Шпионаж по-советски. Объекты и агенты советской разведки - Дэвид Даллин

шпионажа следует иметь в виду, как медленно развивались в научном мире представления о том, что весь длинный путь от теоретической и лабораторной стадии к практическому и военному применению должен быть засекречен и как трудно ввести ограничения среди ученых «не от мира сего». Требовалось время и серьезные усилия для того, чтобы убедить западных ученых понять важность новых правил. Лозунг «свободы науки», как мы увидим ниже в этой главе, существенно облегчил советской разведке поиск атомных секретов.

В начальной стадии атомных исследований сам зародыш атомной бомбы хранился в мозгах небольшого числа людей. Немецкие, итальянские и другие физики из стран оси эмигрировали во Францию, Англию и Соединенные Штаты и продолжали работать в своей области в этих странах.

Энрико Ферми, лауреат Нобелевской премии, был одним из первых ученых, приехавших в Соединенные Штаты. Вскоре прибыли венгры Лео Сциллард и Юджин Поль Вигнер и многие другие, менее известные и совсем неизвестные ученые из Европы, включая Бруно Понтекорво, ученика Жолио-Кюри. В Англию приехали Лиза Мейтнер, О.Р. Фриш, Рудольф Пейерлс и Герберт Скиннер, к которым потом присоединились ученые молодого поколения, среди которых был Клаус Фукс.

Среди этих ученых-эмигрантов превалировали антифашистские настроения, там было много жертв нацизма и фашизма. В этих группах эмигрантов коммунистов было больше, чем людей других ориентаций.

Как Великобритания, так и Соединенные Штаты с готовностью приняли европейских ученых и доверили им секретные установки, чтобы увеличить свой военный потенциал, так как производство бомбы нельзя было откладывать на многие годы. Многие из них пострадали за свои левые убеждения, поэтому в их числе неизбежно оказались и те, кто был связан с Москвой и ее спецслужбами. Ни одна из отраслей промышленности или сфер науки не была так доступна советским шпионским проискам, как вновь образованные огромные проекты в Херуэлле, Чок-Ривер, Лос-Аламосе, Ок-Ридже и в других местах.

Война, в которую в 1941 году вступили Советский Союз и Соединенные Штаты, по-разному повлияла на ход атомных исследований в этих странах: в Соединенных Штатах прогресс ускорился, а в России произошло замедление. Разрыв, который перед войной составлял примерно два года, стал расширяться.

В декабре 1941 года в Соединенных Штатах было образовано Управление по делам научных исследований. В 1941 году в различных университетах и лабораториях разрабатывалось шестнадцать атомных проектов. В июне 1942 года был создан так называемый «Манхэттенский проект» под эгидой военного ведомства. В него вошли Колумбийский университет со своей атомной лабораторией и Чикагский университет, где была лаборатория металлургии. Интенсивные исследования велись в Калифорнийском университете в Беркли. Наконец, в марте 1943 года был построен атомный завод в Лос-Аламосе, штат Нью-Мексико. Наиболее продуктивным периодом в разработке атомной бомбы был 1942-й и 1943 год, а главными центрами этой работы стали Нью-Йорк, Чикаго, Беркли и Лос-Аламос.

К 1944–1945 году атомная промышленность была на полном ходу, в производстве первой атомной бомбы было занято свыше двухсот тысяч инженеров, ученых и других работников, и до окончания войны в завершение этого проекта было вложено 2 миллиарда долларов.

Несмотря на ускорение работ и высокую степень кооперации между учеными, промышленностью и правительством, бомбу сделали слишком поздно, чтобы она могла повлиять на ход войны. К июлю 1945 года, когда был взорван первый испытательный образец, германские армии уже сдались, а Япония стояла на грани капитуляции. Вопреки начальным планам применения бомбы во время войны, она стала инструментом сдерживания России в предстоящей «холодной войне».

Отставание России от Америки в атомных исследованиях возрастало с каждым днем. Насколько серьезна стала обстановка для советских атомных исследований, видно хотя бы из того, что Москва делала более чем одну попытку получить урановую руду из Соединенных Штатов. В нормальных условиях такие попытки показались бы абсурдными, но они на самом деле проводились.

Россия обладала залежами урановых руд, достаточными для покрытия ее нужд, по крайней мере на стадии лабораторных исследований. Уран добывался в нескольких местах Центральной Азии, в пустынях Киргизии и Таджикистане, около афганской границы. Много минерального сырья, включая урановые руды, было найдено в горах Алтая, в Осетии и Сванетии на Кавказе находились меньшие залежи. Но все эти места лежали на окраинах Советского Союза и были мало заселены. Разработка месторождений и транспорт руды были крайне затруднены в военные годы, к тому же на первой стадии войны дороги на Кавказ были блокированы германскими армиями. В Центральной Азии людские ресурсы были истощены войной, железные дороги, которые лишились многих локомотивов и вагонов, были сильно перегружены[53]. До самого конца войны правительство так и не смогло развернуть добычу необходимых минеральных ресурсов.

В 1942–1943 годах Москва через своих шпионов получила информацию о быстром ходе исследований в Соединенных Штатах и Англии и о близкой перспективе создания атомной бомбы. России был необходим уран для проводимых экспериментов, и было решено, что в дополнение к чертежам, формулам и другой секретной информации, получаемой из Соединенных Штатов, следует попытаться добыть и сырье.

Громоздкий груз урановой руды невозможно тайно переправить в Россию. В январе 1943 года Москва поручила своим учреждениям в Соединенных Штатах найти легальный путь для экспорта материалов, необходимых для изготовления атомной бомбы. Наилучшим методом был вывоз сырья под видом обычных военных поставок.

В своих контактах с различными учреждениями Соединенных Штатов советские торговые представители прикидывались простачками. Они говорили, что руда нужна России для «военных, а также медицинских целей». В списке химических материалов уран можно было поместить ближе к концу, в надежде на то, что весь перечень будет утвержден целиком, без тщательного просмотра каждой позиции.

В феврале 1943 года генерал Беляев послал в военное министерство запрос на шестнадцать тонн урана (восемь тонн нитрата урана и восемь тонн окиси урана). Девятого марта запрос был отклонен: производство урана не покрывало потребности самих Соединенных Штатов. Третьего апреля генерал Беляев снова потребовал срочной поставки шестнадцати тонн урана, через три дня он опять получил отказ. Годом позже генерал Руденко, председатель закупочной комиссии, написал военному министру Генри Л. Стимсону письмо, в котором просил о поставке шестнадцати тонн урановой руды и двадцати пяти фунтов металлического урана. Ответ Стимсона от 17 апреля 1944 года выражал вежливый отказ:

«Дорогой генерал Руденко.

Я сожалею о том, что мы не можем выполнить вашу просьбу, содержащуюся в вашем письме.

Мы провели тщательный анализ ситуации, и он показал, что наши возможности недостаточны для того, чтобы исполнить вашу просьбу.

Заверяю вас, что буду помнить о вашей потребности и сообщу вам о любом изменении ситуации».

Однако русская разведка имела и запасные ходы. В своих запросах в