О богах, шакалах и детях - Юлия Жукова

Я исписываю полтетрадки формулами приветствия и благопожеланиями, когда Ирлик вдруг останавливается и делает глубокий вздох, обдавая нас с Алтошей горячим медовым дыханием.

— А теперь самое весёлое, — предупреждает он, сверкая зубами. — Поскольку гобелена у тебя с собой нет, то придётся прочитать формулы преподнесения, а они на древнем языке.

— Так я ж его не знаю… — обалдеваю я.

— Вот потому я и говорю, что самое весёлое, — поясняет Ирлик. Волосы у него распущены и затеняют лицо, так что хорошо видно только блеск глаз и зубов в кровожадной улыбке, и мне становится не по себе. — Я продиктую по буквам, а ты уж записывай, как хочешь. Слушай.

Дальше он производит последовательность звуков, часть из которых напрочь отсутствует в современном муданжском.

— Погоди-погоди, — прерываю я. — Я не понимаю, какими буквами это записывается.

— Какими хочешь, лишь бы прочитать смогла. Слушай ещё раз.

Со второго раза я вывожу три строчки — муданжским, всеобщим и родным алфавитом вперемежку.

— Я это не прочту, — говорю в ужасе, глядя на бессмысленные значки.

— Прочтёшь, куда денешься, — успокаивает Ирлик. — Может, не с первого раза, но прочтёшь.

— Ага, а Учок будет стоять и ждать.

— Будет, а что ему останется, — ухмыляется Ирлик. — Если уж ты его вызовешь, то он не сможет уйти, пока не отпустишь.

— Может, мне заранее потренироваться? — с опаской спрашиваю я. Не нравится мне идея, что какой-то бог будет стоять и слушать мои потуги. Я бы на его месте меня быстро пристукнула.

— Ни в коем случае! — серьёзно отвечает Ирлик. — Если тебе удастся произнести всё правильно до того, как Учок будет здесь и выслушает приветствия, получится чудовищное хамство. Не волнуйся, не заржавеет подождать, пока ты справишься. Давай, пиши дальше.

И я пишу.

Мы выходим из унгуца и, воровато оглядываясь, топаем в лес. Комичнее всего выглядит Ирлик — он с ног до головы завёрнут в белый флисовый плед, потому что мёрзнет в человеческом обличье, а в божественном его Учок сразу узнает.

— А он вас точно не узнает так? — осторожно спрашивает Кир.

— Под белым пледом точно нет, — успокаивает Ирлик.

— Он серьёзно настолько тупой? — понизив голос удивляется Кир.

Алтонгирел возмущённо шипит и пытается отловить Кира за ухо, но это очень трудно сделать, когда несёшь на руках больную девочку, так что ребёнок уворачивается.

— Да он, конечно, умом не блещет, — спокойно отвечает Ирлик. — Но дело не в этом. Учок — из старших богов, он по-другому воспринимает мир, чем мы, младшие. Для него символ равнозначен реальному присутствию. Со мной так тоже бывает, но я стараюсь не поддаваться. Это трудно… Вроде как глаза видят, а потрогать нельзя. Иногда забываешь, трогаешь, а там пустота. Очень обидно бывает.

— Так не получится, что я Учока с этим гобеленом как бы… надую? — опасливо интересуюсь я.

— Его-то нет, — отмахивается Ирлик. — Говорю же, он из старших. Для него что глаза видят, то и правда. Старшим гораздо легче жить. А вот я, да Умукх, да Укун-Тингир, мы бродим в полутьме. Ну да что я тебе это рассказываю, у тебя свои, человеческие проблемы. Хватит уже идти, у меня ноги закоченели!

Мы останавливаемся не то чтобы на полянке, но деревья тут немного пореже. Ирлик указывает на холмик впереди.

— Духовник… — начинает он, потом сдвигает брови и на пару секунд задумывается. — Алтонгирел. Клади девчонку сюда.

Алтоша так обалдевает от того, что бог вспомнил его имя, что не сразу выполняет указание. Ирлик, впрочем, не замечает.

— Лиза, ты с ребёнком становись у неё за спиной.

— А зачем с ребёнком-то? — хмурюсь я, поудобнее перехватывая Алэка.

— Затем, что когда мать с ребёнком просит, отказать невозможно, — как само собой разумеющееся поясняет Ирлик. — Алтонгирел, ты будешь ей бумажку держать. А ты, пацан, давай ко мне под плед, тебя Учок не любит, нечего его провоцировать. И всем молчать, кроме Лизы. Я, если что, слова подскажу, но лучше бы без этого.

— Алэк может высказаться, хотя слов он пока не говорит…

— Детям простительно, — перебивает меня Ирлик. — Давай, начинай быстрее, очень уж холодно, а ты долго будешь продираться. Если с первого раза не получается, читай второй и третий, пока не получится. Учок за временем не следит, хоть вечно тут будет стоять. Ну всё, мы прячемся.

Подтянув к себе Кира и запахнув поплотнее плед, Ирлик в самом деле ложится в снег и более-менее сливается с местностью. Кир ещё немного ворочается, устраиваясь, и в итоге мне видны только два любопытных носа под белым козырьком.

Алтонгирел, стоящий у меня за спиной, открывает первую страницу записей и суёт мне под нос. Я начинаю читать.

Надо отдать должное Ирлику, он очень чётко указал, где кончается каждая часть, которую можно повторять отдельно. Первую я прочитываю четыре раза прежде чем от неё происходит какой-либо толк.

Толк выглядит как луч красноватого света, как будто бы прямо от солнца, падающий в сугроб метрах в трёх передо мной. Сосны по обе стороны начинают мелко дрожать, как бы в порыве внезапного ветерка, но уж очень интенсивно. Иголки и шишки с них осыпаются, но не на землю, а зависают в луче кружащимся облаком. Свет напоминает закатный и живописно играет на хвое, взвешенной в воздухе. Постепенно смесь уплотняется и складывается в подобие человеческой фигуры — рыхлое, тёмное, шипастое и с красноватыми отблесками.

Айша, которая сидит опершись спиной о мои ноги, прерывисто вздыхает. Алэк у меня на руках заворожённо рассматривает явление перед нами. Алтонгирел держит листки у него над головой, рука его дрожит.

— Дальше! — слышу я надрывный шёпот слева, не понимаю только, это Ирлик или Кир мне командуют. Но что это я, действительно. Надо же продолжать.

Я честно прочитываю следующий кусок, в котором здороваюсь и желаю тому, что стоит передо мной, бесконечного блага. Не знаю уж, как я должна понять, что мои слова услышаны.

— Ещё раз! — шипит над ухом Алтонгирел.

Я послушно повторяю. О, теперь вижу, что проняло, — у стога шишек появились глазки! Точнее сказать, два красных прожектора. Они недолго шарят по снегу и деревьям вокруг, к счастью, не задерживаются на белом пледе, под которым сидят Ирлик с Киром, и нащупывают меня. Ощущение именно такое, как будто меня щупают чем-то тёплым и мокрым, причём прямо под одеждой. Я взвизгиваю и отшатываюсь, упираясь спиной в Алтонгирела.

— Тихо! — шикает он.

— Ты знаешь, как это гадко?! — возмущаюсь я.

— Не разговаривай, читай дальше!

К счастью, омерзительное ощущение ослабевает, хотя и не исчезает совсем. Однако дальше следует та самая абракадабра из трёх алфавитов. Я поглубже вздыхаю и пытаюсь успокоиться, а заодно уложить дрожащую руку духовника себе на плечо, а то буквы очень прыгают перед глазами.

Начинаю читать и сбиваюсь на пятой букве. Начинаю заново — на третьей. Снова глубоко вздыхаю, третья попытка более успешная — две строчки. Но, увы, их там три.

Не знаю, сколько раз я пыталась воспроизвести всю "формулу преподношения", как Ирлик её назвал, но за это время успело стемнеть. Прожекторы Учока продолжают меня буровить, Ирлик там, наверное, уже оледенел, Азамат нас ищет…

Меня кто-то хватает за лодыжку. Не знаю, каких нечеловеческих усилий мне стоит не завизжать, но я всё же сжимаю глотку, памятуя, что говорить нельзя.

— Повторяйте за мной, — шипят мне снизу.

Я понимаю, что это Айша говорит. Она-то откуда знает слова? Запомнила?

Но я послушно повторяю. То, что я слышу, очень похоже на то, что мне надо сказать, а повторять со слуха всё-таки гораздо проще, чем разбирать мои каракули. С первой же попытки мне удаётся, я вижу какие-то изменения и так радуюсь, что чуть не забываю, что это ещё не конец…

А изменения меж тем не шибко радостные. У существа из иголок открывается клюв. Длинный, красный. С зубами. Две мохнатые лапы отделяются от тела и повисают в воздухе, простёртые ко мне, безо всякой связи с телом.

Айша продолжает говорить монотонно и неторопливо, что, конечно, хорошо, потому что я успеваю повторять, но как-то мне уже хочется побыстрее перейти к следующей фазе. К счастью, Учок не приближается ко мне, а то бегать бы мне по этому лесу, пока ноги несут…

После очередного куска абракадабры под диктовку Айши в воздухе повисает призрачная копия моего гобелена с Уроком, и мохнатые пальцы смыкаются на его краях. Ну вот, конец-край близок. Осталось попросить его за Айшу, и всё.

И я должна была бы сообразить, что для манипуляций над Айшей ему придётся подойти поближе. Девочку поднимает в воздух, она безвольно висит, опустив голову, как некачественная марионетка. Она продолжает мне диктовать, но с трудом, как будто забывает, что делает. Видимо, почувствовав это, она ускоряется, и я на последнем дыхании тараторю за ней. Хвала небесам, последний отрывок на древнем языке кончается прежде, чем она отключается совсем, а дальше уже снова по-муданжски. Через секунду после того, как я выдыхаю последнее слово, Учок приближается вплотную и втягивает Айшу в себя, то есть, в смерч из хвои, который он собой представляет. Не знаю, куда он дел гобелен, я была слишком занята, чтобы следить. Красные глаза бога шарят по мне и по притихшему на руках Алэку. Тепло из-за моей спины исчезает — это Алтонгирел уронил тетрадку и кинулся её поднимать.