Конечно, это не любовь (СИ) - Коновалова Екатерина Сергеевна "Avada_36"

Гермиона закусила губу, надеясь, что сумеет отыскать другую версию, которая разобьет эту вдребезги, но тщетно. «Лучше спроси меня, бывает ли, что я не думаю о Гарри», — сказала ей как-то Джинни, и Гермиона тогда использовала ее ответ как доказательство своего равнодушия к Виктору. Но она и не задумалась о том, что есть человек, о котором она думает всегда.

Шерлок всегда занимал какую-то часть ее мыслей. Был он рядом или за много миль, он всегда много для нее значил. Неосознанно почти каждое свое действие, каждое важное решение она принимала с оглядкой на то, что он сказал бы или сделал бы в этой ситуации. За двадцать с небольшим лет их знакомства он стал для нее не просто близким другом, а частью нее самой. Влюбиться в него было бы так же глупо и невероятно, как влюбиться, скажем, в свою руку или ногу, или в часть своей души. Надо признать, она в него и не влюблялась. Она его любила, а это, как показывает практика, разные вещи.

Гермиона откинулась на спинку кресла и попыталась понять, когда началась ее любовь, как долго она ее игнорировала — но не смогла. Может, это чувство оформилось, когда он явился после двух лет в Америке, может — раньше, когда обнимал ее на пепелище дома Грейнджеров в Кроули, а может и тогда, когда он пытался застрелить дементора.

Откровенно говоря, это было не важно. Еще немного посидев в кресле неподвижно, Гермиона снова залезла под душ, выпила успокаивающего зелья и легла спать. Для нее было очевидно, что пришедшее сегодня осознание должно быть заперто в самом глубоком тайнике в ее разуме и о нем никто (и в первую очередь, Шерлок) не должен узнать.

Несмотря на рождественские праздники, на следующий день она отправилась в Министерство и до полуночи просидела над отчетами из отделов, на основе которых составляла графики раскрываемости преступлений и карту неблагополучных волшебных районов. Это был настолько скрупулезный и требующий внимания процесс, что отвлекаться на дурацкие мысли не было никакой возможности. Домой она вернулась уставшая, с красными от сильного напряжения глазами, но совершенно спокойная. До Нового года она успела лично провести два допроса, закончила вносить правки в предложение о регулировании порядка отправления детей в Хогвартс (пора было прекращать этот ежегодный парад клоунов на Кингс-Кросс) и нарвалась на дружеский выговор от Кингсли.

Министр заглянул к ней в кабинет накануне Нового года, закрыл за собой дверь и грозно спросил:

— Как это понимать?

Гермиона судорожно попыталась понять, что же именно натворила, но не смогла — в последнее время все было очень спокойно.

— В чем дело, господин министр? — спросила она осторожно.

Кингсли хмыкнул и махнул рукой:

— Да не собираюсь я тебя ругать. Чего сразу — «господин министр».

— Когда ты так угрожающе на меня смотришь, я тут же пытаюсь понять, что сделала не так, — с улыбкой ответила Гермиона.

— Ты что здесь делаешь? — спросил он.

— Работаю, если ты меня пока не уволил.

— Вот умная ты девушка, Гермиона, — вздохнул Кингсли, — но какая же дура временами. Новый год завтра, Рождество только прошло, в министерстве три калеки, и те — дежурные авроры, которые пытаются сделать вид, что не надрались до зеленых пикси в глазах. А ты сидишь с бумагами.

— «И кроме министра», — ты забыл добавить, — фыркнула Гермиона. — Беру пример с непосредственного начальства.

— Дурацкий пример. Я-то ладно, в моем возрасте только и делать, что в бумагах копаться, тем более, что официальные приемы закончились. А ты собирайся-ка — и марш отсюда. Праздновать. Хоть с Поттерами, хоть с Уизли, хоть с кем. Но чтобы на работе я тебя до пятого января не видел.

Гермиона со вздохом оглядела перспективную гору бумаг, сортировочным заклинанием разложила их по местам и встала из-за стола, сказав:

— Приказ ясен.

Правда, к Поттерам или Уизли она не пошла, а отправилась вместе с Кингсли к нему в кабинет, и они еще долго беседовали о том, какой мир сейчас строят, вспоминали Орден Феникса и молчали, глядя в разожженный камин.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Когда волшебные часы пробили полночь, Кингсли первым сказал:

— Счастливого нового года, Гермиона.

Она ответила и снова замолчала. Когда огонь начал догорать, они разошлись по домам. Молчание в хорошей компании помогло Гермионе, пожалуй, даже лучше, чем напряженная работа — она полностью восстановила душевное спокойствие, которое едва не разрушилось от короткой записки — вернувшись второго января домой после встречи с Луной и Джинни, она нашла на столе сложенный пополам лист бумаги. «Она жива. Я идиот», — было написано на листе знакомым быстрым почерком. Впрочем, Гермиона всегда гордилась своей выдержкой. Спалив несчастную записку, она снова вернулась к делам. Честно следуя данному Кингсли обещанию, до пятого января не появлялась в Министерстве, занимаясь домашними делами и встречаясь с многочисленными знакомыми на Косой аллее. Когда же новогодняя горячка сошла на нет, она с удовольствием вернулась к работе. Шерлок больше не объявлялся, не считая одного раза — он влез к ней в окно, едва она вернулась с работы, и нервно спросил, не приторговывают ли волшебники опасными сувенирами в маггловском мире, после чего сгрузил ей на стол кучку кусачих тарелок и повизгивающих табакерок — и снова исчез в окне.

После этого Гермионе стало совершенно не до размышлений о каких бы то ни было чувствах — совершенно случайно Шерлок наткнулся на тоненький ручеек из большой подземной реки нелегального и опасного бизнеса, и до лета** Гермиона вместе с аврорами и сотрудниками отдела противозаконного использования магии занималась отловом бандитов. Главным вдохновителем бизнеса оказался Наземникус Флетчер.

После победы он, как и остальные члены Ордена Феникса, несмотря ни на что, получил медаль и причитающееся вознаграждение — и с тех пор не пересекался с бывшими товарищами. Гермиона надеялась, что, несмотря на то, что его сын оказался последователем Лестрейнджа, сам Наземникус сидит где-нибудь и тихо выращивает тыквы. Но — нет.

Допрашивать человека, с которым когда-то она сидела за одним столом в доме на площади Гриммо, было неприятно и тяжело. Пусть он и был вором и жуликом, он был человеком Дамблдора. Гермиона сама удивилась том, что для нее это до сих пор что-то значит.

— Да ладно, что уж там, — махнул рукой Наземникус. — Ты в своем праве. А только могла бы по старой памяти…

— Наземникус, — мягко сказала Гермиона, — я не могла бы. У тебя ведь был отличный шанс все начать заново. У тебя были деньги.

Он посмотрел на нее грустными, мутными глазами, едва различимыми под морщинистыми веками, и ответил:

— Джон все отдал Лестрейнджу.

— И ты, вместо того, чтобы обратиться к кому-то из нас, решил взяться за старое? Да еще и полезть к магглам? Понимаешь, что по новым законам я тебя буду вынуждена засунуть в Азкабан лет на пятнадцать?

Он снова махнул рукой и шумно вытер нос рукавом:

— Суй, уже не страшно. Я ведь давно пропащий человек. Только Альбус мог петь про второй шанс и новую жизнь. А на деле — ерунда это все, Гермиона. Я — жулик, вор и пьяница, и дело с концом. Давай свои бумаги, подпишу, что надо.

Он поставил корявую роспись на признании своей вины, снова утер нос и первым пошел в сторону конвоя.

Вечером после слушанья по делу Флетчера Гермиона вернулась домой уставшей и совершенно разбитой и сразу же легла спать. А посреди ночи проснулась от ощущения чужого взгляда.

Не раздумывая, на одних инстинктах она засветила в незваного ночного гостя беспалочковым оглушающим заклинанием, и только после этого зажгла свет — и встретилась взглядом с Шерлоком. Он увернулся от луча и теперь стоял в углу ее спальни.

— Мерлин, — Гермиона со стоном откинулась обратно на подушку, — скажи спасибо, что я не такой параноик, как покойный Грюм, и не швыряюсь «Авадами». Нельзя так пугать.

— Мне надо было поговорить, — невозмутимо заметил Шерлок, снял пальто и пододвинул стул.

Гермиона взглянула на часы, протерла глаза и переспросила: