Перевал Дятлова: загадка гибели свердловских туристов в феврале 1959 года и атомный шпионаж на советском Урале - Алексей Ракитин

Получить работу в Москве в начале 1950-х гг. было весьма и весьма непросто. Столица предоставляла своим жителям максимум возможных удобств — налаженное снабжение продуктовыми и промышленными товарами, стабильно работающий городской транспорт, общественный порядок, образцово исполняющие свои обязанности коммунальные службы. Здесь были лучшие театры и самые интересные художественные выставки, тут появлялись литературные новинки, тут трудился интеллектуальный цвет советского общества. Александр Твардовский не случайно написал о Москве тех лет: «столицей награждают». Система прописки работала таким образом, что отсекала всех, кто приезжал на поиск работы самостоятельно. Работу в Москве получали только москвичи, трудоустроиться в столице иногороднему жителю значило вытащить выигрышный лотерейный билет.

Навек оставшиеся молодыми: Александр Колеватов, Рустем Слободин, Георгий Кривонищенко

Очень хорошо ситуацию тех лет, связанную с получением работы в Москве, описал в своих мемуарах генерал армии первый заместитель Председателя КГБ Филипп Денисович Бобков. В 1946 г. он закончил ленинградскую школу СМЕРШ, расположенную на Гороховой улице, дом 2, и получил направление… в Москву. Родом Бобков был с юга России, из Макеевки, крупного центра угольной промышленности. Его, однако, направили в Москву, и случилось это в силу прямо-таки анекдотической ошибки: секретарь отдела кадров прочитал небрежно написанное слово «Макеевка» как «Москва» и положил личное дело курсанта Бобкова в стопку «москвичей». Когда же техническая ошибка разъяснилась, исправлять ситуацию было поздно — список курсантов-москвичей пошел «в приказ» министра МГБ. Никто не рискнул позвонить в Москву и честно сказать «мы ошиблись». Как известно, Виктор Абакумов мог словом убить (известны такие исторические предания), поэтому сказать министру, что он подписал неверно составленный приказ, мог только самоубийца. В итоге Бобков попал в Москву, где, между прочим, в 1955 г. допрашивал некоторых пойманных парашютистов Бориса Паша. В общем, весьма познавательные воспоминания Ф. Д. Бобкова «КГБ и власть» можно рекомендовать для внимательного прочтения всем тем, кто интересуется отечественной историей вообще и историей отечественных спецслужб в частности.

Мы же вернемся к счастливому лотерейному билету под названием «московская прописка». Александр Колеватов такой билет вытащил. Выпускник вполне заурядного Горно-металлургического техникума из далекого провинциального Свердловска сумел попасть по распределению в Москву, в секретный НИИ. В принципе, очень неплохой жизненный старт — стабильная работа с 15 %-й надбавкой за секретность, прописка в столице, место в общежитии, чувство сопричастности великому государственному делу (что очень немаловажно для молодого человека). Александр попал в окружение интересных людей; оказался причастен к самому передовому в мире научному поиску (пусть и в качестве старшего лаборанта); он находил время для досуга и увлечений — занимался пулевой стрельбой, ходил в туристические походы. Во время своего «московского периода» жизни Колеватов побывал на горе Сабля в Приполярном Урале, примерно в 300 км севернее Отортена. В армию его не призывали, поскольку работа в оборонном НИИ обеспечивала Александру «бронь». В общем, неплохой такой жизненный старт, очень даже неплохой. В должности старшего лаборанта Александр Колеватов отработал положенные молодому специалисту 3 года — с августа 1953 г. по сентябрь 1956 г.

В 1955 г. он поступил во Всесоюзный заочный политехнический институт. Цель поступления очевидна — получение высшего образования малой кровью. В советские времена заочное обучение не без оснований считалось «халявным», поскольку нагрузка на студентов дневной формы обучения была много выше. «Заочники» являлись, как правило, людьми иногородними, имели трудовой стаж, зачастую были обременены семьями, и преподаватели относились к ним с некоторой долей снисходительности. Между тем дипломы заочного и очного обучения ничем не различались, и диплом, полученный после окончания дневного отделения, никаких привилегий его обладателю не давал. Для Александра Колеватова обучение во ВЗПИ являлось настоящим подарком — он продолжал спокойно работать в московском «почтовом ящике», пользовался оплачиваемыми отпусками на сессионный период и, не особенно обременяя себя учебой, мог дожидаться той поры, когда ему доведется стать обладателем заветной синей книжицы с тисненой надписью «диплом».

Однако после окончания первого курса Всесоюзного заочного «Политеха» в жизни Колеватова произошло нечто странное и нелогичное — Александр вдруг решил поменять институт. И не просто институт, но и форму обучения — вместо заочной перейти на дневную. А стало быть, бросить работу. И поскольку он решил обучаться в Свердловском У ПИ, то и место жительства ему тоже пришлось поменять: отказавшись от Москвы, вернуться в Свердловск. Решение это следует признать совершенно необъяснимым и со всех точек зрения проигрышным. Проводя параллели с современным укладом жизни, можно сказать, что человек отказался от карьеры в компании «Тойота» и вернулся из Токио ради того, чтобы полоть грядки на даче в родном Урюпинске. Урюпинск, безусловно, город тоже неплохой, но жизненные перспективы в нем несопоставимы с теми, что открываются в Токио.

Наивно думать, что молодые люди в середине 1950-х гг. были лишены прагматизма и здравого смысла. И пусть кинематограф и литература тех лет старательно рисуют нам образы этаких фанатиков-комсомольцев с пылающим восторженным взглядом, на самом деле молодежь той поры была далеко не такой одномерной. В замечательной и очень познавательной работе «Неизвестный СССР: противостояние народа и власти» можно найти глубокий анализ состояния молодежной среды тех лет. Там было место и криминальной субкультуре, и шовинизму, и восторженной романтике, и политическому скепсису — в общем, жизненная позиция молодежи тех лет определялась воздействием противоречивых (а порой и несовместимых) чувств и эмоций. Было место в то время и молодежным бандам, и группировкам, организованным по принципу территориальной или национальной общности; существовала стихийная ненависть «к ментам и партийным», упоминаний о которой мы не найдем в пафосных романах и кинолентах тех лет. Совершеннейшим особняком выделялась армейская молодежь, и многие массовые беспорядки того времени были напрямую связаны с действиями либо солдат, либо мобилизованной молодежи (не путать с нынешней «дедовщиной»!). В общем, книгу В. А. Козлова «Неизвестный СССР: противостояние народа и власти. 1953–1985 гг.» (М., 2006) можно рекомендовать к прочтению всем, кто, будучи заинтересован в формировании объективного представления о советском обществе «хрущевской» поры, чувствует неудовлетворенность от явной однобокости официальной исторической доктрины. В контексте же темы нашего очерка хочется отметить, что Александр Колеватов безусловно не был эльфом, попавшим в хрущевский СССР из волшебного леса. Можно не сомневаться в его прагматизме и способности видеть свою выгоду.

Навек оставшаяся молодой Людмила Дубинина

Тем страннее его переезд из Москвы в Свердловск. Ибо этот переезд, не решая проблем, только создавал новые. Колеватов терял работу и, соответственно, перед ним вставала задача замещения выпавших из его личного бюджета денег. Вместо размеренной учебы в заочном вузе, требовавшей напряжения лишь на период сессий (причем на это время он по месту работы получал оплачиваемый отпуск!), Колеватову пришлось приспосабливаться к совершенно иному графику, гораздо более напряженному. Конечно, сделавшись студентом дневного отделения, он получал все те бонусы, что так украшают студенческую жизнь во все времена, но преувеличивать ценность веселого времяпрепровождения все же не стоит. И самое главное — Колеватов менял московскую прописку на свердловскую, а по тем временам это была совершенно неравнозначная замена.

Переезд в Свердловск можно было бы объяснить увольнением с работы: дескать, лишившись источника дохода, Александр решил вернуться на родину. Но мы знаем, что порядок событий был обратным — Колеватов сначала перевелся из заочного «Политеха» в свердловский и лишь затем был уволен. Более того, причиной увольнения как раз явился «уход на учебу в ВУЗ», т. е. в УПИ, ибо учеба во Всесоюзном заочном «Политехе» работе не мешала.

Навек оставшийся молодым Игорь Дятлов

Что же произошло? Напрашивается явная аналогия с той ситуацией, что мы видели в случае с Семеном Золотаревым: человек переезжает на Урал из намного более благополучного региона. На подобный шаг человек решается вовсе не из-за альтруизма, никто в СССР не отказывался от московской прописки только для того, чтобы быть ближе к любимой девушке или больной маме. Для подобного шага требовались не просто очень веские основания, а основания перманентные, т. е. такие, действие которых будет сохраняться много лет. Просто основания эти не всегда могут быть замечены или правильно истолкованы окружающими. Очевидно, что учеба в свердловском «Политехе» давала Колеватову некие серьезные преимущества, которые невозможно было получить во ВЗПИ. Что бы это могло быть?