Большая грудь, широкий зад - Мо Янь

Немой восседал на кане старшей сестры как глава семьи, как командир. А я стоял перед ним с ощущением, будто вторгся без приглашения в чужой дом.

Из матушкиной комнаты донёсся плач старшей сестры:

— Мама, выставь его отсюда, не нужен он мне. И с ногами-то не был нужен, а теперь, когда от него полчеловека осталось, тем более…

— Боюсь только, деточка, — отвечала матушка, — пригласить божество нетрудно, а вот выпроводить нелегко.

— Кто его приглашал? — всхлипывала сестра.

— Это твоя мать дала маху: пообещала тебя ему шестнадцать лет назад, вот и нажили несчастье на свою голову.

Она налила чашку кипячёной воды и подала немому. Тот принял чашку, изобразив мимикой признательность, и жадно выпил.

— Я думала, ты погиб, — начала матушка. — А ты тут как тут, живой. За детьми твоими не доглядела и горюю больше, чем ты. Вы детей нарожали, а поднимала их я. Ты теперь, похоже, человек заслуженный, и власти, наверное, могут обеспечить тебе где-нибудь безбедную жизнь. Тот брак шестнадцать лет назад я устроила по феодальным обычаям, а сейчас новое общество, все сами решают, на ком жениться. Ты человек казённый, грамотный, наверное, зачем тебе связываться с нами, сиротами и вдовами. К тому же Лайди тебе женой и не была, её тебе моя третья дочка заменила. Очень прошу, шёл бы ты туда, где власти устроят тебе безбедное житьё…

Немой даже не слушал, что она говорит. Он проткнул в оконной бумаге дырку и, наклонив голову, смотрел во двор. В комнату ворвалась старшая сестра. В руках у неё были кузнечные клещи, оставшиеся ещё со времён Шангуань Люй. Где она их нашла, ума не приложу.

— А ну убирайся отсюда, ублюдок немой, инвалид чёртов! — И пошла на него с клещами. Немой просто протянул руку и сжал их. Сестра изо всех сил пыталась вырвать клещи, но у неё ничего не вышло. Силы были явно неравны, и на лице немого появилась наглая и самодовольная ухмылка. Очень скоро сестра отпустила клещи и закрыла руками лицо: — Ты, немой, даже думать об этом забудь, — проговорила она со слезами в голосе. — Я скорее с боровом в свинарнике жить буду, чем с тобой.

Из проулка донёсся оглушительный грохот гонгов. В наши ворота с приветственными криками ввалилась целая толпа. Впереди вышагивал районный начальник, за ним десяток ганьбу и стайка школьников с цветами.

Пригнувшись, районный вошёл в дом и громко обратился к матушке:

— Счастливые вести, поздравляем!

— Откуда это у нас счастливые? — холодно поинтересовалась матушка.

— С небес, с небес, тётушка, — отвечал тот. — Позвольте, объясню.

Во дворе школьники размахивали цветами, звонко выкрикивая:

— Поздравляем! Честь и слава! Поздравляем! Честь и слава!

— Тётушка, — начал районный, загибая пальцы, — мы заново просмотрели материалы земельной реформы и пришли к заключению, что к категории зажиточных крестьян и середняков вас отнесли ошибочно. Ввиду ухудшения положения вашей семьи после всех перенесённых бедствий вы фактически являетесь беднейшими крестьянами, и сегодня ваш статус изменён. Это первая счастливая весть. Мы изучили и документы о зверствах японских захватчиков в тридцать девятом году и на основе имеющихся фактов о сопротивлении, которое оказали японской армии ваши свекровь и муж, сделали вывод, что они погибли славной смертью мучеников и необходимо воздать им должное, а ваша семья должна пользоваться привилегиями, как потомки борцов, павших за дело революции. Это вторая счастливая весть. В связи с тем, что два вышеупомянутых положения подверглись пересмотру и исправлению, средняя школа приняла решение вернуть в ряды учеников Шангуань Цзиньтуна, а чтобы он наверстал упущенное, назначить человека, который будет заниматься с ним дополнительно. Одновременно возможность получить образование предоставляется и вашей внучке Ша Цзаохуа. Уездная труппа оперы маоцян[150] объявила набор учащихся, и мы постараемся сделать всё, чтобы её зачислили. Это третья счастливая весть. Ну а четвёртая, конечно же, то, что в родные края вернулся покрытый славой герой армии добровольцев,[151] ваш зять товарищ Сунь Буянь. Пятая — то, что санаторий для ветеранов войны в виде исключения принимает вашу дочь Шангуань Лайди на работу на должность санитарки. На работу ей ходить необязательно, но зарплату она будет получать ежемесячно. Шестая весть — самая счастливая. Мы поздравляем с воссоединением после разлуки народного героя и его наречённую Шангуань Лайди — как говорится, снова стало целым разбитое зеркало! Свадебную церемонию организуют власти района. Вот, тётушка, целых шесть счастливых вестей пришло сегодня в ваш дом — дом революционной матери!

Матушка стояла как громом поражённая. Чашка выпала у неё из рук и покатилась по полу.

Глава района махнул стоявшему в окружении школьников ганьбу, и тот направился к нему. Вслед за ним подошла молодая женщина с охапкой букетов. Ганьбу передал главе свёрнутую в трубочку бумагу белого цвета и произнёс вполголоса:

— Свидетельство, подтверждающее статус потомков мучеников революции.

Районный взял бумагу и, держа обеими руками, преподнёс матушке:

— Это свидетельство для вашей семьи, тётушка, как потомков павших за дело революции.

Матушка приняла бумагу, руки у неё дрожали. Подошедшая молодица сунула ей под мышку букет белых цветов. Ганьбу подал главе бумажный свиток красного цвета:

— Свидетельство о приёме на работу.

Тот вручил его старшей сестре:

— Сестрица, вот ваше свидетельство о принятии на работу. — Лайди спрятала измазанные в саже руки за спину, но районный настойчиво вытащил одну и вложил в неё свиток: — Вы это заслужили.

Молодка сунула сестре под руку букет алых цветов. У ганьбу уже был готов свиток жёлтого цвета.

— Свидетельство о зачислении в школу.

Глава района вручил его мне:

— Широкая дорога открывается перед тобой, братишка, учись хорошо!

Передавшая мне букет жёлтых цветов молодка одарила меня особенно чувственным взглядом милых глазок. Я понюхал жёлтые цветы и тут же вспомнил о проглоченном кольце. Силы небесные, кабы знать обо всём заранее, стал бы я глотать золото! Ганьбу уже передал районному сиреневый свиток:

— Из оперной труппы.

Районный поднял его вверх и стал искать глазами Ша Цзаохуа. Та приняла свиток, выскочив откуда-то сзади.

— Учись хорошо, барышня, — пожал ей руку районный, — чтобы стать великой актрисой.

Девица вручила ей букет сиреневых цветов. Когда Ша Цзаохуа протянула руку за цветами, на пол упала сверкающая золотом медалька. Районный нагнулся и поднял её. Прочитав надпись, он передал её на кан немому, и тот нацепил её на грудь. «Вот и в нашей семье ловкая воровка появилась», — с радостным удивлением отметил я про себя. Районный тем временем получил от ганьбу последний, синий, свиток:

— Товарищ Сунь Буянь, вот ваше свидетельство о браке с товарищем Шангуань Лайди. Процедура регистрации уже проведена от вашего имени в районе. Вам нужно лишь как-нибудь зайти и поставить там отпечаток пальца.

Девица вложила в лапищу немого букет синих цветов.

— Хотите что-то сказать, тётушка? — спросил районный. — Не стесняйтесь, мы все одна семья!

Матушка с тревогой смотрела на сестру. Та стояла, прижав к груди цветы, рот у неё подёргивался и кривился в правую сторону, а катящиеся из глаз слёзы падали на алые, с жемчужным налётом, лепестки.

— В новом обществе, — неуверенно начала матушка, — мы должны прислушиваться к мнению наших детей…

— Товарищ Шангуань Лайди, — тут же обратился к сестре районный, — хотите что-то сказать?

Глянув на нас, сестра вздохнула:

— Думаю, это судьба.

— Отлично! — обрадовался районный. — Я сейчас же распоряжусь, чтобы помогли навести порядок, а завтра вечером проведём церемонию.

Вечером накануне свадьбы Лайди и немого золотое кольцо у меня всё же вышло.

Глава 38

От пристрастия к груди и неприятия пищи меня в конце концов вылечили по теории Павлова врачи уездной больницы под руководством советских специалистов. Освободившись от этого тяжкого бремени, я пошёл учиться и очень быстро стал самым успевающим учеником Даланьской средней школы. То было золотое время в моей жизни. Я происходил из самой революционной семьи, был умнее многих, имел завидное здоровье и внешность, и девочки в школе опускали передо мной глаза. У меня был отменный аппетит, в школьной столовой я уминал вовотоу,[152] таская их палочками одну за другой и заедая здоровенным пучком лука, да ещё болтал и смеялся при этом. За полгода я закончил два класса и стал лучшим учеником третьего класса по русскому языку. Меня приняли без заявления в комсомол, причём сразу выбрали членом комитета пропаганды. В основном приходилось распевать русские народные песни. Голосом я обижен не был, в нём сочетались нежность молока и грубость лука; когда я запевал, то перекрывал всех. В общем, в конце пятидесятых годов я блистал в Даланьской средней школе и был предметом безграничного восхищения учительницы Хо, симпатичной женщины, которая когда-то работала переводчиком у советских специалистов. Она не раз хвалила меня перед классом, отмечала способности к иностранным языкам и старалась улучшить мои знания русского. Через неё я стал переписываться с девятиклассницей из Читы, дочкой специалистов, работавших раньше в Китае, её звали Наташа. Мы обменялись фотографиями. Наташа смотрела на меня с чёрно-белого снимка чуть удивлённым взглядом больших глаз с густыми загнутыми ресницами…