я понимал, что по сути я и правда всего лишь мальчишка. Да, как-то незаметно быстро выросший, но всё ещё мальчик «мирного времени». Просто взявшийся рассуждать на глобальные темы революционно смело. И за смелость завтра буду расплачиваться совестью, которую придётся опять заталкивать неизвестно куда, а скорее и напрочь её деформировать, ибо после её просто некуда спрятать, чтобы остаться прежним.

— Этьен, — медленно и тихо проговорил я, вспоминая детство. — В пятом классе мы в школе ездили на свиноферму за город, на экскурсию. От школы, в рамках программы по биологии. Нет, самую обычную, — парировал я его усмешку, — и не в таких далях. — Мда, ТА свиноферма, где мы фигачили шариками хрюшек из миномётов, ещё долго не забудется. — С нами была моя мама — классу требовалось несколько родителей, сопровождение. И она настояла, чтобы мы прошли и на бойню, не ограничивались загонами и стойлами с кормушками. Это такое место, где хрюшек убивают. Зажимают в специальном захвате и бьют электротоком. А потом мы смотрели, как их, мёртвых, ещё тёплых, обжигают в пламени и разделывают. Это называется «полутуши», их так продают. Как сливается кровь и извлекаются органы.

— Пятый класс? — озадаченно нахмурился наёмник. А сейчас я его удивил.

— Ага. Дети ещё. Цветочки жизни. Многие из нас плакали от увиденного, особенно девочки. И мне самому было не по себе. Но знаешь, что сказала нам тогда мама и нам, и опешившей и растерявшейся от такого нашей молоденькой училке? Что это ханженство, рыдать над убиенным животным. Ханженство, смотреть, как стекает по желобу его кровь, смотреть на его остекленевшие глаза, и говорить, как это нехорошо. А потом идти домой, и жрать отбивную. Или рагу. Или иное блюдо из мяса, сделанного в том числе и на этой бойне! Она сказала, чтобы мы помнили и никогда не забывали, что это МЫ убиваем животных, собственными руками. Каждый раз, когда садимся за стол. Бьём их током, кромсаем тела ножом, сливаем кровь. Мы делаем это каждый раз, придвигая к себе тарелку, и то, что за нас грязную работу делают другие, ничего не значит. Сказала, что нам, конечно, не обязательно пачкаться и делать всё самому, но надо отвечать за свой выбор. Мы — убийцы и мясники этих существ! Именно мы! А не операторы разделывающих роботов. И надо принять это, и никогда более не лить глупых слёз о жалости.

Этьен какое-то время молчал, оценивал, затем озадаченно покачал головой:

— Ей это сошло с рук?

Я бегло пожал плечами:

— А почему нет? Моя мама — мудрая женщина, и смогла доказать другим родителям правоту. До кого-то, возможно, не дошло. Или дошло позже. Но большинство нас, оболтусов, тогда приняло это. Мы хищники, Этьен. А хищник не должен лить слёзы об убиенной жертве, ибо это — его корм, его еда, его жизнь. И его семьи, детёнышей.

Завтра я буду убивать жертв, но буду убивать по праву хищника. Ягуара, загнавшего тапира. Ягуару плевать на мораль, тапир — это просто еда. И наши комрады мне дали эксклюзивное право перезагрузить собственную мораль до их, пещерной версии. В которой я не буду иметь право на жалость, ибо в их морали в принципе нет такой опции.

Нет, Этьен, — уверенно покачал я головой, — я должен сделать это сам. Не прячась за приказы. Вы, головорезы, справитесь, но вы — мясники, те самые операторы роботов на бойне. Но виновны в гибели не операторы мясоботов, а благопристойные сеньоры в ресторане, заказывающие рагу по-никарагуански. Я просто не хочу прятаться и уходить от ответственности, я САМ взвалил на себя