Быть корейцем... - Андрей Ланьков

До самой смерти Сталина в 1953 г. корейцы подвергались вполне официальной дискриминации, хотя их положение было куда лучше, чем у других «репрессированных народов» (немцев, калмыков, крымских татар). В отличие от них, корейцы не должны были еженедельно лично являться в «спецкомендатуры» для регистрации, могли передвигаться по территории Средней Азии, а по получении специального разрешения – и за её пределами. Наконец, корейцы, в отличие от немцев или татар, и в сталинские времена могли учиться в высших учебных заведениях и занимать ответственные посты. Калмык или немец в 1941–1953 гг. не мог стать ни секретарём райкома, ни директором завода, ни офицером НКВД, а вот корейцы на этих должностях время от времени попадались. Тем не менее, дискриминация была реальной и весьма ощутимой. В армию корейцев не брали, выезжать за пределы Средней Азии по собственному желанию они не могли. Во время войны корейцев направляли на принудительные работы, в т.н. «Трудармию», где потери от болезней немногим уступали фронтовым. Правда, запрет на службу в армии не распространялся на тех немногочисленных корейцев, которые в 1937 г. проживали за пределами Дальнего Востока и избежали депортации. Многие из них приняли участие в войне, а один – капитан А.П.Мин – стал Героем Советского Союза.

После переселения основная масса корейцев оказалась в Узбекистане и Казахстане. По данным переписи 1959 г., в Узбекистане проживало 44,1% всех советских корейцев, в Казахстане – 23,6%. Расселяли корейцев деревнями, так что в Средней Азии образовывались корейские колхозы, которые в основном специализировались на выращивании риса и овощей. Однако расселение проводилось с таким расчётом, что больших «чисто корейских» районов не возникало, корейские посёлки были разбросаны на огромной территории, довольно далеко друг от друга, среди посёлков узбекских, казахских, русских. Вдобавок, в 1937–1938 гг. были ликвидированы многие корейские культурные учреждения, прекратил своё существование корейский пединститут и корейское книжное издательство (хотя газета продолжала выходить, сменив название на «Ленин кичхи» – «Ленинское знамя»).

В новых условиях владение русским языком стало жизненной необходимостью. Жить, пользуясь одним только корейским, не могли уже и простые крестьяне. После переселения началось быстрое обрусение корейцев. Большинство корейцев, родившихся до 1920 гг. и получивших среднее образование на Дальнем Востоке, испытывало трудности с русским языком, а вот среди корейцев, рождённых в Средней Азии, уже практически не было тех, для кого корейский язык был родным. Характерной чертой новых времён стало обилие смешанных браков, которые до переселения были крайней редкостью.

В 1945 г. количество советских корейцев резко выросло – за счёт присоединения к СССР Южного Сахалина. На его территории находились многочисленные шахты, где работали корейцы, направленные туда в порядке мобилизации японскими властями. К 1945 г. их число достигло 50 тысяч. Среди советских корейцев они образовали весьма своеобразную группу. В своём большинстве сахалинские корейцы были выходцами из южных провинций страны. После присоединения острова они оказались в странном положении: автоматически утратив японское подданство, они не приобрели подданства советского. Часть из них стала гражданами КНДР (в которой они, кстати, никогда не бывали), а большинство долгое время оставалось «лицами без гражданства», которым требовалось специальное разрешение на выезд с острова. В советское гражданство корейцев Сахалина стали принимать лишь после 1970 г.

В таком положении и встретили корейцы СССР свою официальную реабилитацию.

От смерти Сталина и до наших дней

Реабилитация корейцев прошла в несколько этапов в 1953–1957 годах. Именно тогда были официально отменены ограничения на передвижение и службу в армии, разрешено было и поселение за пределами Средней Азии. Впрочем, попытки восстановить корейскую автономию, предпринятые некоторыми корейскими интеллигентами старшего поколения, были немедленно и жёстко пресечены. Кроме того, некоторые негласные запреты продолжали существовать вплоть до распада СССР. Например, кореец, отправившийся служить в армию, рано или поздно обнаруживал, что не может продвинуться выше подполковника, в то время как иные из его русских, татарских или осетинских друзей по училищу уже сверлят дырочки для генеральских звёздочек. Партийная карьера у корейца тоже обычно останавливалась на уровне секретаря райкома.

Это недоверие было вызвано тем, что корейцы, наряду с немцами, евреями, поляками относились к тем «нацменьшинствам», у которых существовали свои государства за пределами СССР. Особисты и чиновники опасались, что такие меньшинства при некоторых обстоятельствах будут действовать во благо своей «исторической родины», но против интересов Советского Союза. Насколько были обоснованы эти опасения в случае с евреями или немцами – говорить не будем, но корейский парадокс заключался в том, что вплоть до конца восьмидесятых годов большинство советских корейцев не ассоциировало себя ни с одним из корейских государств, и не питало никаких патриотических чувств ни к Сеулу, ни к Пхеньяну. О Южной Корее знали лишь, что она представляет из себя «кровавую диктатуру», а доходившие из КНДР слухи о культе личности, терроре и нищете также не вызывали желания гордиться такой страной.

Впрочем, несмотря на некоторую дискриминацию, уже в семидесятые годы корейцы занимали должности республиканских министров и союзных зам. министров. Без особых проблем шла у корейцев и карьера в системе МВД. Не существовало серьёзной дискриминации и в науке, торговле, промышленности, за исключением, возможно, военно-промышленного комплекса.

Продолжался численный рост корейской общины. В 1959 г. в СССР проживало 313 тысяч корейцев, а к 1989 г. – 439 тысяч. Впрочем, к концу советского периода темпы роста замедлились – отчасти из-за перехода к малодетности, а отчасти – из-за распространения смешанных браков, доля которых к концу советского периода достигла 40%.

К концу 1950-х годов русский стал родным языком всей корейской молодёжи Средней Азии. Школы с преподаванием на корейском языке были закрыты ещё в 1940-е годы, причём это решение, вопреки ставшему модным в последние годы мифу, было принято по требованию самих родителей. Причина понятна: корейцы во все большей степени вовлекались в «большую жизнь», успех в которой напрямую зависел от качества образования. Дорога к преуспеванию в новых условиях лежала не через упорный труд на своём поле, а через вузовский диплом. Очевидно, что поступить в вуз выпускнику русской школы было куда проще. Оставить ребёнка в корейской национальной школе означало обречь его на тяжёлый и всё менее престижный крестьянский труд, и мало кто из родителей желал своему отпрыску подобной судьбы.

Корейский язык преподавался во многих школах корейских посёлков в качестве иностранного, но в небольших объёмах и без особого эффекта – школьники учили язык из-под палки и, в итоге, так его и не осваивали. Продолжала выходить корейская газета, весьма скучная по содержанию, но распространяемая райкомами партии в обязательном порядке. Действовал и активно гастролировал по всей Средней Азии корейский театр, который в хрущёвские и брежневские времена, пожалуй, и был главным центром «советско-корейской» культуры.

После реабилитации корейцы стали активно уходить из сельского хозяйства. С середины пятидесятых корейская молодёжь в массовом порядке пошла учиться в вузы, в том числе и в университеты Москвы и Ленинграда (что, кстати, стало возможным именно в результате перехода на русский язык в школах). К семидесятым годам корейцы были обильно представлены среди учёных, инженеров, врачей и юристов как в Средней Азии, так и за её пределами. Появились корейцы – академики АН СССР. В 1989 г. доля лиц с высшим образованием среди корейцев была в два раза (!) выше чем в среднем по СССР.

Впрочем, уход из сельского хозяйства не было полным. Продолжали процветать корейские рисоводческие колхозы, появились и новые корейские посёлки за пределами Средней Азии – главным образом, в южной России. Вдобавок, где-то с пятидесятых годов стала распространяться система подряда (кор. кобончжи или кобончжиль, на диалекте советских корейцев – «кобонди»), в соответствии с которой корейские бригады стали заключать краткосрочные арендные соглашения с колхозами Средней Азии, южной России и Украины. Арендаторы выращивали овощи или бахчевые, причём особой популярностью пользовался лук. Осенью арендаторы должны были сдать колхозу или совхозу установленный объём продукции, а все остальное поступало в их полное распоряжение и могло быть реализовано на рынке. Корейцы были великолепными огородниками, так что урожайность на снятых ими в аренду полях потрясала даже тёртых председателей и директоров. Арендаторов часто обманывали, но в большинстве случаев они возвращались домой с огромной по тем временам прибылью.