Обсидиановый нож - Александр Мирер

Но полуночи ждать не пришлось. И вечерние рапорты не состоялись в этот день. Зернов приехал совсем рано, в одиннадцатом часу вечера, и, ни с кем не поговорив, ничего не спрашивая, поднялся к себе. Дежурный прикрыл за ним дверь кабинета. И мгновенно по обоим этажам особняка пронеслась тревога. Молча, без слов, из глаз в глаза пронеслась, повисла за темно-синими окнами. Из переулка в приоткрытые рамы вкрадывалась румынская плясовая — тихая, надрывающая душу, чуть повизгивающая, как ласковая собака.

Зернов закрыл окно. Задвинул штору так, чтобы из дома напротив не был виден стол и сейф. Включил настольную лампу, достал из сейфа кожаную тетрадь с замочком, педантично запер сейф, осмотрел замок тетради, отпер его и спрятал ключи. Со вздохом поместился за стол, развинтил авторучку и так же педантично осмотрел перо. Он был готов к худшему и хотел, чтобы сегодняшняя запись была исчерпывающей и аккуратной. Проставив дату, он размашисто, с хвостиками и латинской буквой «л», начал писать:

«Сегодня решительно подтверждено сообщение, что с радиотелескопа Сьерра-Бланка послан вызов эскадре. Из тех же источников сообщено, что премьер-министр отменил боевую готовность зенитной обороны, разрешил отпуска личному составу и так далее. Выводы: премьер-министр и, предположительно, командующий ВВС захвачены Десантниками. Пользуясь тем, что их невозможно отличить от не зараженных людей, они готовятся обеспечить эскадре спокойную посадку. Мы предполагаем, что эскадра еще не приземлилась (исходя из вышесказанного, а также по данным наших служб космического наблюдения)…»

Зернов перечитал написанное. Досадливо сморщился — неистребимый канцелярский стиль… «Исходя из вышесказанного!» Пишешь буквально кровью сердца, получается «к сему прилагаем». И он приписал:

«Мы выдвинули свое предложение (сегодня, в 21 час). Обратиться по радио и телевидению ко всему миру с полным изложением событий. Призвать все мировые службы зенитной обороны к готовности. Сейчас наше предложение обсуждается „наверху“.

Возможно, нам следовало обратиться к миру значительно раньше. Нас удерживало то, что невозможно предусмотреть масштабы и последствия паники, которую сообщение такого рода, несомненно, вызовет среди населения.

Положение еще не безнадежно. Выход — в создании прибора, способного обнаруживать Десантников, во-первых, безболезненно, во-вторых, неограниченное число раз, в отличие от имеющихся у нас „посредников“. Подчеркиваю: указанный прибор… — Зернов сморщился, зачеркнул слово „указанный“, — …прибор для обнаружения Десантников необходим во всех случаях. Если эскадра космических агрессоров приземлится за рубежом, только с помощью такого индикатора мы сможем создать мало-мальски надежный карантин у своих границ.

Я считаю себя виновным в том, что до сих пор не создан мощный научно-исследовательский коллектив для разработки индикатора Десантников».

Он еще раз перечитал запись. Вклеил в тетрадь конспекты сводок, на которые ссылался в тексте. Посмотрел на часы — совещание «наверху» еще не могло закончиться. Он запер замочек дневника, положил тетрадь в сейф на видное место, запер сейф и запечатал. Подумал, не поспать ли хотя бы два-три часа, и снова устроился за столом. Он вдруг стал спокоен. Будто высыпал в тетрадку дневника свою тревогу, страх, отчаяние. Нет смысла в отчаянии. Когда наступит критический момент, не отчаивайтесь, ждите. Ищите мелочь, деталь, хвостик событий, за который можно ухватиться.

Он распечатал пачку сигарет, третью с утра. Когда дым заклубился вокруг настольной лампы, как вокруг жаровни с шашлыком, Зернов поднялся и посмотрел в пустынный ночной переулок. Ровно тридцать лет назад, теплой летней ночью, выпускник Института восточных языков Миша Зернов смотрел через плохо мытое окно родного дома в таинственную тьму родного Афанасьевского переулка и прощался с вольной жизнью. Он поступил в «органы» по комсомольскому призыву — через девять месяцев его досрочно аттестовали и отправили на первое задание на другой конец света, в Таиланд. «Наглый же я был парень», — подумал он.

Так начиналась его карьера разведчика. Теперь она кончилась. Зернов потерпел поражение. Как никто, он знал людские слабости, ибо пользовался слабостями врагов и боролся со слабостями друзей. Но все же ему было безмерно жаль каждого из четырех миллиардов человек — слабых и сильных, ничтожных и великих и просто никаких. Всем им грозило нечто страшное, потому что Михаил Тихонович Зернов не выполнил свой долг. Выпустил Десантников за рубеж. «Мне чересчур везло все тридцать лет. Уверенность в себе слишком легко переходит в зазнайство», — подумал он. Проводил глазами такси, въехавшее в переулок со стороны Садовой. Машина была с областным номером и затормозила у соседнего дома, в двадцати шагах от подъезда Центра. Машинально отметив это, он продолжал думать о своем. Почему-то мысли возвращались к юности. Юность кончилась, когда он шагнул в дверцу ЛИ-2 и, крутясь в жестком, ледяном воздухе, стал падать в черную пустоту на берег желтой горячей реки Сан. «Жизнь — как роса, выпавшая на траву…» Мечтал переводить «Фудоки» — сделался разведчиком. Потом — контрразведчиком: И провалил самое крупное свое дело.

Он покосился на телефонный аппарат. Молчит… Совещание «наверху» еще не кончилось. Было тридцать две минуты двенадцатого.

Опустив руку с часами, Зернов еще раз взглянул в окно.

Такси отъезжало от тротуара, а пассажир шел к подъезду Центра. Он поднял голову. Бесстрастный огонь уличного фонаря осветил толстые усы и двумя звездами вспыхнул в стеклах очков.

Поворот

— Приятно, когда прогнозы исполняются, — сказал гость. — Я рассчитывал застать вас, Михаил Тихонович.

Гость сидел на диване. Рядом, не спуская с него глаз, весь напряженный, пристроился Ганин. Напротив, в кресле, — адъютант Зернова с пистолетом. Все, как требовала инструкция. Сам Зернов официально расположился за письменным столом.

Он безразлично кивнул, продолжая изучать лицо гостя, похожее на восточную каменную скульптуру, — узкие глаза с толстыми веками, широкие неподвижные скулы, толстые губы. Каменная мудрость была в этом лице. Привычно улавливая малейшие оттенки мимики, Зернов подумал, что навыки физиономиста в этом случае бесполезны. Лицо Учителя не выражало мыслей и чувств пришельца. Лицо не смотрело — оно было обращено внутрь, а не к собеседнику.

— М-да, превосходно, — сказал гость. — Вы поняли, откуда вы мне известны, Михаил Тихонович?

— Откуда же? — спросил Зернов.

— От Дмитрия Алексеевича, разумеется. Позвольте полюбопытствовать, он рассказывал обо мне?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});