Последняя Ева - Анна Берсенева

Словечки будто выбегали из ее рта – быстро, как по лесенке. При этом она уже стояла в изножье кровати и, наклонившись, что-то держала своими маленькими ручками.

– Вы очень вовремя! – засмеялась Эмилия. – Я уж думала, сейчас придется перерезать пуповину маникюрными ножницами!

Она наклонилась к Надиному лицу и быстро поцеловала ее в лоб. Синие глаза Эмилии сияли совсем близко, но Надя так и не понимала, какое чувство светится в этих загадочных глазах. Чувств в них было слишком много, и все такие разные, так быстро сменяли они друг друга… А Надя устала, ужасно устала, несмотря на то что все произошло просто молниеносно! Только теперь она это поняла, когда наконец наступило облегчение…

– Ха-арошенький мальчишечка, – приговаривала акушерка, уже завертывая ребенка в белую простынку, извлеченную из своей сумки. – Молодцы вы с бабушкой! А глазки-то, глазки! Чисто бабуленькины глазки, посмотрите-ка, бабуленька.

– Боже мой! – ахнула Эмилия Яковлевна. – И правда, мои глазки, синие… Мой внук, Надя! – И она вдруг заплакала, тут же засмеялась сквозь слезы, заплакала снова…

Машина сигналила под окном, что-то приговаривала акушерка, какие-то люди в белых халатах взбегали на крыльцо…

Надя смотрела на своего сына.

Он лежал, спеленутый, как белый камешек, на руках у бабушки Эмилии и глядел на нее снизу вверх серьезными синими глазами.

Глава 14

Ева ждала маму из Кратова с таким нетерпением, с каким не ждала ее никогда в жизни! Она даже в школу позвонила и соврала, будто заболела, чего не делала никогда, даже из-за Дениса.

Она знала, что папа подвезет маму до дому и сразу поедет на работу – едва ли даже поднимется, потому что они позавтракали вдвоем на даче. Так что она не удивилась, услышав, что только один человек тихо входит в квартиру.

– Мама! – Ева выбежала ей навстречу. – Звонил Юрка, вчера позвонил, сразу, как только ты ушла! Жив, здоров, был в командировке на заливе Мордвинова, позвонить оттуда невозможно, всех целует!

– Ты правду говоришь, не успокаиваешь меня? – тихо спросила Надя, застыв с туфлей в руках.

– Он сказал: «Чтоб мне сдохнуть!» – подтвердила Ева.

– Бессовестный! – Надя наконец улыбнулась. – Ну вот, не зря бабушка снилась.

– А он говорит, что ему тоже, – вспомнила Ева.

– Да уж наверное. Его ведь ангел-хранитель, и мне о нем напоминала.

Ева с трудом дождалась, пока мама переоденется, смоет с туфель весеннюю кратовскую грязь. Она хотела услышать, немедленно хотела услышать: как все это было тридцать с лишним лет назад?

– Ты же обещала, мам, – совсем как ребенок попросила Ева. – Помнишь, обещала вчера? Или теперь жалеешь, что вообще мне сказала?

– Не жалею, – улыбнулась Надя. – Вот папа твой – тот расстроился. Она, говорит, и сейчас ребенок, младше Полинки! Ну, сама с ним поговоришь.

Ева видела, что маме трудно рассказывать – вот так, специально, сидя в детской у Полинкиного стола, как будто за школьной партой. Но Ева слушала, не прерывая, не переспрашивая – и Надя постепенно начала говорить быстрее, взволнованнее, перебирая разбросанные по столу разноцветные мелки, машинально складывая из них причудливые узоры…

Ева вглядывалась в ее красивые, чуть удлиненные к вискам глаза, во все ее до сих пор молодое лицо с неправильными и выразительными чертами. Она смотрела на легкие завитки волос на маминых щеках и пыталась представить, как та отрезала каштановую свою косу, чтобы все в ее жизни стало по-новому…

– Но что же это было, мама? – тихо произнесла Ева, когда Надя наконец замолчала, словно задохнувшись. – Что же это было у тебя к папе – тогда, сразу, – если не любовь? Просто жалость?

– Я не знаю… – медленно произнесла Надя. – Нет, знаю! Да, теперь знаю, могу назвать. Я почувствовала свою судьбу, вот что это было. Ты понимаешь? Может быть, детей, которые у меня должны родиться, или папу, или тебя. Вы ведь уже были, и вам нужно было, чтобы я жила так, а не иначе… Но я не умом это вывела, именно почувствовала, хоть и не поняла тогда.

– «Кто-то маленький жить собрался», – улыбнулась Ева.

– Это что такое? – удивленно переспросила мама.

– Не обращай внимания, мам, стихи.

– Образованные вы личности! Папа мне тоже когда-то говорил, что наука откроет ген счастья… – Надино лицо осветилось воспоминанием. – Но как же мне мешали мои годы! Я ведь девчонка была, вот как Полинка теперь, ты только представь! Это же самый тот возраст, когда кажется: все впереди, все еще будет… Думаешь, легко в такие годы понимать: вот с этим мужчиной суждено прожить жизнь? Все ведь хочется нового, другого, а тут сразу – муж, дети, все так определенно… Как я от папы тогда не сбежала, удивляюсь, – улыбнулась она. – Кто знает, как оно было бы, если бы Адам тогда появился… И правда, только жалость меня держала.

– Он потому вчера и думал, что ты билет в Польшу берешь? – догадалась Ева.

– Ну конечно! Мне-то, по юной моей дурости, казалось: вот тогда, с Адамом, и была любовь. Все так красиво – он молодой, загадочный, звезды, дожди, танцы на Валу. Бог меня рядом с папой удержал, не иначе! Или знаешь… – Надя помедлила мгновение, словно обдумывая, как лучше выразить то, что чувствовала в себе. – Я думаю, что бабушка Эмилия очень много для меня значила. Вот это я уж точно не могу объяснить, у меня просто слов не хватает. Но если бы я ее не увидела тогда, на столе у тети Клавы, – точно все было бы по-другому. Она так стояла… Как Москва! – вдруг улыбнулась Надя. – Правда, она для меня всегда и была – Москва, я через нее сразу Москву почувствовала, как она есть. А потом все уже было неважно: как она ко мне относилась, ревновала ли…

– Тебе с ней, наверное, нелегко было, – сказала Ева.

– Нет, ты знаешь, как ни странно – легко, – возразила Надя. – Конечно, я была не ее круга, не ее воспитания, во всем другая. Но она меня уважала за что-то, по-моему, хотя никогда не давала понять, за что. Как и я ее… А мама моя, помню, просто в ужасе была! Ты для нее, говорила, всю жизнь будешь прислуга, а Евочка – кухаркина дочка. Я знаю, что этого не было, – кивнула она, заметив протестующий Евин жест. – К тебе она хорошо относилась. Не так, конечно, как к Юре, к нему совсем было другое… Но с Полинкой наравне.

Ева улыбнулась, вспомнив, какими словами сопроводила бабушка Миля рождение младшей внучки. Третья беременность, в отличие от первых двух, была у Нади тяжелой – с больницами, капельницами и кесаревым сечением… Узнав о рождении девочки, бабушка Миля пожала плечами.

– И зачем столько мучиться? – сказала она. – Носить, рожать, растить – и все для того, чтобы вышла кому-то жена, ни для чего больше! Ну, пусть растет здоровенькая.